Читаем без скачивания Башня. Новый Ковчег-3 - Ольга Скляренко

— Нет, не подрался. На наркоте меня поймали, холодок я толкал одному. Ну, меня и взяли.

Борис Андреевич поморщился, выругался про себя, едва слышно, но Кир разобрал нецензурную брань.

— Так это ты ещё легко отделался, выходит? — спросил он.

— Меня Афанасьев отмазал, начальник цеха. Он отца хорошо знает. Отец мастером у него работает. Докладывать не стал, куда надо, но из производственного сектора вытурил. Пришлось в теплицы.

— И какого чёрта, Кирилл, тебя на наркоту потянуло?

Кир пожал плечами.

— Все употребляли у нас. Почти все. Ну и приторговывали по мелочи. Я тоже.

Кир понимал, как глупо звучат его слова. Когда-то такие доводы казались ему вполне убедительными, но сейчас Кир понимал, каким был дураком. Да так и остался им, если уж быть честным.

— Тут дело даже не в том, где ты работаешь, Кирилл. И в сельскохозяйственном секторе можно в люди выбиться — сложно, конечно, но можно. Если цель такую поставить и идти к ней. Бригадиром стать, потом дальше, выше. У нас в Башне не всё, конечно, идеально, но при желании всегда можно пробиться. Беда в том, Кирилл, что нет у тебя такого желания. Ты не хочешь ничего, понимаешь? Ты даже здесь в больнице ничего не хочешь. На Анну огрызаешься постоянно. А она что, девочка, за тобой по всей больнице бегать, уговаривать поработать. Ей-то уж это точно не надо. И потом, Кирилл Шорохов, — едкая насмешка всё же прорвалась наружу, не сдержался Литвинов, надоело, видно, мудрого из себя корчить. — Тебе же, дураку такому, судьба шанс дала. Да не шанс, а шансище. Тебя такая девчонка выбрала. Из всех пацанов в Башне. Не кого-то — тебя! Что ж ты всё испортить-то хочешь? Вот у тебя друзья есть? Не эти там твои кореша бывшие, с которым ты наркотой баловался, а настоящие друзья, понимаешь?

Внезапно Кир разозлился.

— Был у меня друг! — выпалил он, дерзко посмотрев в глаза Литвинову. — Настоящий!

— Да? — Литвинов хмыкнул. — И где он сейчас? Разругались, что ли?

— Погиб он. На том КПП погиб. Он вместе со мной тогда с карантина прорвался, — Кир почувствовал какое-то мрачное удовлетворение, видя, как застыл Литвинов. Что, съел? Рассуждает тут о героизме и подвиге. — Вовка Андрейченко его звали. Может, слышали?

В зелёных цепких глазах Литвинова что-то мелькнуло — Кир не очень понял, что именно. То ли вина, то ли боль, то ли ещё что. Он отвернулся и снова стал мерить шагами коридор. Кир ждал. Сам не знал, чего. Просто смотрел на мечущегося Бориса Андреевича и ждал.

— Извинений ждёшь? — Литвинов остановился. — Думаешь, уел? Хотя, возможно, в каком-то смысле и уел. Тут сложно спорить. Да я вины с себя и не снимаю. Я, знаешь, Кирилл, тоже, вроде тебя, не сразу какие-то вещи понял. Да что там, не сразу — совсем недавно дошло. Когда к смерти готовился, много думал. Оно, Кирилл, очень способствует умным мыслям, когда знаешь, что жить тебе осталось всего ничего. Тогда вся шелуха слетает, и начинаешь понимать кое-что. О жизни. О смысле. Об ошибках своих. Об ошибках особенно. Тут ведь какая ерунда, ошибки-то все совершают, никто не застрахован. Ни ты, ни я, ни Савельев… И каждый из нас за свои ошибки расплачивается. Иногда это чертовски неприятная плата, иногда неоправданно жестокая. Но особенно обидно, когда понимаешь, что всего этого можно было избежать, и ошибок, и расплаты. И, казалось бы, какая малость — просто вовремя понять.

Литвинов помолчал, уйдя мыслями куда-то очень далеко, Кирилл замер, следя за этим непонятным для него человеком, которого привык ненавидеть. И было же за что. За Вовку. За всех людей, с кем Кирилл попал на тот карантин, и жизни которых должны были оборваться по прихоти этого человека. Даже за чёртов холодок, которым Литвинов не преминул его ткнуть, хотя сеть по сбыту наркоты, а значит, все эти татарины и костыли — это всё тоже на его, Литвинова, совести. И Борис Андреевич ничего не отрицал. Ни своей причастности к карантину, ни гибели Вовки. И это была одна сторона этого странного человека. Но существовала и другая.

Киру вспомнилось искажённое от беспокойства лицо Литвинова, тогда, в ту ночь, когда он склонился над лежащим без сознания Савельевым. Вспомнились те его слова, сказанные недавно про то, что любить — это отдавать. Да и весь этот сегодняшний разговор. И маска жестокого, взрослого, опасного хищника на мгновение опустилась, и проступил мальчишка, зачитывающийся книгой про героев прошлых лет и мечтающий походить на одного из них.

И ещё вспомнилась Ника, которая говорила, что нет чёрного и белого. И, кажется, Кир стал понимать, что она имела ввиду.

— Мне бы очень хотелось, Кирилл, чтобы до тебя это дошло до того, как ты по дурости совершишь что-то совсем непоправимое. Не знаю, веришь ты мне или нет. Но мне бы и правда очень этого хотелось. Сам не знаю, почему. Может из-за Ники. Да не вспыхивай ты так. Я же знаю, что ты успел себе всё подпортить. Но тут ведь какое дело, Кирилл, любит она тебя. Не спорь. Знаю я и про сына Мельникова, и про то, что разругались вы. Но, поверь мне, ты пока ещё можешь всё исправить. Если поймешь…

Что именно Кир должен был понять, Литвинов не договорил, осёкся на полуслове. Неловко, даже смущенно кашлянул.

— Паша? Ты чего подскочил?

Кир увидел Савельева, высунувшегося из комнаты — хоть Павлу Григорьевичу и удалось немного поспать, выглядел он все равно неважно — помятый, раздражённый и чертовски усталый.

— Что тут у вас? — он недовольно посмотрел на Бориса Андреевича. — Митингуешь? Совсем уже от безделья…

— Ну чего ты бурчишь? — Литвинов уже оправился от смущения, если оно и было, и заговорил в своей обычной манере. — Не выспался, так пойди и ещё поспи.

— Поспишь тут, — проворчал Савельев и перевёл взгляд на Кира, на лицо наползла знакомая недовольная гримаса. — Ты что тут делаешь… опять? Никакого от тебя покоя.

— Меня Анна Константиновна прислала, — опрометчиво брякнул Кир и тут же заткнулся, заметив реакцию Павла Григорьевича — словно он неосторожно сорвал повязку, разбередив свежую рану. Ведь уже понял, что нельзя при