Читаем без скачивания Московский процесс (Часть 1) - Владимир Буковский

ЗНМЯННН. А как быть с секретариатом правления Союза писателей?

ГОРБАЧЕВ. Пусть остается.

ЯКОВЛЕВ. Если мы будем ориентироваться на т. Бондарева как на первого секретаря, то об этом нужно было бы поговорить с т. Марковым.

ГОРБАЧЕВ. С т. Марковым надо говорить обо всем. Ему следует воздать должное. И если даже он не будет избран, то с ним нужно поступить по-доброму.

ЯКОВЛЕВ. А нужно ли говорить с т. Бондаревым?

ЛИГАЧЕВ. После избрания состава правления Союза писателей.

ГОРБАЧЕВ. Правильно. Ведь все равно избирать нужно из состава тех, кто будет избран членами правления. Филипп Денисович, какое Ваше мнение?

БОБКОВ (зам. председателя Комитета госбезопасности СССР). Если распространятся сведе-ния об ориентации на т. Бондарева, то его могут не избрать. Так что этот факт преждевременно огласке не предавать. Что касается т. Бондарева, то это хорошая кандидатура.

СОЛОМЕНЦЕВ. Может быть, не скрывать того факта, что будет смена руководства, но не говорить, кто имеется в виду для избрания персонально?

ГОРБАЧЕВ. Да, не следует ставить т. Бондарева под удар.

ЛИГАЧЕВ. Вообще-то говоря, смена руководства Союза писателей — это вещь назревшая.

ГРОМЫКО. Мы не должны смену руководства Союза писателей воспринимать болезненно. Важно, чтобы новое руководство было творческим, авторитетным. Ведь было время, когда Союза писателей не существовало, а авторитеты в литературе все равно были.

ГОРБАЧЕВ. Конечно, следует учитывать общее настроение в пользу обновления руководства. Драматизировать это не следует. Прав Егор Кузьмич, что освежение состава руководства Союза писателей — вещь назревшая. Давайте договоримся в первую очередь ориентироваться на то, чтобы т. Марков был избран председателем, а т. Бондарев — секретарем. Нужно использовать для этого возможности нашего влияния. Ведь на съезде будет заседание партийной группы?

ЯКОВЛЕВ. Да.

ГОРБАЧЕВ. Давайте исходить из этого, а т. Яковлев А.Н. пусть идет на съезд.

В результате т. Марков стал председателем, а секретарем — «запасной вариант» т. Карпов, отставной генерал-майор и патриот, слывший большим либералом. Но сколько же было восторгов — и на Востоке, и на Западе — по поводу революционных перемен! Так начиналась новая эра — их гласность.

Слов нет, «гласность и перестройка» были дьявольским изобретением: на них ведь купилась не только вечно готовая продаться советская интеллигенция — купился весь мир. Да и как было не купиться на «молодого, энергичного» генсека, еще и заговорившего о «реформах», после череды унылых, неулыбчивых кремлевских стариков, после их бесконечных похоронных процессий, а пуще всего — после напряжения внезапно вернувшейся в начале 80-х «холодной войны» с ее гонкой вооружения, «движением за мир» и кризисами. Кому же не хотелось верить, что все это позади? И, сколько ни объясняй людям, что советская система — не монархия, а генсек — не царь, кто же в ту пору не желал удачи новому царю-реформатору! Из сотен тысяч политиков, журналистов, академиков лишь крошечная горстка сохранила достаточно трезвости, чтобы не поддаться соблазну, и еще меньшая горстка решалась сказать вслух о своих сомнениях.

Но разве кто-нибудь хотел слушать?

Между тем, достаточно было поглядеть на Горбачева, услышать в оригинале его неправильную, корявую и бессмысленную речь, эту бесконечную околесицу мелкого партийного чиновника — перевод сильно ее скрашивал, чтобы раз и навсегда избавиться от иллюзий и наваждений. Достаточно было самого поверхностного знания советской системы, чтобы этих иллюзий не иметь изначально, не мог подняться по ступенькам партийной лестницы либерал-реформатор. Чудес не бывает.

Но всем так хотелось чуда!

На скептика бросались с яростью, как на врага, на убийцу будущего человечества:

— Молчи! Не спугни…

Словно все мы вдруг оказались соучастниками одного всемирного заговора, сказать о котором вслух значит предать заговорщиков, разбудив задремавшего врага.

— Тсс… Тихо. Лишь бы не проснулся…

Да ведь ровно так и оценила советская пресса (а с нею — и советская интеллигенция) наше «письмо десяти»: как «донос на свой народ» («Правда»), как «попытку убить перестройку» («Московские новости»). Поневоле забеспокоишься да что ж такое эта «перестройка», если ее можно убить невзначай одним словом сомнения? Помилуйте, донос — кому? Где же притаился этот незримый враг? На Западе? На Востоке? Кого из чувства любви к родине надлежало нам всем обманывать? Уж точно не политбюро — они ведь эту политику и придумали.

Но в том и состояла гениальность этого изобретения, что никакие логические доводы на людей не действовали. Это был своего рода массовый психоз, сродни миротворческой истерии начала 80-х, вдобавок инспирированный ровно теми же кремлевскими манипуляторами. Конечно, не самим Горбачевым этим провинциальным аппаратчиком, способным разве что на мелкое жульничество. Юрий Любимов, блестящий режиссер, с профессионально острым глазом на типажи, очень точно подметил поразительное сходство нового генсека с классическим типом русского мошенника:

— Да это же вылитый Чичиков — господин, приятный во всех отношениях! И правда, посмотрите забавы ради у Гоголя описание его бессмертного героя: «в бричке сидел господин, не красавиц, но и не дурной наружности, не слишком толст, не слишком тонок, нельзя сказать, чтобы стар, однако и не так, чтобы слишком молод».

Чем не Горбачев! Только пятна на лбу не хватает.

За эту округлую приятность его и сделали генсеком — как наиболее подходящего исполнителя грандиозного «оперативно-чекистского мероприятия», задуманного и разработанного мастером этих дел Андроповым еще в конце правления Брежнева. Не случайно говорили тогда чекисты некоторым особо доверенным деятелям из числа «либеральной» интеллигенции:

— Погодите, не торопитесь. Вот покончим с диссидентами, умрет Брежнев, и наступят большие перемены.

Да ведь и сам Горбачев не скрывал этого под конец, когда процесс уже вышел из-под контроля, и многие стали упрекать его за непродуманность реформ. Как, мол, не продумали! — возмущался он. Очень даже продумали, причем задолго до 1985 года, — сто десять исследований и разработок было тогда представлено в ЦК различными мозговыми трестами. «Все они относятся к периоду, когда до апрельского Пленума было еще далеко», — сказал Горбачев, выступая перед «деятелями пауки и культуры» в январе 1989 года.

И то сказать, разве мог секретарь захудалого крайкома, только к 1978 году попавший в ЦК, да и то на должность куратора сельского хозяйства, додуматься до такого дьявольского плана, столь точно рассчитанного на психологию западного истеблишмента? Он и на Западе-то не бывал до 1984 года, то есть до того момента, как его стали активно готовить к роли генсека. Нет, тут чувствовалась рука мастера дезинформации, 15-летний опыт шефа КГБ, его вера в заговор как двигатель истории. Кто ж еще мог придумать инсценировку в Москве гибрида «пражской весны» с ленинским нэпом? Кому еще могло прийти в голову создать видимость политического плюрализма средствами КГБ?

Да и само это словечко — перестройка — тоже ведь шедевр пропаганды. Поди, пойми, что это значит? Целые библиотеки книг и исследований написаны на Западе на эту тему, а весь мир, точно стая попугаев, старательно выговаривал, ломая язык per-re-stroi-ka!

А ведь, казалось бы, так просто: ПЕРЕ-стройка в строительстве — то же, что и перелицовка одежды. Ничего нового не предполагает: тот же материал, да не запачканной еще изнанкой наружу. Тот же социализм, только с новым фасадом. Вот они и «перестраивали» концлагерь социализма в большую потемкинскую деревню. Конечно же, такую операцию не специалист по сельскому хозяйству придумал: в потемкинских деревнях урожаев не собирают.

Теперь, когда это «мероприятие» с треском провалилось, стало известно, как создавались фиктивные «партии», гебешные «народные фронты» и всякие ультранационалистические пугала вроде «Памяти». Недавно А. Н. Яковлев признался, что даже Жириновского выдумал КГБ с одобрения политбюро в 1989 году. Но истинным шедевром была, конечно, легенда о борьбе в политбюро «реформаторов» и «консерваторов», благодаря которой весь мир «спасал Горбачева» целых семь лет! И как спасал! Одних кредитов и займов — то бишь денег западных налогоплательщиков — выдоил Горбачев у Запада за это время 45 миллиардов долларов. Не считая Нобелевской премии мира самому себе. Теперь же хватились — ни единого цента найти не могут. Где, в каких швейцарских банках они осели — Бог весть.

Вспоминая это время, я не могу избавиться от чувства физической тошноты. Мир готов был оправдать все: и спровоцированный Москвой карабахский конфликт, и резню в Тбилиси в мае 89-го, и кровавую вакханалию в Баку в 90-м, и даже провокации советских спецчастей в Прибалтике в январе 91-го, хотя эти последние каждый мог видеть по телевизору. Будто бы хоть кто-то, даже отдаленно знакомый с советской системой, не знал, что ни одно это событие не могло свершиться вопреки воле генсека. Но — лишь бы не кончился золотой сон перестройки, лишь бы «консерваторы» не съели «реформаторов» в политбюро. Гибли тысячи людей, а мир волновало только одно — ах, как бы это не «повредило Горбачеву».