Читаем без скачивания История нетрадиционной ориентации. Легенды и мифы всемирной истории. - Владимир Лапенков

Все это, конечно, гадательно. Какое-то влияние исторического Олега Моравского на великорусский эпос мне лично представляется маловероятным и недоказанным. Но есть у Филина и более интересные рассуждения (http://histline.narod.ru/il06.htm):

«Былина о Вольге Всеславиче и немецкие сказания об Ilias'e von Ruizen восходят к одному источнику — старинным дружинным песням об Олеге Вещем, женитьбе Игоря и походах руссов в хазарские области Тавриды». Филин, через Гйлярова и Халанского, ссылается на сведения, что «жена же ему Ольга, родом плесковитин-ка, дщи князя Тьмуторокана». (Здесь, как уже говорилось ранее, возможны разные толкования: в первой своей части — см. выше — это реальный след реакции на топоним в Нарвском бассейне — Ольгин Крест, а во второй части это с полным основанием можно сравнить с классическим былинно-фольклорным мотивом «невесты героя, как дочери змея или басурманского царя».)

В поэме «Ортнит» Илиас из Руси — дядя и наставник короля Ортнита, правителя Гарды в Ломбардии. Вместе с Ортнитом и его отцом, духом-карликом Аль-берихом, Йлиас совершает военную экспедицию в сарацинские земли против языческого царя Махореля.

Причиной похода стало желание Ортнита заполучить в жены дочь Махореля[132].

Общим местом былины о Вольге Всеславиче и сюжета поэмы «Ортнит» является поход дружины Воль-ги в дальние страны («Царство Индейское»).

В чем прав Халанский, цитируемый Филиным: «Олег летописных преданий добывает для Игоря невесту Ольгу, руководит им в походах, т. е. играет ту же роль, что и Илиас из Руси, при правителе Гарты Орт-ните». Сюда же — Элигас(т) нидерландской поэмы, несправедливо обвиненный Карлом рыцарь, вынужденный заниматься разбоем[133].

Еще А.Н. Веселовский отметил имя Илиаса Русского в норвежской версии саги о Дитрихе Бернском, чей прототип остгот Теодорих Великий был арианином и происходил из рода Амалов (завоеватель Италии, ум. в 526 г.; а в эпосе роль Дитриха сходна с ролью кн. Владимира). Илиас из Руси присутствует и в норвежской «Саге о Тидреке» (созданной около 1250 г., примерно тогда же, что и средневерхненемецкий «Ортнит/д»), там он — сын русского князя Гертнита, владевшего Русью, Польшей, Венгрией, землей вилькинов (т. е. виль-цев-лютичей) и частью Греции. «У конунга Гертнита, — повествует сага, — было два сына от жены, старший звался Озантриксом, младший Вальдемаром, а третий сын, которого он имел от наложницы, звался Илиа-сом» (и у него самого был сын по имени Хертнид).

Вероятно, здесь произошло наложение имени Илиаса на Владимира, «робичича» от Малуши-Амал-фриды. Поздние легенды о церквостроительстве Ильи также перекликаются с деятельностью Владимира (но в нашем сюжете это объяснимо его «тамп-лиерской» деятельностью). Привязка к Гардарикам и Holm-gard в норвежской саге понятна и очевидна, однако многие моменты в германских сюжетах все равно восходят к более ранним временам Великого переселения народов первых веков н. э. (а общемифологические мотивы вообще насчитывают тысячи лет бытования), поэтому южные, «готские» связи также не должны исключаться из рассмотрения[134].

Филин, вслед за Веселовским, упоминает, что «немецкий исследователь Карл Мюлленгоф доказал, что имя "вилькинов" и их короля Вилькина происходит от названия племенного союза балтийских славян "вильцев", а исторической основой сюжета о войнах Тидрека с Озантриксом, королем вилькинов, являются столкновения балтийских славян с саксами». Филин пытается все эти сведения привязать к Великой Моравии и к Олегу Моравскому, хотя можно было бы вспомнить сходства сюжетов об Илье с иранскими сюжетами о Рустаме и с немецкими о Тейтлейфе. Как отмечают исследователи (см. Филин http://histline.narod.ru/il01.htm), «не "Муромцем", а "Моровлиным" и "Муравлениным" называется Илья в двух письменных источниках XVI в., содержащих наиболее ранние записи имени нашего героя». Естественно, Филин видит здесь Моравию, вряд ли все же игравшую столь значительную роль в русской литературе и в русском сознании, если не считать связи с Моравией создателей славянской азбуки (но с чем они только не были связаны!).

По мнению В.Ф. Миллера, Муром в былинах явился позднейшей заменой г. Моровска бывшего Черниговского княжества. «Не Муром и Великороссия, не Чернигов и Карачев, а Киев и западнорусские области могут быть признаны наиболее вероятным местом первоначальной локализации предания об Илье, — пишет Филин. — В совокупности все варианты прозвания Ильи Муромца: "Мурамец", "Моровлин", "Муравлении", "Муравец" имеют однозначное лексическое значение: "Моравский", "выходец из Моравии"».

Я здесь со многими деталями согласен, но вывод делаю совершенно иной. Имя «Муравленина» следует отнести, на мой взгляд, не к частному историческому случаю, но — как и в большинстве подобных ситуаций — к «вечным» ценностям и к символике традиционного мифосознания. Тайна, как всегда, лежит на поверхности и нужно очень глубоко смотреть, чтобы ее не заметить. Илья, как мы знаем, типичный фольклорный герой, независимо от того, существовали ли реальные герои с таким именем или нет. А «печка муравленая» (т. е. обмурованная, облицованная) — это весьма характерный — для народных песен — и символически «нагруженный» термин.

На языковом уровне здесь спорят (и дополняют друг друга) две, даже целых три смысловые тенденции. Во-первых, европейские производные от латинского murus «стена», в том числе и наше «(об)муро-вать» (славянское мур — «каменная стена», лужиц, мурья «стена», нижегор. мурья «печная труба»). Во-вторых, от и.-е. тег- «тереть», давшего в различных дочерних языках понятия «грязь», «марать(ся)», «пачкать(ся)», «черный», «сажа», «зола», «измельчать что-то в труху» и т. п. Ср. сербохорв. мура «грязь», мрляти «пачкать», мрва «крошка», (но — мюрити — «разогревать печь»), болг. мрьвъ «зола», мърва «горячий пепел», мърляв «грязный», чеш. моиг «сажа», сюда же — др.-в.-н. marawi / muruwi «рыхлый», англосакс, mearo «мягкий, нежный», кимр. merw «вялый, дряблый». Здесь появляется еще одна линия — слабости, болезненности: словац. мрветь «болеть», южнослав. термины типа мрляв со значением «слабый, хилый», «медленно работающий», «копуша» и т. п. С этим перекликаются производные от «мор», «моровой», «смерть», дающие также понятия со значением «мрачного», «темного» (в том числе чеш. и др. — рус. мурин — «мавр»; ср. выше о Г. де Пэйне) и, как ни странно, — «большого» и «сильного» (чеш. morovy — «большой, толстый», но и «моровой, заразный»).

На этой «богатой почве» сходятся самые разные древние смыслы, относящиеся к сакральной «медлительности» змеиной породы, к шаманской болезненности, к скрытой волшебной силе, потенции, что прячется в молчаливом «незнайке-неумойке», сирот-ке-запечнике, ползающем в золе очага, путаясь в собственных волосах и соплях. Все это можно отнести и к мифологической подоснове Меровингов, несмотря на известные этимологии, связывавшие их с понятием «великий» либо «морской». Последние толковани я, можно сказать, чересчур «примитивные», «лобовые» для такого непростого сюжета; ведь по генеалогической линии Меровей не был первым родоначальником франков, и даже подвиги его неизвестны, т. е. здесь сыграло роль значение самого имени. Имя (в данном случае — миф) оказалось важнее его исторического обладателя; и это верно не только в ситуации с Меровингами.

Тут можно еще упомянуть имя южнославянского героя Гойко Мрлявчевича и целую серию фольклорных сироток, «сидней», золушек-падчериц (не смешивать с именем Марьи Моревны, имеющем «заморское» смысловое содержание!), включая таких известных в Средние века героев, как Попель и Тейтлейф. Германский эпический герой Дитлейб (сканд. Тейтлейф), соратник еще более знаменитого эпического Дитриха (исторического Теодориха), в детстве был лежебокой, валявшимся целыми днями в золе очага. Со всеми подобными персонажами связана семантика плодородия, рода как основы социума, а также богатства и счастья; ср. украинское выражение — «у печурце родився».

Возможные связи славянских героев с Меровингами имеют, конечно, не «династийные» (времен разделения в сарматских степях), а более глубокие смысловые мифологические истоки. Само прозвище Ме-ровингов — «ленивые короли» — отсылает нас к теме хтонической природы, о чем уже говорилось. Возможно, сюда же относится и случай с племенем ван-далов-асдингов: в другом написании — хаздинги, т. е. «длинноволосые», «имеющие женскую прическу». (Контрастирует с этим лангобардская легенда о женщинах, изобразивших перед врагами мужские бороды из своих локонов.) А может быть, и этноним фризы связан не с семантикой «свободный», как обычно считалось, а с frisle — от frisiaz — «курчавый». И вообще, столь устойчивая и не подвластная времени мода, как ношение бород, усов и/или длинных волос, есть вещь, заложенная уже в подсознании, явление «мета-культурное».