Читаем без скачивания Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры - Валентин Пикуль

– Как только выйдем на пистолетный выстрел, с Богом учиняйте пальбу великую… Всех псов-турок топить нещаднейше!

Ветер сносил эскадру в батальной линии все ниже по ветру. Авангардом из трех кораблей управлял Спиридов. “Европа” под флагом капитана 1-го ранга Клокачева малость замешкалась перед противником, и Спиридов тут же прогорланил:

– Каперанг Клокачев, поздравляю тебя: ты – матрос! А если еще сплохуешь, велю за борт выкинуть… Пошел вперед!

Кордебаталию из трех кораблей возглавлял сам Орлов, а за ними плыли суда арьергарда. Над головами, разрывая паруса и снасти, гремели раскаленные ядра. Спиридов, обнажив шпагу, гулял по шканцам “Святого Евстафия” словно по бульвару и скрипел новенькими ботфортами; на ютах кораблей играла воинственная музыка, литавры гремели, а Спиридов взбадривал музыкантов:

– Играть вам всем до последнего, кто живым останется…

Прошло два часа жаркой пальбы, ветер вдруг стих, но “Евстафий” уже врезался в борт турецкого флагмана “Реал-Мустафы”, причем бушприт его навис над палубой неприятеля, и сразу началась дикая абордажная драка – на ножах, на штыках, на кулаках. “Один из наших матросов бросился срывать турецкий флаг. Его правая, протянутая к флагу рука была ранена. Протянул левую – ее отсекли ятаганом. Тогда он вцепился в флаг зубами, но, проколотый турком, упал мертвым с флагом в зубах…”

Такова ярость боя! Что тут еще можно добавить?

Горящая мачта турецкого флагмана рухнула на палубу русского корабля, давя людей, а мощные сквозняки пожара ворвались в пороховую крюйт-камеру. “Евстафий” раздулся бортами, как пузырь, и, лопнув, он взлетел на воздух вместе с “Реал-Мустафою”! 620 человек команды погибли в иссушающем пламени порохов, лишь несколько счастливцев выбросило взрывом далеко в море…

Неплох был и Алешка Орлов: он геройски вывел “Трех иерархов” напротив капудан-паши, велел отдать якоря и с якорей, чтобы стоять нерушимо, бил и бил в борт турецкий ядрами, пока от противника не осталась пылающая развалина. За “Тремя иерархами”, все в дыму, проходили “Ростислав”, “Саратов”, “Не тронь меня” и прочие корабли, имена которых вписывались в летопись русского героизма…

Турки бежали! Они скрывались в лежащую близ Хиосского пролива Чесменскую бухту, и здесь русская эскадра затворила их.

Догорали пожары на кораблях. На ютах отпевали мертвых. Был созван флагманский совет. Прихлебывая черное, как деготь, кипрское вино из громадного кубка, по салону расхаживал Алешка Орлов, молодой и веселый, в прожженной рубахе. Перед ним сидели его соратники – Спиридов, Ганнибал и Грейг.

– Решайтесь, товарыщи, – говорил Орлов…

И решили: флот турецкий в Чесме вконец разорить, дабы самим стать в море господами, а действовать указано эскадре брандерами – брандскугелями (зажигательными снарядами). Спешно готовили к ночному прорыву в бухту Чесмы четыре брандера.

Грейг выстроил перед Орловым четырех офицеров:

– Брандер первый – капитан-лейтенант Дугдаль!

– Брандер второй – капитан-лейтенант Маккензи!

– Брандер третий – мичман князь Гагарин!

– Брандер четвертый – лейтенант Ильин!

– Смерти вам не желаю, а жизни не обещаю… Вы уж не подгадьте, ребятушки, – сказал Орлов командирам брандеров, и, волоча по ступеням трапа длинные полы халата, он удалился в салон…

Настала ночь – тихая, лунная. Грейг в полночь засветил на корме “Ростислава” три фонаря – сигнал атаки. Битва началась, турок стали обкладывать бомбами. Обстреливали их долго, но лишь во втором часу ночи русский “брандскугель упал в рубашку грот-марселя одного из турецких кораблей, а так как грот-марсель был совершенно сух и сделан из бумажной материи, то он мгновенно загорелся”.

– Великому делу малый почин сделан, – говорили моряки.

Словно белка по деревьям, огонь быстро скакал по снастям турецкого корабля; мачта, подгорев у основания, рухнула на палубу, весь корабль охватило веселое пламя, брызжущее снопами искр.

– Брандеры! – наказал Грейг. – Вперед их!

Первым пошел брандер Дугдаля, но две турецкие галеры выплыли наперерез и взяли брандер на абордаж, нещадно уничтожив всю его команду.

Вторым проник в бухту брандер Маккензи, но сбился с пути и, выскочив на мель, был взорван своей же командой.

– Скверно начали! Князь Гагарин… с Богом!

– Ясно, – послышалось от воды.

Прибавив парусов, третий брандер ворвался в Чесменскую бухту и свалился с турецким кораблем – в свирепом огне, раздуваемом ветром, исчезли и турки и наши. Половина турецких судов уже горела, подожженная артиллерией, но большая часть эскадры Гассан-бея еще была совсем не тронута огнем.

– Лейтенант Ильин, – окрикнул Грейг проходящий брандер, – ты остался последний, на тебя вся надежда… Навались на турок, что стоят еще незажжены, да сцепись с ними покрепче.

– Сделаю, – отвечал лейтенант Ильин.

Было ему тогда 28 лет. Острым зрением он выбрал в гуще вражеских кораблей тот, который покрупнее и лучше вооружен. Неслышно возникнув из-под тени берега, брандер Ильина плотно, словно пластырь, прилип к борту неприятеля. Боцман запалил факел и побежал вдоль палубы, поджигая кучками рассыпанный порох. Огонь шипящею змейкой, чуть посвистывая, юркнул в люк – прямо в трюмы брандера, где тесно, одна к другой, стояли бочки с порохом.

– Готово! – крикнул боцман, швыряя факел в море. Ильин в это время прилаживал к борту врага “каркас” (особый взрывчатый снаряд). Два дюжих матроса работали мушкелями, заколачивая гвозди, которыми крепился “каркас” к неприятельскому кораблю. Сверху по ним не только стреляли, но даже плевались турки. Однако дело свое они довели до конца: “каркас” прибили, и он уже громко пощипывал, готовый вот-вот взорваться.

– Бросай все к черту… назад, ребята!

Попрыгали в шлюпку и оттолкнулись от брандера, яростно выгребая прочь. Замешкайся они сейчас – и смерть, а потому гребли с такой силищей, что вода бурлила, весла сгибались в дугу.

– Суши весла… стой! – велел вдруг Ильин.

Весла нависли над водой Чесменской бухты; Ильину хотелось своими глазами увидеть, чем все это закончится… Турецкий корабль уже разносило в куски, с палуб разметывало людей и пушки, вся бухта окрасилась в красный цвет, луну закрыло дымом, и стало жутко. Огонь схватил всю эскадру султана! Над шлюпкою Ильина пролетали горящие лохмотья снастей и раскаленные головешки сгоравшего рангоута. Перекрестившись на это сатанинское зрелище, матросы сказали:

– Слава те, хосподи, не стыдно домой возвращаться…

– Весла-а… на воду!

И пошли к своей эскадре.

Грейг второпях записывал в журнале: “Легче вообразить, нежели писать ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем: целые команды в страхе и отчаянии кидались в воду, поверхность бухты была покрыта множеством людей, но не многие из них спаслись”. В одну ночь турецкий султан ПОТЕРЯЛ ВЕСЬ СВОЙ ФЛОТ. На воде Чесменской бухты еще долго дымились искореженные обломки кораблей, волна лениво колыхала жирный слой пепла…

Европа узнала об этой победе прежде России, и настроение королей, епископов и курфюрстов было надолго испорчено – от зависти! Русский флот заявил о себе миру как могучий флот, способный осуществлять самостоятельно дерзкие операции вдали от своих родных баз.

Наконец известие о Чесме курьеры домчали и до Петербурга.

“Блистая в свете не мнимым блеском, – писала Екатерина II Орлову, – флот наш нанес сей раз чувствительный удар оттоманской гордости… Лаврами покрыты вы, лаврами покрыта и вся, находящаяся при вас, эскадра!” Она велела наградить моряков годовым жалованьем, а матросам, согласно Морскому уставу, за сожженные вражеские корабли выдали 187 475 рублей – от казны!

И была выбита медаль, которою наградили всех участников Чесменской битвы. На одной стороне медали изображен погибающий турецкий флот, а на другой – отчеканено одно лаконичное слово: Б Ы Л.

Дмитрий Сергеевич Ильин – скромный парень из деревни Весьегонского уезда, он даже не знал, что его ждет впереди. Спору нет, и матросы и офицеры эскадры Орлова отважно дрались с врагом. Но главная роль в уничтожении турецкого флота все-таки принадлежала лейтенанту Ильину.

Деньги, как известно, разделить всегда легко.

Труднее делится слава…

И вот, когда стали “делить славу”, тогда и обнаружилось, что у лейтенанта Ильина немало завистников. Рыцари в жестоких битвах стали не по-рыцарски вести себя после сражения.

Некоторые прямо говорили Ильину:

– Езжай-ка ты, Митя, в Весьегонск… гусей пасти!

Но последовал вызов из Петербурга – явить лейтенанта Ильина ко двору, яко особо отличившегося на брандере при Чесме.

Поехал Дмитрий Сергеевич, зла не ведая.

Прибыл!

“Лейтенант Ильин” – это имя тогда гремело в столице, и любой вельможный дом отворял перед ним двери. Митеньку сажали на лучшее место, под иконами: ешь, лейтенант, пей, лейтенант, только не молчи – рассказывай… На этом-то враги его и поймали! В гостиных никогда не шаркавший, от интриг далекий, простой и честный, Дмитрий Сергеевич не заметил подвоха в радушном гостеприимстве столицы!