Читаем без скачивания Частная жизнь Гитлера, Геббельса, Муссолини - К Енко

"Да, синьора, - продолжал Муссолини, - со мной все кончено, мое солнце закатилось. Я ещё продолжаю исполнять обязанности, но все уже не имеет смысла. Я жду, когда представление окончится, наблюдая за этим фарсом как бы со стороны. Мое самочувствие оставляет желать лучшего, уже в течение года я ничего не ем, кроме протертой пищи, не пью, не курю... Возможно, что мое предназначение было лишь в том, чтобы указать путь моему народу, но в таком случае скажите мне, видели ли вы когда-нибудь расчетливого и благоразумного диктатора?"

Чтение - вот что доставляет ему удовольствие. Он много читает, прежде всего книги великих философов. И, пожалуй, это единственное занятие, которое его увлекает. Он надеется, что книги останутся с ним до последнего дня жизни.

Когда его спросили о Чиано, Муссолини ответил: "В то январское утро я понял, что это моя судьба, я почувствовал тогда, что смерть моя близка, но ужасная агония затянулась. Я ощущаю себя капитаном тонущего корабля: корабль гибнет на моих глазах, а я вцепился в маленький плотик среди бушующих волн, всецело во власти стихии. Я кричу, но никто меня не слышит. Но когда-нибудь мир ещё услышит меня".

Писательница Пиа Реджидори Корти захотела обсудить с Муссолини некоторые политические проблемы современности, но он не пожелал говорить об этом. Он предпочел завести разговор о Мадзини, Гарибальди, о философии, о любви, наконец. "Любовь недолговечна, - говорил он, - рано или поздно она проходит, потому что любовники неспособны понять друг друга до конца". Корти пыталась возразить: очень часто кратковременную страсть или увлечение люди склонны принимать за любовь.

НАЧАЛО КОНЦА

14 апреля 1945 года, когда обсуждался план по организации сопротивления союзническим войскам, уже находившимся в Италии, Муссолини был немногословен. Создалось впечатление, что он намерен одобрить план без обсуждения. Казалось, его голова занята другим: как достойно встретить смерть. Когда все же началось обсуждение, и Грациани выступил с резкой критикой плана, обвиняя Паволини в том, что тот многого не учел при его разработке, Муссолини спокойно сказал: "Никто не обязан ехать в Вальтеллину. Каждый пусть решает за себя". На следующий день Муссолини беседовал с отцом Эусебио, армейским капелланом, с которым прежде встречался в Гарньяно, Это была их последняя встреча. Муссолини находился в подавленном состоянии и выглядел, как покойник. У него уже не было сомнений, что дело проиграно. Более того, было предчувствие, что его ожидает насильственная смерть. Однажды в разговоре с сестрой, когда речь зашла о смерти Мадзолини, он сказал: "Бедняга. Но он умер в своей постели, как того желал. А кто знает, где нас настигнет смерть и где будут брошены наши кости!" Через два дня его посетил другой священник, Дон Панчино. "Давайте попрощаемся, отец, - сказал ему Муссолини, - благодарю за ваше заступничество перед Богом. Прошу вас не оставлять меня в своих молитвах, я в этом очень нуждаюсь, так как знаю, что буду убит". Таким же обреченным и смирившимся дуче предстал перед Динале, старым революционером, знавшим его ещё со времени пребывания в Швейцарии. "Я во власти горьких и мрачных предчувствий, - сказал он ему, - ими наполнен воздух". Видимо ощущения надвигающейся катастрофы, пережитые им накануне ареста в Риме, вновь всплыли в его сознании. "Я чувствую себя распятым на кресте. Я много раз испытывал судьбу, и вот, наконец, она повернулась ко мне спиной. Перед смертью все верующие надеются на милость божью. Как я им сейчас завидую! У меня все позади. Я играл до конца, но проиграл. Я оставляю этот мир без ненависти, без обиды, без гордыни. Addio".

16 апреля состоялось последнее заседание Совета министров Социальной республики. "Следующая встреча, - объявил Муссолини, - состоится в Милане". Эти слова он произнес ироническим тоном, как бы напоминая всем и, прежде всего своим оппонентам, - о своем триумфальном посещении этого города в декабре. В Гарньяно Муссолини чувствовал себя крайне неуютно и однажды, беседуя с Меллини, признался: "Мне никогда не нравилась эта дыра; здесь я чувствую себя оторванным от народа. Рим для нас потерян, поэтому Милан будет столицей Итальянской республики". Еще раньше он хотел перенести правительственную резиденцию южнее, в район Монцы, но против этого возражали немцы. Теперь же они предостерегали Муссолини от переезда в Милан, указывая на то, что озеро Гарда находится на пути отхода немецких войск. В Милане немцы не смогут обеспечить безопасность дуче, так как местный гарнизон не располагает достаточными силами. Вопреки советам Вольфа и Рана, ранним вечером 19 апреля Муссолини отправился в Милан под охраной немецких солдат во главе с командиром роты СД Отто Киснаттом и штурмфюрером СС Фрицем Бирцером, молодым человеком с печальным выражением лица, которому было поручено не спускать с дуче глаз ни на секунду.

Солнце уже клонилось к горизонту. Пора было ехать. Муссолини попрощался с Ракелью в саду виллы Фельтринелли, обещав вернуться за ней позже. Ракель впоследствии рассказывала, что, прощаясь, Муссолини упомянул о Вальтеллине, как своем последнем оплоте в Италии, но у неё уже не было сил спорить с ним. Со своей сестрой Эдвигой он был более откровенен. "Германия находится на пределе своих сил, - сказал он сестре. - После окончания войны её территория будет поделена между Россией и западными союзниками. Что касается его самого (тут Муссолини не смог отказать себе в удовольствии в очередной раз продемонстрировать свое красноречие), то он готов вступить в безмолвные просторы царства смерти".

В Милане Муссолини устроил свою резиденцию на первом этаже префектуры, располагавшейся в Палаццо Монфорте. В течение пяти дней к нему не иссякал поток посетителей. Нескончаемые разговоры, проходившие в острой, почти истерической атмосфере, восстановили его силы. Он приехал в Милан угрюмым, подавленным и безразличным, но к 20 апреля обрел спокойствие и уверенность. Он даже заговорил об организации обороны в Вальтеллине. По его мнению, сопротивление противнику в течение месяца дало бы возможность сформировать стабильное правительство и добиться почетного мира. Он энергично обсуждал идею создания антимонархистского фронта, предложив включить туда социалистов.

20 апреля Муссолини встретился с журналистом Г. Кабеллой, который, вопреки слухам о плохом здоровье дуче, нашел его в очень хорошей форме. По словам Кабеллы, Муссолини даже поправился по сравнению с их предыдущей встречей. Он был приветлив и спросил журналиста, что бы тот хотел получить на память о встрече. "Подарите мне вашу фотографию с автографом", попросил Кабелла. Муссолини, следуя своей давней привычке, подписал фотографию с апломбом: "Год XXIII от начала фашистской эры". Создавалось впечатление, будто он считает, что фашистскому строю ничего не угрожает. Дуче добавил, что хотя его карьера, как руководителя страны окончена, он верит в будущее Италии и в бессмертие идей фашизма.

"Вы действительно доверяете Шустеру?" - спросил Кабелла.

Муссолини посмотрел в окно, затем широко развел руки в привычном жесте и ответил так: "Он немного болтлив, но божьему человеку нужно верить".

"А что вы можете сказать о новом секретном оружии? Оно действительно существует?"

"Да, - многозначительно сказал Муссолини, - несколько дней назад меня проинформировали об этом".

Заговор против Гитлера стал попыткой повернуть ход истории вспять, но вскоре события приняли другой оборот.

Муссолини попросил Кабеллу ознакомить его с окончательным текстом статьи до её опубликования в "Пополо ди Алессандрия". И некоторое время спустя занимался правкой текста, которую делал с привычной для себя скрупулезностью.

21 апреля, прибыв на встречу с Муссолини, Ран отметил, что в тот момент Муссолини выглядел спокойным и невозмутимым. Но послу показалось, что он уловил в его взгляде выражение предсмертной тоски. На столе Муссолини лежала книга стихов Мерике. Такое настроение не могло сохраняться долго: каждый час поступали сведения о потерях, об отступлении войск, об оставленных городах. Военная катастрофа приближалась. 20 апреля Муссолини узнал о налете вражеской авиации на Болонью и поэтому отменил свое выступление в Миланском соборе после окончания праздничной мессы по случаю годовщины со дня основания Рима. 22 апреля поступила информация о продвижении войск союзников в долине реки По и о падении Модены и Реджо. На другой день была захвачена Парма и потеряна связь с Кремоной и Мантуей. Вечером того же дня партизаны вошли в Геную, а армия Тито заняла Фьюме.

Под натиском противника немецкие части стремительно отступали. Когда войска союзников были всего в 60 милях от Милана, стало ясно, что планам о месячной обороне в Альпах не суждено сбыться. Грациани полагал, что с военной точки зрения идея создания оборонительного рубежа в Альпах не выдерживает никакой критики, однако, ему не удалось убедить в этом Муссолини и Паволини. Для них обоих значение этой операции заключалось не столько в военном успехе, сколько в том, чтобы её проведением обеспечить торжество идей фашизма.