Читаем без скачивания Путешествие парижанина вокруг света - Луи Буссенар

Да! Парижанин, добродушный до слабости, великодушный до безрассудства, преданный до гробовой доски другу, а главное идее, что не раз было доказано даже самой историей, — этот парижанин становится ужасен, как только дело коснется его святыни. Он не только ужасен, но и непобедим!

Его мнимая слабость только кажущаяся. Поставьте его в кузницу, где он будет вдыхать ядовитые испарения, сделайте из него плавильщика металлов, заставьте работать в химической лаборатории и выдувать стекло, занятия по преимуществу смертоносные, — парижанин все вынесет и будет весел и бодр при самом тяжелом и вредном труде.

Дайте ему пять квадратных метров помещения, переполненного миазмами, от которых мог бы задохнуться целый батальон, с температурой плавильной печи, и навалите на него работы, от которой надломились бы силы рабочего слона, и этот тщедушный человечек будет жив, несмотря на все эти антисанитарные условия, и представит вам такие результаты работы, которые будут поистине великолепными.

При этом заметьте, что у него не имеется сил для восстановления и оздоровления организма, более или менее отравленного и надорванного, ни простора лугов и полей, ни живительной прохлады лесов, ни крепкого бургундского вина, ни сочного мяса с зеленых пастбищ Нормандии.

Его живительный нектар — это полуштоф жиденького домашнего винца, только слегка отдающего виноградом. Его амброзия — картофель и вареное мясо. Но какое мясо?! Жалкие обрезки со скотобоен.

Когда начинается эпидемия, парижанин смеется над ней, как над бурями на Луне! А на войне он неподражаем! Несколько фанфарон, но тем не менее лихой и находчивый до того, что черт ему не брат, он мало пригоден для хорошо вымуштрованного солдата-парадера. Он любит возражать, расспрашивать, почему и зачем, любит подтрунить и над товарищем, и над начальством, относится ко всему свысока или шутя. Все у него пустячки, ерунда… Но когда только дело дойдет до боя, пусть только затрубит труба или раздастся барабан, и он вскипит, как лава, свист пуль бодрит и веселит его, дым пальбы опьяняет его, и он рвется вперед! Всюду и везде этот неизвестный герой, беспечно веселый, со светящимся взглядом и бледным лицом, дышащим воодушевлением и восторгом, всюду впереди, всюду творит чудеса, сам забывая о себе.

Я видел их, этих героев, которые бились за самую прекрасную изо всех, за самую великую и благородную — за любовь к своей родине.

Я сказал за идею. И действительно, эта идея является единственным двигателем парижанина. Она дает ему и силу сопротивления, и выносливость, и настойчивость, которые кажутся невероятными. Благодаря идее он выносит самые тяжелые условия жизни, она помогает совершать самые дерзкие деяния, самые геройские поступки, и в ней черпает он свою нравственную и физическую силу.

У французов бытует известное выражение: «Надо убить парижанина, чтобы он не шевелился».

Таков был и Фрике. Мы оставили его потерявшим сознание, подхваченным громадным валом, который с силой выкинул его на берег, где он и остался лежать, широко разметав в стороны руки и ноги.

Настало утро; море отступило, а Фрике все еще лежал без сознания. Вдруг он почувствовал что-то холодное на своем лице. Он раскрыл глаза.

Слегка вскрикнув от изумления, он вдруг сообразил, что это холодное и влажное прикосновение было носом громадной собаки, стоявшей над ним.

Животное попятилось, наморщило свой нос и оскалило два ряда белых острых зубов, затем сердито зарычало, делая вид, что хочет кинуться на Фрике. Последний приподнялся с трудом, сначала наполовину, затем совершенно встал. Тогда пес принялся громко лаять.

— Эй, послушай, — сказал ему ласково Фрике, — что с тобой? Я тебе ничего дурного не сделал… Напротив… хочешь сахару?.. Ну, извини, у меня его нет… Ну, ну, зачем так шуметь?.. Тебя, вероятно, зовут Медор… Медор — это такое хорошенькое имя…

Но мнимый Медор, не внимавший ласковым речам мальчугана, присел и вдруг кинулся на Фрике, пытаясь укусить его.

Но Фрике никогда нельзя было захватить врасплох. Он избежал нападения быстрым вольтом и, хотя был босой, все же нанес псу такой сильный удар пяткой под ребра, что собака громко взвыла от боли.

— Какой же ты глупый пес… Ведь ты добьешься, что тебя убьют… даже, может быть, и хуже того… Полно тебе, молчи!

Но животное не хотело угомониться. Тогда Фрике выхватил свой кривой нож, всегда висевший у него на поясе, и в тот момент, когда свирепый пес собирался уже перекусить ему горло, молодой парижанин полоснул его по шее ножом с такой силой, что собака, хрипя, свалилась на песок, обагрившийся ее кровью.

— Неужели же мне суждено всю свою жизнь убивать то людей, то животных? — грустно прошептал Фрике. — Неужели моя жизнь так драгоценна, что, защищая ее, я должен весь свой путь усеивать трупами? Однако не следует давать себе волю: не это возвратит мне моего малыша! Раз я еще жив, то должен разыскать его!

Не успел он договорить этих слов, как неподалеку от него снова послышался лай собаки.

— Ну вот, еще пес, которого придется прирезать… Скверная это страна! Уж если собаки здесь так негостеприимны, то каковы же должны быть люди?

Лай повторился еще ближе, затем зашелестела трава, и показался человек с загорелым смуглым лицом, тащивший на привязи такую же собаку, как та, которая лежала теперь бездыханная на песке.

— Рахе де Диос! (О боги!) — заревел человек при виде трупа собаки.

— А что такое? — вежливо осведомился мальчуган.

Человек отвечал бессвязной фразой, совершенно непонятной для Фрике, который ни единого слова не понимал по-португальски.

— Когда же ты кончишь болтать со мной на овернском наречии? Ты, видно, не знаешь, что у меня терпения только как раз в меру… Запасного нет!.. А потому, когда на меня напирают слишком сильно, то я даю отпор!.. Что я перерезал глотку этому псу… так и ты сделал бы то же на моем месте. Чего он лез?.. Когда держат таких бешеных псов, то им надевают намордники!.. Да-с! Здесь у вас, как видно, нет городовых!..

Незнакомец, на время ошеломленный этим потоком слов, снова принялся извергать свои ругательства и проклятия. Собака, со своей стороны, приняла участие в ссоре, и Фрике не стал молчать, так что поднялся такой гам, что и самому Рихарду Вагнеру стало бы не по себе.

Дело это могло бы затянуться надолго, так как человек с собакой не решался прибегнуть к энергичным приемам и колебался, смущенный неустрашимым и угрожающим видом мальчугана, но появление второго лица, а затем вскоре и третьего, явившегося совершенно случайно, побудило нашего друга прибегнуть к быстрому отступлению.