Читаем без скачивания Перехватчики - Лев Экономов

Я летел без подвесных баков, на огромной скорости их могло бы начисто снести встречным потоком воздуха. Высотный костюм привычно обжимал мое тело.

Стрелка высотомера показывала 14 тысяч метров. Проще, конечно, было бы разогнать самолет до сверхзвуковой скорости за счет пологого снижения, как это я делал в первом полете на максимально допустимых скоростях, но сейчас такой возможности не было. Я шел на перехват цели и должен был делать то, что мне приказывали с КП.

Плавно послал вперед до отказа сектор газа, нажал кнопку форсажа. Стрелка на указателе скорости медленно, но верно переползала через новые и новые деления. Двигалась и стрелка махметра, который показывал скорость полета по сравнению со скоростью распространения звука.

Я почувствовал легкое торможение, словно самолет попал в более плотный воздух. Но, как это было ни странно, стрелка указателя скорости продолжала двигаться вперед. Вот она уже показала 1200 километров в час, 1250 километров. И вдруг слегка задергалась. Задрожали другие стрелки. Вариометр показывал или небольшой подъем, или спуск, хотя самолет летел строго горизонтально.

Нагрузка на рули при подходе к звуковой скорости изменилась. Я испытывал то давящие, то тянущие усилия на ручку и регулировал их триммером. Теперь воздух уже по-иному обтекал мою машину. Он не успевал расступаться перед ней, сжимался в виде подушки, нагревался. Лобовое сопротивление резко возросло. Устойчивость и управляемость ухудшились. Я всем своим телом чувствовал приближение необычного, с чем пока нечасто приходится встречаться.

Я не отрывал взгляда от стрелки махметра. Последние деления. Еще, еще на миллиметр продвинулась она к заветной единице и вот уже загородила ее своим острием, но только на мгновение, а потом перескочила и пошла дальше.

Самолет перешел на сверхзвуковую скорость. Впрочем, мне совсем и не обязательно нужно было смотреть на махметр. Я бы даже с закрытыми глазами определил это. Передо мной разорвалась невидимая преграда. Ощущение было такое, словно до этого я все время бежал с тяжелой ношей на плечах, а теперь эту ношу сбросил и мчусь налегке.

Мне ничего не стоило бы еще поднажать.

Перескочив звуковой барьер, я попал в иные условия полета. Здесь, за чертой, были свои законы аэродинамики.

— Помни, — говорили мне перед полетом, — в чужой монастырь со своим уставом не ходят. А то и рассыпаться можно.

И я это помнил. И хотя стрелки успокоились и продолжали плавно скользить по темным циферблатам, я зорко следил за увеличением скорости, готовый прекратить ее наращивание, как только она достигнет расчетной величины в этой с виду спокойной, но опасной зоне. Временами казалось, что я вырвался из власти земного притяжения и теперь падаю в космос.

Но полет был сложным. Приходилось то и дело наклоняться к затемняющему тубусу и смотреть на экран поискового радиолокатора через это резиновое голенище.

Других пилотажно-навигационных приборов в это время не видел и ориентировался в пространстве по горизонтальной светящейся черточке на экране локатора, которая называлась электронным авиагоризонтом.

Стоило самолету чуть накрениться в какую-то сторону или начать подъем или спуск, как тотчас же подвижная линия авиагоризонта отходила от неподвижной, нарисованной на стекле экрана.

Такая ориентировка была, конечно, не из легких, и мне все время приходилось отвлекаться от поиска и контролировать положение самолета в пространстве по показаниям обычных приборов.

Я вспомнил, как Лобанов говорил в классе, что хорошо бы научиться смотреть одновременно в разные стороны: одним глазом в тубус, другим на приборную доску. Мы тогда засмеялись, а Истомин успокоил нас, сказав, что опытные перехватчики могут пилотировать самолет по электронному авиагоризонту в течение трех минут. Мне до «опытного» было еще ой как далеко.

Вдруг на экране засветилась слабая искорка — отметка цели — и тотчас же погасла, потом снова вспыхнула и опять пропала. Значит, противник был относительно недалеко, его временами доставал своими лучами мой бортовой локатор.

Через минуту отметка горела уже устойчиво и стала похожа на волшебное изумрудное зернышко, а еще через минуту на нем появились «усы» — «верх» и «низ».

Обнаружив цель на экране обзорного индикатора, я немедленно доложил об этом на КП и начал сближение с целью, стараясь загнать ее в центр поискового локатора, или, как говорят летчики, «в лузу».

Отметка цели продолжала увеличиваться в размерах, — значит, дистанция между моим самолетом и самолетом Истомина сокращалась. Вот она уже скоро будет равна дистанции действительного огня. Отметка в лузе. И тотчас же в кабине загорелась лампочка: «Захват». Теперь искусственное изображение цели — птичка — перекочевало с поискового локатора на прицел.

Вспыхнув над кругом, птичка продолжала перемещаться. Мне нужно было наложить центральную марку прицела на искусственное изображение цели и открыть огонь.

Чтобы не столкнуться с противником, я уменьшил скорость, уравнял ее со скоростью полета цели и, когда подошел момент, нажал кнопку фотопулемета.

Меня швырнуло назад. От неожиданности я даже потянул ручку на себя, и самолет пошел вверх.

«Соскочили подвесные баки», — молнией пронеслось в голове. Я поморщился в предвкушении неприятного разговора на земле и доложил о случившемся на КП.

Мы пролетали над лесом, и это немного успокоило меня. Баки не могли упасть кому-нибудь на голову.

Сделав две атаки, я доложил на КП о выполнении задания и выключил радиолокационный прицел.

Штурман наведения сообщил мне, где нахожусь. Как, неужели я так далеко ушел от аэродрома? А ведь не прошло и получаса. Почему бы не пройти с прежним курсом еще семь минут, и тогда я буду над своим добрым старым М-ском, где начал службу после училища.

Новых команд от штурмана не поступало, — видимо, был занят наведением других перехватчиков. А может, я не расслышал своего позывного из-за потрескивания в шлемофоне атмосферных помех.

Чтобы экономнее расходовать горючее, я поднялся еще на две тысячи метров и перевел двигатели на самый наивыгоднейший режим полета. Назойливое потрескивание почти прекратилось.

Проплывавшая под крылом местность была хорошо знакома. Вон тот самый железнодорожный разъезд «Соть», над которым я когда-то потерял ориентировку, заблудился в трех соснах. А вон Медвежье болото. Над ним я попал в сильную грозу и только благодаря выносливости (это отметил на разборе командир полка) выбрался из облаков целым и невредимым.

Через две минуты М-ск. Надо снизиться. И вот я над городом. Его можно узнать по высоким трубам электростанции, по стеклянным коробкам текстильной фабрики. Но это был уже не тот город.

Последний раз я видел М-ск с высоты птичьего полета, когда проходил проверку перед посылкой в учебный центр. Тогда над ним было много подъемных кранов с вытянутыми в разные стороны стрелами, и всюду возвышались недостроенные корпуса. Теперь кранов стало не меньше, но они разбрелись по окраинам, а центр был заставлен новенькими домами, похожими с высоты на спичечные коробки. Улицы стали шире и прямее. На месте нашего полевого аэродрома раскинулся физкультурный городок, с большим стадионом, окруженным многочисленными ярусами трибун, широким зданием бассейна со стеклянной крышей. Здесь же строились еще какие-то дома.

В окружении высоких, уже начавших зеленеть деревьев у самой реки стоял старый авиационный госпиталь, где я встретился с Люсей и дал себе слово добиться ее расположения.

По дамбе, которая тянулась вдоль низины, я провожал ее домой. Теперь дамбу расширили, а откосы ее укрепили белыми каменными стенами.

Сделав круг над городом, я развернулся на приводную радиостанцию своего аэродрома. В наушниках шлемофона послышались знакомые позывные телеграфной азбуки.

«Как изменилось все, — думал я, набирая высоту. — И все это за каких-нибудь три года с небольшим». Мне почему-то стало немножечко лрустно. Вспомнилось, как ухаживал за Люсей, поджидал ее вечером у госпиталя или в библиотеке, где она занималась. Она мечтала быть хорошим специалистом. А жизнь сложилась иначе. И все потому, что где-то кто-то точит зубы и, может быть, ждет момента, когда будет сильнее, чтобы напасть на нас. Нет, не дождется! Не для того мы учимся, не для того наши жены поступились самым главным в жизни — любимым делом. Не для того нам доверена самая совершенная техника на земле.

Когда я приземлился на своем аэродроме, к самолету подошел дежурный по стоянке.

— Отбуксируете машину во вторую зону и к Молоткову. Он ждет вас на СКП.

Сердце екнуло. Неужели узнали, что я изменил маршрут? Теперь мне дадут по закрылкам. А может быть, из-за подвесных баков.

И тут только я вспомнил, как еще на стоянке Мокрушин и Жариков снимали подвесные баки перед полетом — ведь я летал на сверхзвуковых скоростях.