Читаем без скачивания История жирондистов Том II - Альфонс Ламартин

Когда поиски останавливались, госпожа Буке освобождала своих друзей из подземелья, сажала их за свой стол, давала дышать свежим воздухом, любоваться ночным небом. Она достала им бумаги и книг. Барбару начал писать мемуары, Бюзо — свое оправдательное слово. Луве писал рассказы тем же легким стилем, каким написаны его романы. Петион тоже писал, но в более серьезном духе. Тайна его популярности, так недостойно приобретенная, открывалась под его пером. Его записки, конечно, объяснили бы этого человека, ничтожного в дни могущества и великого в несчастье Двенадцатого ноября, в тот самый день, когда госпожа Ролан умерла в Париже, в Сен-Эмилионе распространился смутный слух о пребывании жирондистов у госпожи Буке. Пришлось разделиться на группы и искать новых убежищ. Разлука походила на предсмертное прощание. Валади один направился в Пиренеи. Там его ждала смерть. Барбару, Петион и Бюзо двинулись через поля к бордосским ландам в надежде, что следы их затеряются в этой пустыне. Гюаде, Салль и Луве провели ночь в каменоломне. Один из друзей Гюаде должен был явиться туда, когда стемнеет, чтобы проводить их за шесть лье в дом одной богатой женщины, которую Гюаде когда-то защищал в суде. У проводника не хватило мужества, и он не пришел. Гюаде и его друзья пошли одни, наудачу. Дойдя наконец в четыре часа утра, мокрые и продрогшие, до дверей своей клиентки, они стучат, Гюаде называет свое имя: ему отказывают. В отчаянии он возвращается к друзьям и застает Луве лежащим без чувств под деревом. Гюаде возвращается к дому и тщетно молит сначала о постели, затем просит обогреться и, наконец, дать стакан вина его умирающему другу. Неблагодарность оставляет мольбы без ответа. Гюаде снова возвращается. Благодаря стараниям друзей Луве согревается — и решается на отчаянный шаг.

Преследуемый образом подруги, которую он оставил в Париже, он решается взглянуть на нее еще раз. Он обнимает Салля и Гюаде, делится с ними деньгами, которые у него еще оставались, и один отправляется по дороге в Париж.

Гюаде, Салль, Петион, Барбару и Бюзо на следующую ночь снова собрались все вместе в Сен-Эмилионе, в доме бедного ремесленника. Там они узнали о трагической участи Верньо и его друзей и стоически сосчитали, сколько раз должна ударить гильотина, чтобы убить всех жирондистов. Но когда несколько дней спустя им сообщили о смерти госпожи Ролан, они упали духом. Бюзо вытащил нож, чтобы поразить себя. Друзья успокоили его и заставили дать клятву, что он будет жить ради той, которая так достойно встретила смерть. Бюзо с этого дня впал в меланхолию и безмолвие, которые прерывались только вздохами и отрывистыми восклицаниями.

Преданный Трокар, хозяин скрывавшихся в Сен-Эмилионе беглецов, успокаивал их, рассказывая о наступившем затишье. Но оно продолжалось недолго. Комиссары, присланные из Парижа, возбудили жажду мести, затихшую было в Жиронде. Большинство комиссаров оказались юными кордельерами и якобинцами из Парижа; еще безбородыми, но жадными до крови.

С приездом этих проконсулов снисхождению больше уже не оставалось места. Они послали из Бордо в Сен-Эмилион отряды революционного войска под предводительством сыщика по имени Марку, дрессировавшего собак для розыска федералистов. Таким образом республика подражала охоте на людей, какую испанцы вели в лесах Америки. Марку думал, что жирондисты скрываются в каменоломнях Сен-Эмилиона. Он явился туда неожиданно со своей свитой, наполнил дымом входы в некоторые пещеры, но собаки вернулись без добычи. Между тем другой сыщик, Фаверсо, проник со своими клевретами в дом отца Гюаде. Они тщетно шарили по всему дому и уже возвращались с пустыми руками, когда одному из жандармов показалось, что внутри толстых наружных стен дома кто-то разговаривает. Он зовет своих товарищей. Начинают исследовать стены, ударяя по ним прикладом ружья, прикладывают к стенам ухо. Раздается звук взведенного курка. Это Салль, видя, что убежище их открыто, заряжает пистолет. При этом звуке жандармы уговаривают беглецов сдаться. Стена рушится. Гюаде и Салль выходят оттуда. Их хватают, заковывают в цепи и с торжеством ведут в Бордо. Салль, которого приговорили быть казненным в тот же день, попросил только разрешения написать жене и детям.

«Шарлотта! — писал Салль. — Я сделал все, что считал для себя обязательным. Я думал, что у меня есть обязанности по отношению к тебе и моей родине; мне казалось, что народ околдованными глазами смотрел на чувства твоего несчастного супруга; мне казалось, что я должен жить, чтобы собрать все, что может служить памятником моим друзьям. Наконец, я должен был жить для тебя, для моей семьи, для моих детей. Небо решило иначе. Я умираю спокойным. Я не хотел отдаться живым. Однако у меня есть то преимущество, что я заранее выпил всю горечь из этой чаши и минута смерти не будет слишком тяжела. Шарлотта, победи свое горе и внушай нашим детям стремление к скромным добродетелям.

Друг мой! Я оставляю тебя в нищете, и мне это грустно! Однако, Шарлотта, пусть эта мысль не приводит тебя в отчаяние. Трудись, друг мой. Научи и детей трудиться, когда они подрастут. О, дорогая моя! Если бы ты смогла не обращаться к чужим людям за помощью! Будь, если возможно, так же горда, как и я. Надейся еще, надейся на Того, Который может все: Он мой утешитель в последнюю минуту. Человеческий род давно уже признал Его существование, и я чувствую слишком большую потребность быть уверенным, что где-либо должен существовать полный порядок. Он велик, справедлив и добр — этот Бог, пред судом Которого я скоро предстану. Я несу к Нему сердце, хоть и не свободное от слабости, но не запятнанное преступлением. „Кто почивает в лоне Отца, не должен беспокоиться о пробуждении“, — прекрасно сказал Руссо.

Поцелуй детей, люби их, воспитывай, утешься сама, утешь мою мать, мою семью! Прощай, прощай навеки! Твой друг».

«Кто ты такой?» — спросили Гюаде. «Я Гюаде. Палач, делайте свое дело. Идите с моей головой в руке требовать себе вознаграждения у тиранов. Они никогда не могли смотреть на нее, не бледнея; взглянув на нее теперь, они еще раз побледнеют!»

Барбару, Петион и Бюзо узнали в Сен-Эмилионе об аресте и казни своих товарищей. Земля, разверстая повсюду вокруг них, грозила поглотить их. Ночью они вышли из своего убежища, унеся с собой только одну краюху хлеба, куда предусмотрительный хозяин вложил кусок холодного мяса; у них в карманах оставалось несколько пригоршней зеленого горошка. Продолжительное бездействие в убежищах обессилило их.

На рассвете трое друзей находились неподалеку от селения Шатильон. Был день деревенского праздника. Флейтист и барабанщик созывали жителей деревни на пир и танцы. Волонтеры с ружьями с песнями проходили по дороге. Беглецы, которые думали только о своем положении, вообразили, что бьют тревогу и ищут их по полям. Они остановились у забора и некоторое время что-то обдумывали. Пастухи, издали наблюдавшие за ними, увидели, как внезапно вспыхнул порох, затем раздался выстрел и один из трех людей упал лицом на землю, а двое других побежали со всех ног и исчезли за опушкой леса.

Волонтеры примчались на шум и увидели плававшего в собственной крови молодого человека высокого роста, с благородным лицом, взор которого еще не угас. Он раздробил себе челюсть выстрелом из пистолета. Рана лишала его возможности говорить, и он мог объясняться только знаками. Его перенесли в Шатильон. Белье его было помечено буквами R и В. Когда его спросили, не Бюзо ли он, раненый отрицательно покачал головой; на вопрос: «Так ты Барбару?» — он сделал утвердительный знак. Его повезли в Бордо в тележке, причем кровь его всю дорогу капала на мостовую.

Никто не знал, какая участь постигла двух оставшихся беглецов, пока жнецы не обнаружили неделю спустя разбросанные там и сям на хлебном поле и по окраине леса клочки шляп, башмаков и несколько лоскутов одежды, покрывавших две кучи человеческих костей, растерзанных волками. Эти лоскутки платья, башмаки и кости принадлежали Петиону и Бюзо.

Партия Жиронды исчезла вместе с этими двумя последними трибунами. Они предоставили времени разгадывать тайну своей популярности. Один, которого называли Король Петион, и другой, которого называли, тоже в насмешку, Король Бюзо, явились из Парижа и Кана в поля Жиронды, чтобы умереть там. Земля федерализма поглотила людей, виновных в том, что они позволили себе мечты против единства страны! Какой еще другой суд может быть нужен? Разве можно судить кучу костей, обглоданных дикими зверями? Нет, о них жалеют, их погребают, и на этом всё.

Барнав узнал о своем преступлении из обвинительного акта. Его арестовали ночью в его деревенском домике в Сен-Робере в окрестностях Гренобля.

В продолжение десяти месяцев Барнав томился в крепости Барро, в холодной альпийской местности на границе Франции с Савойей. На окнах его не было решеток, и, когда стража погружалась в сон, он мог бы бежать, но не хотел этого. «Никому неведомый я бы мог скрыться, — рассуждал он, — но, будучи известен и ответственен за великие деяния республики, я должен защищать свои убеждения собственной головой, а свою честь — кровью».