Читаем без скачивания Сказание о Мануэле. Том 2 - Джеймс Кейбелл

– И я с интересом подумал, что бы я почувствовал, если бы ты оказалась на его месте… Твоя белая кожа подобна лепесткам цветка. Полагаю, она очень непрочна. Думаю, ты бы долго не вытерпела.

– Молю Бога, чтобы не выдержала! – ответила натянутая как струна Мелицента.

Он получил настоящее удовольствие, что заставил это прекрасное существо издать такой мучительный крик боли. Он привлек ее к себе и положил руку на ее обнаженную грудь.

– Ты не боишься. Как бы то ни было, ты очень красива. Я думаю, что ты еще больше порадуешь меня, когда отрастут твои золотистые волосы. Нет ничего в мире более прекрасного, чем золотистые волосы. Их красота выдерживает даже похвалу поэтов.

У этой белокожей женщины не было сил пошевелиться, но, определенно, не было заметно никакого страха. Ее одеяние при свете лампы сияло, словно опал; ее тело, только частично прикрытое, манило к себе, вся она была необыкновенно соблазнительна. Ее широко открытые глаза напоминали глаза пойманного животного, умоляющего о пощаде, на которую, в действительности, нечего и надеяться. Вот так Мелицента стояла в чистом свете лампы, и лицо ее было неподвижно, будто у изваяния.

В сердце мужчины проснулось некое понимание сути ее любви к Периону, этой высокой и отстраненной страсти, превращающей желание Деметрия Анатолийского лишь в некое неудобство и ни во что более. Но будущее манило. Наместник довольно рассмеялся, и зазвенело золото у него в ушах.

– Решительно, ты доставишь мне много удовольствия и веселья. Иди в свою комнату! Я думал, что в мире уже не с чем бороться и нечем поразвлечься, но, оказалось, что все это предоставит мне дочь знаменитого дона Мануэля, который нынче, в свою очередь, доставляет на том свете развлечение, правда, другого рода, моему знаменитому отцу Мирамону Ллуагору. Так что возвращайся к себе!

На следующий день Мелиценту перевели в более роскошные покои. Это был высокий и просторный павильон с тремя портиками из мрамора, украшенными резным тиковым деревом и андалузской медью. Комнаты были устланы златоткаными коврами, стены обиты гобеленами и парчой, с вышитыми на них зверями и птицами, очень естественных расцветок. Таково было сейчас жилище Мелиценты, но не было в нем только счастья. Множество рабов прислуживало ей, и она не испытывала недостатка ни в роскоши, ни в богатстве. Таким образом, по мнению всех живущих в Накумере, она стала самой любимой женой наместника.

Надо также отметить, что с тех пор Деметрий даже не прикасался к ней.

– Я купил твое тело, – гордо говорил он, – ты моя собственность. Меня не интересует то, что можно купить.

Возможно, этот человек никогда не был в своем уме. Не подлежит сомнению, что главной причиной его даже малейшего поступка служила непомерная гордыня. Здесь же он наткнулся на нечто такое, что делало Деметрия Анатолийского лишь временным неудобством и приравнивало его крайние беззакония к жужжанию мухи. И осознание этого воздействовало на Деметрия подобно яду. Мольба или насилие были, по его мнению, его недостойны. «Давай запасемся терпением!» – говорил он себе. Это не так легко было сказать и тем более выполнить, поскольку эта бестолковая красавица посмела разбудить такую страсть, о какой и понятия не имел Деметрий и на какую (насколько он знал себя) он был неспособен.

Как знаток страстей, он бурно возмущался своим унижением и топил Мелиценту в роскоши, уверяя себя, что сердца всех женщин одинаковы.

Его помощниками являлись его теоретические размышления, хитрость и, самое главное, осознание ее красоты. У нее же были воспоминания и чистое сердце. Вот таким образом вооруженные, они и вели свой поединок.

Тем временем другие его жены, подглядывающие за ними из своих спален, люто возненавидели Мелиценту. Не менее трех раз Каллистион, первая жена наместника и мать их старшего сына, покушалась на жизнь Мелиценты, и трижды Деметрий пощадил эту женщину, благодаря заступничеству Мелиценты. Так как Мелицента понимала, поскольку сама любила Периона, что именно любовь к Деметрию, а не ненависть к ней доводила эту озлобившуюся дакианку до крайностей.

Однажды в полдень Деметрий без предупреждения появился в роскошной тюрьме Мелиценты. Он, широко шагая и блистая своим нарядом, миновал проход между раскрашенных колонн и стремительно подошел к ней. Его одежда и в тот день была алого цвета – его он предпочитал всем другим. Золото сияло у него на лбу, золото звенело в ушах, а на шее висела тяжелая золотая цепь с рубинами. На боку красовался меч с крестообразной рукоятью в ножнах из голубой кожи, украшенной затейливым орнаментом.

– Благодари себя, что ты прекрасна, моя жена, – сказал Деметрий. – Благодари свою красоту! Красота всегда пришпоривала доблесть.

Затем быстро и весело он рассказал о том, как флот, снаряженный Кипрским королем, вторгся во владения Деметрия и что в рядах противника находятся Перион Лесной со своими Вольными Соратниками.

– Да, да. Вернулся мой грузчик! Я немедленно скачу на побережье, чтобы встретить его с должным радушием. И молю небеса, чтобы моим противником оказался не слабак или бездарь.

Мелицента гордо ответила:

– Против тебя выйдет известный герой, благородный и умелый воин, знаменитый своим искусством владеть мечом. Никогда не существовало человека с большей охотой ломающего копья и разносящего вдребезги щиты, чем Перион. И не было человека более сострадательного к беспомощным и более беспощадного к трусам и предателям.

Деметрий сухо ответил:

– Я не спорю, что достоинства моего грузчика несметны. Не будем их перечислять. Недавно Агасфер рассказал мне, что, прежде чем ты пришла ко мне со своими ничтожными изумрудами, жизнь Периона находилась в твоих руках? – Деметрий снял с пояса меч, взял руку Мелиценты и положил ее на ножны. – Что у тебя в руках, моя жена? Смерть Периона. В противоположность тебе, я краток.

Она ничего не ответила. Ее мнимое равнодушие рассердило его. Он выхватил меч из ножен с такой яростью, что Мелицента отпрянула. Он показал лезвие меча, сплошь покрытого выгравированными знаками, которые она не смогла понять.

– Это Фламберж, – сказал наместник, – оружие, которое являлось гордостью и проклятием моего отца, Мирамона Ллуагора, потому что этот меч выковал Галас, еще в старые добрые времена, для непобедимого Шарлеманя. Ученые люди говорят, что это заколдованное оружие и тот, кто владеет им, непобедим. Не знаю. В волшебство, по-моему, поверить так же трудно, как удостовериться в том, что все окружающее нас не является чарами какого-нибудь пьяного дьявола… Однако, как мне помнится, именно этим мечом я убил одного довольно могущественного волшебника, и я весьма уверен, что именно этим мечом я убью Периона.