Читаем без скачивания Дом среди сосен - Анатолий Злобин

Автоматчики втиснули большое тяжелое тело в кабину аэросаней. Шмелев отдал честь мертвому генералу и зашагал к солдатам.

Солдаты на дороге выстраивались в походную колонну, вскидывали мешки, гремели котелками. Он дал команду, пропустил колонну мимо и пошел замыкающим.

Сани описали широкий круг по полю и снова выехали на дорогу, набирая скорость. Рука Игоря Владимировича вывалилась из кабины и болталась, указывая на насыпь.

Шмелев тревожно обернулся к насыпи и ничего не увидел там. Догорал солдатский костер. Дымовая шашка слегка клубилась. Закрытый семафор стоял у моста. За насыпью виднелось далекое поле. Он потер виски, вспоминая. Тяжелая, гнетущая боль гнездилась в голове и никак не проходила, оттого он и старался смотреть как можно дальше, чтобы уйти от боли. Смутное, все время ускользающее чувство давило его, словно он позабыл что-то очень важное — и не мог вспомнить что. И вдруг он вспомнил. Письмо. Да, письмо. Конечно, письмо. Как же я мог не вспомнить об этом? Письмо — и на конверте ее почерк, а я ведь даже не знаю ее почерка, все знаю о ней, кроме почерка. Письмо — и на конверте обратный адрес, не забывайте написать на конверте адрес отправителя; боже мой, как давно было это, две жизни назад было это, двадцать тысяч лет назад было это, на другой планете было это. Берега были разъединены, а потом лед соединил оба берега, и мы пошли вперед, чтобы еще крепче соединить их своей жизнью. Мы шли тогда по другой планете, темная ледяная пустыня простиралась вокруг нас, потому что мы пришли на ту планету, когда там был ледниковый период; все покрыто льдом и снегом; кругом — долгий мрак, ни одна звезда, ни одно солнце не освещали ее своим светом, не давали ей своего тепла, и мы пошли и легли на лед, чтобы согреть его теплом своих тел. Но холода вокруг оказалось больше, чем человеческого тепла; берег ощетинился железом, во мраке рождались вспышки, гремел ледяной гром, и холод смерти подступал все ближе. Тогда пришло отчаяние, я вспомнил землю, озаренную светом, и стал молить небо, чтобы оно не отнимало меня у земли, потому что на земле жизнь и все так прекрасно и просто: вода, воздух, хлеб, трава — все просто и доступно, все-все, кроме жизни, оттого что кругом мрак и холод. И тогда мы поняли самое главное: надо, чтобы растаял лед, чтобы солнце снова зажглось, чтобы жизнь стала доступной для всех живых. Человек имеет право на жизнь, это его первое право, и он должен завоевать его, если ему не дают его просто так. Мы встали и пошли. Нас оставалось все меньше, и мертвые передали нам свою ярость и силу, а ведь они уже никогда не вернутся на землю, никогда не увидят прекрасного солнца земли, не услышат пения земных птиц, криков земных детей, шороха земных трав. И мы станем последними земными тварями, если забудем о них. Они лежат на льду, велят идти вперед. Мы должны идти, потому что нет у нас другого исхода: только идти, идти, идти, несмотря ни на что, несмотря на посулы и угрозы — и тогда мы придем к самому далекому берегу, родившему всех живых.

— Товарищ майор, — позвал его Джабаров. Шмелев не сразу понял, что зовут его.

— Что тебе? — спросил он, не оборачиваясь.

— Товарищ майор, может, Яшкина с собой возьмем?

Шмелев вдруг сообразил, в чем дело.

— Капитан, — тихо и спокойно сказал он. — Учти, Джабар. Я — капитан. Ты ничего не слышал. Ничего не знаешь.

— Так точно, товарищ капитан, — отозвался Джабаров, умудрившись передать служебными словами все, что он понимал и чувствовал.

И Шмелев услышал свой голос, чужой и страстный, разнесшийся над полем:

— Батальон, сто-ой!

Сани уже скрылись в кустарнике, гул моторов затих в отдалении. Солдаты медленно останавливались, задние подступали к передним. В голове у него перестало гудеть, мысли стали ясными и простыми: он вспомнил самое важное. Ничто больше не тревожило его.

На поле спускались сумерки.

Он остановился, не доходя до солдат, и снова крикнул, как бы исполняя последнюю волю командующего:

— Кругом! Шагом ма-арш! — Голос его возвысился, пролетел над полем. Он повернулся и пошел обратно Теперь он был в голове колонны. Джабаров обогнал его и зашагал впереди.

Солдаты послушно исполнили команду. Походка их переменилась — шаг замедлился, стал тяжелей и размеренней: впереди лежал долгий путь, и солдаты знали это.

Шмелев прошел мимо догорающего костра, поднялся на насыпь, прошагал по шпалам мимо взорванной будки, где клубилась шашка, спустился с насыпи — а там началось другое поле, и он пошел по нему не оглядываясь.

1959—1962

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

ДОМ СРЕДИ СОСЕН

Лето никак не приходило. С моря, не переставая, дул ровный холодный ветер, и мы прятались от него среди дюн. Песок был горячим, податливым, и приятно было валяться на нем, ни о чем не думая, но стоило встать или хотя бы подняться на колени, как холодный ветер пронизывал тело и сразу хотелось надеть рубашку.

Ветер дул все время, с утра до вечера, ровно, неослабно, упруго; к нему, наверное, можно было бы привыкнуть и не замечать его, если бы он не был таким холодным. Он дул уже третью неделю.

В конце концов мы здорово научились прятаться от этого ветра. Нужно было лишь забраться подальше на вершины дюн, найти там ложбину между двумя песчаными горбами и подсыпать один горб со стороны моря так, чтобы моря совсем не было видно, когда ты лежишь. Тогда ветер проносился где-то поверху, а лучи солнца свободно проходили сквозь него и ложились на тело.

Можно было греться под солнцем и слушать, как шумит море. При желании можно было даже искупаться, но мы ждали, когда море прогреется как следует: все лето было у нас впереди.

А в другой стороне, за кустами орешника и бузины, за рыжими стволами сосен, которые торжественно раскачивались над головой, виднелась зеленая крыша нашего дома. Я выбрал этот дом сразу, как только увидел его за высокой решетчатой оградой в старом заросшем саду. Дом был большой и казался пустынным. Я не сразу сообразил, в чем дело, пока не разглядел за кустами, что часть окон закрыта ставнями. Но три окна были раскрыты. Над зеленой крышей торчала сухая палка с антенной. А за домом поднимались сосны.

Угрюмая коренастая женщина с тонкими поджатыми губами показала мне небольшую угловую комнату, с окном в самую глухую часть сада, и я тут же уплатил ей за все лето вперед, хотя цена была довольно высокая.

Когда спустя полчаса я возвращался со станции с чемоданом, меня встретила у дома высокая девушка в узких синих брюках и закрытом коричневом свитере с длинными рукавами. Она стояла на террасе и настороженно смотрела в сторону калитки, словно ждала кого-то. Увидев меня, она улыбнулась.

— Я ждала вас, — сказала она. — Вы наш первый гость, и вам досталась лучшая комната. Меня зовут Анна. Я уже убрала вашу комнату, постелила свежее белье. Вы, наверное, устали в поезде, вам будет полезно отдохнуть. — Она говорила по-русски старательно и чисто, но все же было заметно, что это не ее родной язык.

Я поставил чемодан на землю, и мы немного поболтали о погоде и о море. Потом я прошел в свою комнату и действительно сразу же уснул — так хорошо, тихо было в этом доме под зеленой крышей.

Через день приехал Борис Иванович, инженер сибирского завода, получивший после операции щитовидной железы двухмесячный отпуск. Борис Иванович выбрал вторую угловую комнату, которая помещалась рядом с моей, через коридор.

Мы встречались утром на террасе. На конце большого пустынного стола уже стоял завтрак, накрытый салфетками: яйца, сметана, масло, тонко нарезанные кружочки колбасы. Молчаливая хозяйка приносила кофейник и сахарницу. Мы съедали все, что было на столе, и через заднюю калитку шли к морю. В саду нам встречалась Анна. Она всегда что-то делала в саду: поливала цветы, копала грядки, подрезала кусты. Увидев нас, Анна подходила к дорожке и улыбалась.

— Вы приехали слишком рано, — говорила она, ровно и старательно произнося каждое слово. — Сегодня опять дует сильный ветер. Но скоро настанут хорошие дни.

И она улыбалась нам вслед.

Мы шагали прямо по песку, забирались на дюны и строили убежища от ветра. Борис Иванович не ленился даже таскать доски и камни, ограждая наветренную сторону. Стоило потрудиться для того, чтобы потом получить тепло на весь день. Мы лежали на песке, каждый в своем укрытии, ни о чем не думая, изредка перебрасываясь словами.

Из сада доносилось негромкое пение. Держа в руках таз, Анна подходила к задней калитке и развешивала на веревках большие белые простыни, цветные скатерти, полотенца.

— Сколько у них белья, — говорил Борис Иванович, следя за Анной.

— Больше, чем надо на двоих. Только и всего.

— Хорошая девушка Анна. Всегда улыбается. Всегда такая приветливая. Как вы думаете, сколько ей лет?