Читаем без скачивания Каторга - Валентин Пикуль

– Ты не помнишь, сколько я дал тогда за тебя?

– Мало! Я ведь стою гораздо больше…

Двадцать седьмого июня в отряд Быкова влились потрепанные остатки отряда Полуботко, сдавшегося японцам, и Валерий Павлович Быков решил выбраться из Найбучи, чтобы проучить самураев:

– Пора дать бой этой зарвавшейся сволочи…

Контр-адмирал Катаока был еще молод. Европейская прическа и пышные усы делали его мало похожим на японца. Катаока смело сражался у стен Порт-Артура, он прошел через огненное горнило Цусимы; воротник его мундира был осыпан звездами, как и его грудь орденами… 27 июня ему доложили, что с четырех миноносцев сброшены десанты на мыс Крильон и теперь маяк, светивший кораблям в проливе Лаперуза, стал японским.

– Банзай, – сказал Катаока, глянув на карту. – Отныне «Крильон» будет мигать только по нашему расписанию.

Катаока принял адъютанта Харагучи – майора Такаси Кумэду, который выразил беспокойство своего начальника. Сначала адмирал понял его так, что пришло время бомбардировать с моря Найбучи, но Кумэда просил его совсем о другом:

– Армии доставил много хлопот отряд Слепиковского.

– Сколько у него человек?

– По нашим сведениям, сто семьдесят при одном пулемете. Но, к сожалению, в отряд Слепиковского стали сбегаться каторжане и поселенцы, у него там уже работает кузница, где снимают с арестантов кандалы, и они тут же берутся за оружие. Харагучи просил известить вас, что именно Слепиковский тормозит наше продвижение к северу Сахалина.

– Как может шайка сорвать планы доблестной японской армии? Покажите на карте место отряда Слепиковского…

Гротто-Слепиковский отступил в тайгу к озеру Тунайчи, где и окопался. У него почти не осталось солдат, зато он принял в отряд множество арестантов, взломавших тюрьму, и, вооруженные, они не расставались с тюремными кандалами:

– Ежели их на руку намотать да самурая по чердаку трахнуть, так тут столько пыли просыпется…

Харагучи бросал в атаки по четыреста-пятьсот штыков сразу, но берега Тунайчи сделались неприступным бастионом, и командующий прославленной Сендайской дивизией боялся двигаться к Найбучи, пока в тылу оставался Слепиковский. Палец генерала неопределенно блуждал по оперативной карте, пока не уперся в Хомутовку:

– Конечно, этот ретивый поляк, чтобы соединиться с другими отрядами, может оказаться вот здесь, и тогда наши коммуникации будут им перерезаны… Что сказал Катаока?

– Адмирал, – ответил Кумэда, – высылает в море крейсера с десантами и батареями. Но при этом Катаока много смеялся, что мы застряли еще на выходе из Корсаковска.

– Он больше ничего не сказал?

– Катаока сказал, что похороны Слепиковского берет на свой счет и даже согласен оказать ему воинские почести!

Японские корабли обрушили на позиции Слепиковского огонь такой плотности, что от берегов озера отваливались пласты почвы, плюхаясь в воду. Все птицы разом поднялись в небо, тревожно галдя с высоты о том, что неизвестная сила нарушила извечный покой их гнездовий. Японские десантники охватывали отряд с трех сторон, и Слепиковский с трудом оторвал от земли тяжеленную, гудящую голову.

– Отходить, – скомандовал он, – убитых не брать! Нам некогда отрывать могилы…

Он углубился в тайгу, заняв позицию в непроходимых дебрях – между Хомутовкой и берегом Охотского моря. Кумэда снова появился перед адмиралом, докладывая, что дивизия Харагучи не может двигаться дальше, пока ей угрожают с флангов Быков и Слепиковский. Но теперь на западе Сахалина блуждает отряд капитана Таирова, выбирающийся к поселку Маука, откуда прямая дорога вдоль берега выводит к Александровску.

– Что вы от меня хотите? – спросил Катаока. В отряде Таирова насчитывалось всего лишь сто шестьдесят восемь человек, но у страха глаза велики, и Кумэда сказал:

– У Таирова больше полутысячи бандитов, мой генерал просит вас послать для обстрела «Ясима» и «Акицусима».

Катаоке льстила эта зависимость армии от флота.

– Прошу передать генералу Харагучи мое уважение к его опыту и отваге. Но скоро моим крейсерам понадобится ремонт машин от частых посылок для помощи армии, а между тем, – сказал Катаока, – моя эскадра должна бы уже стоять на якорях возле Александровска… Неожиданная задержка Сендайской дивизии срывает оперативные замыслы императорского флота!

Упрек вежливый, но больно ранящий Харагучи…

В изложине гор блеснули воды Татарского пролива; матросы, поснимав бескозырки, обрадованно крестились:

– Ну, выбрались на кудыкало, у моря оживем. Возле пристани Маука качались четыре японские шхуны. Матросы одним бравым наскоком захватили их, потом выгребали из трюмов свертки солдатских одеял, бочонки с противным саке, мешки с рисом.

Пленным японцам дали кунгас с веслами и парусом, разрешили вернуться домой – в Японию:

– И скажите там своим, что мы еще не озверели, как вы, и голов никому не рубим… Убирайтесь вон, мясники!

Изможденный после блуждания по горам и тайге, отряд Таирова отсыпался в Маука, но пища была невкусная – без соли. Многие совсем отказывались от пресной еды, вызывавшей у них отвращение, и потому люди сильно ослабели. Мирная жизнь была нарушена появлением японских крейсеров, в одном из них Макаренко выделил знакомый силуэт «Ясима»:

– Во, гад! Уж сколько мы его с «Новика» лупцевали, а теперь и сюда приполз – салазки нам загибать…

Дымно разгорелись бараки рыбных промыслов, с веселым треском пламя охватило японские шхуны. Таиров велел отойти от берега, скрыться в густой траве, а крейсера нарочно били шрапнелью; потом высадили десант «японцев, которые, – вспоминал позже Архип Макаренко, – залпами осыпали траву, надеясь открыть наше убежище. Но мы молчали, так как, если бы и вступили в бой, крейсер тотчас же расстрелял бы всех нас из орудий». Дождавшись ночи, отряд покинул Маука, снова исчезая для врагов в дебрях Сахалина, и после шести суток невыносимых трудностей они вышли к истокам реки Найбы, которая где-то в тайге заворачивала к востоку прямо к Найбучи.

– Вот и ладно, – сказал Таиров, – отсюда по речке выберемся на Быкова, а там уж сообща решим, что дальше…

Высланная вперед разведка назад не вернулась, а вскоре солдаты и дружинники обнаружили поле недавней битвы. С непривычки многих даже замутило. В самых безобразных позах валялись разбухшие на солнцепеке трупы самураев, возле каждого было рассыпано множество расстрелянных гильз.

– Идите сюда! – слышалось. – Тут наши лежат…

Смерть изуродовала русских, павших в смертельном бою, и было лишь непонятно – кто они, из какого отряда, куда шли? Над мертвецами знойно гудели тысячи жирных мух, вокруг трупов весело резвились полевые кузнечики и порхали бабочки. По Найбе, отталкиваясь от берега шестом, плыл в лодке местный житель, он подтвердил, что здесь был сильный бой.

– А кто же дрался тут с японцами?

– Отряд капитана Быкова.

– Так куда он делся потом?

– Кажется, ушел к селу Отрадна.

– Тогда и нам идти на Отрадна, – решил Таиров.

Матросы, привычные воевать на небольшом «пятачке» корабельной палубы, едва тащили ноги, уже не в силах преодолевать такие расстояния в бездорожье. Скоро из разведки вернулся прапорщик Хныкин, который крикнул:

– Назад! Впереди уже японцы.

– А много ль их там?

– Чего спрашиваете? На всех нас хватит…

Таиров повернул отряд обратно по реке Найбе, но уже не вниз, а вверх по ее течению, удаляясь от села Отрадна. На третий день люди услышали лай айновских собак – это двигался большой японский отряд. Таиров велел раскинуться цепью вдоль реки, а сам остался в обозе. Японцы с собаками стали отступать, заманивая русских в засаду, но тут прапорщик Хныкин – безвестный герой войны! – выкликнул добровольцев, они пошли за ним на «ура» и не оставили в живых ни одного самурая.

«После этого, – рассказывал Архип Макаренко, – затихла стрельба, и мы уже радовались, что порядочно перекокошили японцев, а затем было решено перейти на другую сторону Найбы». Однако на переправе случилась беда: японцы отсекли от Таирова один взвод, прижали его к отвесной скале, возле которой всех и перестреляли.

Но другой взвод спасался на скале, под которой перепрелым туманом смердила глубокая пропасть. Самураи теснили русских к самому краю обрыва, но люди в плен не сдавались.

– Только не срам! – кричали они. – Лучше уж смерть…

Расстреляв все патроны, люди выходили на край обрыва и, прощальным взором глянув на чистое небо, кидались вниз. Так погиб весь взвод. С первого и до последнего человека. Ни один не сдался… Русское мужество ошеломило врагов. Они долго стояли оцепенев. Молчали! Потом японский офицер, пряча в кобуру револьвер, подошел к обрыву над пропастью и посмотрел вниз, где распластались тела русских воинов, а меж ними, уже мертвыми, поблескивали стволы ружей и звенья кандалов.