Читаем без скачивания Последний Храм - Павел Буркин

Затем деревянную богиню раскрасили красками, женщины с любовью и верой сшили ей шелковую талху. Пять раз в день Ее изваяние омывалось священными составами и окуривалось благовонным дымом. Разумеется, никто не считал Ее изображение Ею самой, хотя бы потому, что Она могла принять любой облик. Просто люди, дабы выразить, как понимали, самую суть доброй Богини, изваяли статную, с тяжелой грудью и крутыми бедрами, красавицу — с чувственными алыми губами, бровями вразлет, косой до пояса в руку толщиной, унизанными браслетами изящными руками… Не юная девочка, нет — повидавшая всякого и умудренная жизнью тридцатилетняя женщина, наверняка уже мать и жена, а может, горячая и умелая любовница. В расцвете сил и красоты.

Теперь на изваяние Богини накинули несколько петель, и неофиты Веры Единого изо всех сил тянули огромную статую на себя. Статуя была не столь тяжелая, как если бы оказалась из настоящего камня, но отчего-то не поддавалась. Может, ради истязаемых жриц, чтобы они не успели увидеть надругательство над изображение богини? И все-таки настал момент, когда идол с грохотом рухнул на пол. Некоторым особо пьяным не повезло: Гердис видела, как одного из них прижало к полу огромной рукой. Захрустели ребра, изо рта хлынула кровь, крик потонул в равнодушном гомоне толпы.

Потом… Потом на изваяние Великой Матери обрушились кайла, кирки, топоры, лопаты. Неистовствовал, брызжа слюной и проклиная нерадивых разрушителей, монашек. Ревела распаленная расправой над жрицами толпа. Но железо тупилось, плющилось — и, тем не менее, все успехи разрушителей ограничились глубокими царапинами, местами содранной краской да разодранной в клочья талхой. Потом ее жгли огнем, потом пытались распилить на части, обливали ледяной водой и снова раскаляли. Теперь краска и правда слезла. Но ставшая угольно-черной фигура даже не утратила блеск.

— Стойте, сыны веры! — раздался громкий голос.

И монашек, и прихожане, даже самые пьяные и разъяренные, повернулись ко входу. Так и есть — прямо по мозаичному полу в зал въезжал рослый конник с обнаженным мечом в руке. Алый плащ, вороненая кольчуга и каска, черная щеточка жестких усов на волевом, аристократически-правильном лице — красавец, да и только. Если б не затаенное презрение и холодная брезгливость в глазах. Наверное, все эти «воины веры» казались ему нечистоплотными, не очень-то полезными и уж точно не умными зверьками-трупоедами, которых пустили полакомиться тушей. Вместо того, чтобы размолоть тут все в пыль, они выковыривают золото и бриллианты и пихают по карманам.

Пройдут века — но до сих пор это лицо смотрит на горожан с монет, икон, статуй, барельефов. Для одних — святой Меллас, коварно убитый недобитками-язычниками. Для других — кровавый ублюдок, предатель и трусливый убийца, которого Богиня покарала, послав быструю и страшную смерть в магическом катаклизме.

Им даже невдомек, что Сила демоницы жива, пока целы эти предметы. Она еще придет в дом каждого мародера страшной бедой, дорогу которой откроет жадность и глупость. Так могильные воришки, которым застит глаза жадность, тревожат кости на чумном кладбище…

А вот с идолом точно надо что-то делать. Его несокрушимость может навести неофитов на ненужные мысли. Пусть-ка ее протащат волоком по всему городу, чтобы все увидели, как к ней прилипают нечистоты, конский помет, пыль и мусор, как пьянь мочится на Ту, перед чьим Храмом еще вчера не смела показываться. А потом утопить. В городской канализации.

Изваяние оплели веревками за ноги, впрягли в импровизированные салазки пять лошадей — и поволокли, стараясь, чтобы статуя не слетела в пропасть на узких серпантинах Храмовой горы. Кто кидал в нее навозом, кто плевал, кто мочился — Дело Веры было в полном разгаре. Все получилось так, как и рассчитывал Меллас, никто в огромном городе не выказал и тени сочувствия.

…сожги то, чему поклонялся.

Ее и правда успели довезти до площади. Кто-то даже успел продемонстрировать рвение неофита. Больше они не успели ничего. Гердис видела, как на месте, где еще недавно стояла Храмовая гора, вспухло огненное облако, светившее ничуть не хуже солнца — только, в отличие от солнца, начисто выжигавшее зрение осмелившимся на него посмотреть. Огненными кометами из него разлетались огромные глыбы породы, раскаленные добела, дробящиеся прямо в воздухе. Они падали в городе и далеко за городом, поджигая все, чего касались. Но это было только начало.

Потом пришел чудовищный ветер. Это было как при взрыве пороха, когда волна раскаленного воздуха сметает все на своем пути — но столько пороха не было на всем Мирфэйне, как нет до сих пор. Испепеляющий жар нес этот ветер и, видела Гердис, не только деревянные дома вспыхивали, как свечки. Складывались карточными домиками солидные каменные особняки, семиэтажные «муравейники» для бедного люда, храмы и тюрьмы. Вывороченные внутренности, балки перекрытий и стропил, выброшенные из домов чудовищным ветром трупы тут же охватывало пламя. Миг спустя весь город полыхал, как подожженный стог сена.

Правда, Старый город горел недолго. Его накрыла волна соленого кипятка, играючи смахнувшая мол, будто сахарную, рассыпавшая часовню Лаэя в темесском квартале и тюрьму. Северная стена Старого города, хоть и не выдержала ее удара, но спасла от воды город Новый. Правда, только для того, чтобы отдать его во власть огня.

На удивление, пламя бушевало неделю. Опало, лишь когда в огромном городе стало нечему (и некому) гореть. На многие мили тянулись пепелища, выгоревшие изнутри, потрескавшиеся от жара каменные коробки и просто груды развалин, даже обугленные трупы попадались лишь на окраинах. В Старом городе не осталось и того — просто зловонное болото, заполненное обломками, тиной пополам с огорелыми трупами людей и рыб — и раскрошенным в щебень камнем. Тем немногим, кто пересидел кошмар на окраинах, или жил в пригородных поселках, предстояло узнать, на что способна взбесившаяся магия и порожденные ей монстры.

Во всем городе остался долько один деревянный предмет: как снегом, занесенная пеплом, закрытая развалинами Богиня из черного дерева.

Жизнь начала возвращаться в город лишь пару лет спустя — когда церковники смогли подавить расшалившуюся магию. Из окрестных сел были согнаны на пепелище новые жители, многие десятки тысяч приехали из перенаселенной Монастырской земли. Тех немногих, кому повезло пережить Катастрофу на развалинах, тоже заставили разгребать завалы. Собственно, именно они и нашли рядом с фундаментом разрушенного до основания храма идол из странного черного дерева. Весь город сгорел, пепел до самой зимы носился по улицам черной поземкой, у любого препятствия наметало целые «сугробы». А статуя неведомой тельгаттейцам женщины была целехонька.