Читаем без скачивания История США от глубокой древности до 1918 года - Азимов Айзек

Однако все изменилось благодаря работе Томаса Пейна, которого, наряду с самим Сэмом Адамсом, можно по праву считать апостолом американской независимости.

Томас Пейн родился в Англии 29 января 1739 года. Он был сыном квакера и в течение всей жизни оставался истинным гуманистом, сочувствуя не только нуждающимся и порабощенным, но даже угнетаемым женщинам. В ноябре 1774 года с рекомендательным письмом от Бенджамина Франклина он приехал в Пенсильванию.

Там он начал издавать «Пенсильванский журнал» и быстро пришел к выводу, что колониям необходима независимость. Во-первых, только так колонии могли бы установить республиканское правление и освободиться от тиранической власти одного человека и избавиться от расточительности наследственной аристократии. Кроме того, но его мнению, только объявив о своей борьбе за независимость, они могли бы получить помощь других стран.

В колониях Пейн приобрел много влиятельных друзей, в числе которых был и доктор Бенджамин Раш (род. близ Филадельфии в 1745 году). Раш тоже был выходцем из квакерской семьи и также являлся гуманистом, которого интересовали те же вещи, какие вдохновляли Пейна. Раш посоветовал Пейну изложить свои мысли в памфлете, который и был опубликован 10 января 1776 года. Он носил название «Здравый смысл», и в нем рассматривались все причины добиваться независимости. Пейн без колебаний отверг бессмысленное преклонение и возложил всю вину британской репрессивной политики на самого Георга III.

«Здравый смысл» стал бестселлером. Простой, прямой и очень яркий стиль изложения сделал этот памфлет невероятно популярным. Он в большей степени, чем что бы то ни было, способствовал изменению общественного мнения и заставил стольких американцев требовать независимости, что она стала политически возможной. И прежде всего, этот памфлет привлек на сторону независимости Джорджа Вашингтона.

Конечно, оставалось под вопросом, станет ли независимость возможной с военной точки зрения. Это почти целиком зависело от Джорджа Вашингтона, который ожидал того единственного фактора, который позволил бы сделать шаг вперед. Это были пушки из форта Тикондерога.

Ответственность за доставку этих пушек возложили на плечи Генри Нокса (род. в Бостоне 25 июля 1750 года). Нокс по профессии был книгопродавцем и получил немало сведений о технической стороне артиллерии из книг, которыми он торговал. Он присутствовал при Бостонской резне и вступил в ополчение, когда оно только начало формироваться. Теперь он состоял в Континентальной армии и стал одним из ближайших друзей Вашингтона.

Он больше других заслуживал именоваться экспертом в артиллерии, и поэтому Вашингтон отправил его в Тикондерогу за пушками. По прямой расстояние составляло 275 километров, но по реальным дорогам оно растягивалось до 480 километров.

Ожидая доставки пушек, Вашингтон встретил новый, 1776 год, подняв над своей штаб-квартирой новый флаг. На нем было тринадцать красных и белых полос, которые сегодня нам знакомы, — по одной на каждую колонию. Однако в верхнем левом углу по-прежнему оставался «Юнион Джек», хорошо всем известный флаг Великобритании, составленный из крестов святого Георгия и святого Андрея, небесных покровителей Англии и Шотландии.

Зимой Нокс, которому снег скорее помогал, чем мешал, тащил пушки по дорогам. 24 января 1776 года пятьдесят пять стволов, каждый из которых весил больше тонны, успешно доехали до американской армии.

К 4 марта Вашингтон смог установить эти орудия на Дорчестерских высотах, которые Хау легкомысленно оставил незанятыми. С этой удобной позиции американцы могли обстреливать любой район Бостона и почти любой корабль в гавани.

Хау осознал опасность и, не сумев ее предотвратить, теперь стал планировать атаку на позиции артиллерии. Ему помешали сильные дожди, а к тому моменту, когда погода исправилась, американцы слишком хорошо укрепились, а Хау успел вспомнить про Банкер-хилл.

Он решил, что удерживать Бостон становится слишком сложно, и 17 марта оставил город, переведя всех солдат на стоявшие в гавани корабли. После этого 26 марта флотилия отплыла в Галифакс в Новой Шотландии.

Почти ровно через год после Лексингтона и Конкорда британцы потеряли Новую Англию — навсегда. После ухода Хау британцы так и не вернулись, и с того дня и по сию пору на землю Массачусетса больше не ступала нога неприятеля.

Эвакуация британцев из Бостона по праву считалась крупной победой американцев, но в целом со стороны британцев это было разумным шагом.

Новая Англия была наиболее густо населенной и радикально настроенной частью колоний, и любая попытка захватить ее с помощью прямых действий армии была бы дорогостоящей и непростой. Существовали более удачные стратегии. Например, Новую Англию можно было бы изолировать от остальных колоний, а потом уморить голодом. В колониях за пределами Новой Англии бунтарские настроения были намного более слабыми, так что эти колонии, вероятно, можно было бы умиротворить, а потом не спеша дожимать Новую Англию.

Пробритански настроенных американцев британцы называли лоялистами (как называли себя и они сами), и главным образом, хоть и не исключительно, это были люди состоятельные. По некоторым оценкам, примерно до трети американцев были лоялистами, а еще треть оставалась равнодушной к вопросам политики, стремясь просто жить как можно лучше. Только оставшаяся треть была «мятежниками» и принимала активное участие в конфликте с Великобританией. В центральных колониях лоялисты составляли большинство населения.

Сами мятежники, конечно, называли себя патриотами, а лоялистам дали прозвище «тори», по британской партии, которая поддерживала власть и прерогативы монарха.

Следовательно, война за независимость была гражданской войной, а не только национально-освободительной. Даже в Новой Англии имелись лоялисты — и тысячи таких людей покинули Бостон с эвакуирующейся британской армией. Они не хотели оставаться, опасаясь за свою жизнь, — и этот страх, наверное, был оправданным.

В течение всей войны лоялисты были очень полезны британцам. Многие из них занимались активным шпионажем среди американцев. Другие — до 30 000 человек — служили в рядах британской армии. Их помощь могла бы стать решающей, но британцы упорно не решались использовать их услуги в полной мере. Если бы британцы подавили мятежи с весомой помощью лоялистов, эти лоялисты, получив власть в колониях, могли бы попросить в качестве награды именно те уступки, в которых Британия отказывала американцам, восставшим против нее.

Уход британцев из Бостона не обманул Вашингтона: он не стал считать, будто война закончена. Не требовалось особого ума, чтобы понять: британцы, не добившиеся своего в одном месте, повторят свою попытку в другом, и таким слабым местом колоний был центральный район между радикальной Новой Англией и радикальной Виргинией. Поэтому Вашингтон повел свои основные силы на юг и 13 апреля 1776 года прибыл в штат Нью-Йорк с девятью тысячами солдат.

Тем временем благодаря «Здравому смыслу» Пейна и радости по поводу ухода британцев из Бостона популярность независимости достигла рекордных высот, и делегаты Второго континентального конгресса ощущали это в каждой депеше.

Как это ни странно, во главе движения оказалась Северная Каролина. Уже 31 мая 1775 года, вскоре после Лексингтона и Конкорда, жители округа Мекленбург, находившегося близко от фронтира этой колонии, составили «Мекленбургские резолюции», в которых все британские законы объявлялись потерявшими силу, а все британские полномочия отвергались. В резолюции заявлялось о намерении подписавшихся добиваться самоуправления, однако слово «независимость» в них не использовалось. Тем не менее это событие привело к рождению легенды о «Мекленбургской декларации независимости».

Год спустя, 12 апреля 1776 года, конгресс провинции Северная Каролина официально предложил своим делегатам на Континентальном конгрессе добиваться независимости. Эта колония первая сделала это по всей форме. 15 мая ее примеру последовала Виргиния, и можно было считать само собой разумеющимся, что четыре колонии Новой Англии тоже так поступят. Однако для независимости необходимо было единодушие. Без этого ничего не получилось бы. (Один из делегатов конгресса испуганно сказал: «Нам надо не терять связи друг с другом!» Бенджамин Франклин сухо ответил: «Да, иначе нас обязательно свяжут и повесят!»)