Читаем без скачивания Княжна Тараканова - Фаина Гримберг

Оба посмеялись, потому что ничего другого не оставалось, как посмеяться. Затем Михал продолжил вновь чтение:

«Министры и другие члены совета решают дела по большинству голосов, но не могут приводить их в исполнение до утверждения постановления их императрицею, дочерью моей.

Также Россия должна находиться в дружбе со своими соседями. Это возвысит богатство народа, а бесполезные войны ведут лишь к уменьшению народонаселения.

Дочь моя, императрица, должна послать посланников ко всем дворам и каждые три года переменять их.

Никто из иностранцев, а также из непринадлежащих к православной церкви не может занимать министерских и других важных государственных должностей…»

Она, конечно же, тотчас вспылила, вскочила и почти закричала:

– Да как же это?! А ты?! Разве такое было при Елизавете? И при нынешней императрице такого нет! Это скверно, это пример ограничения в правах!..

Он снова бросил лист на стол и снова замахал на нее руками:

– Не надо делать из меня глупца! Я знаю, что я пишу! Я изучаю характер русских и понимаю, как надо обращаться с ними. Это объявленное, декларированное нарушение прав приобретет нам множество сторонников. Коренное русское дворянство, суеверное и ненавидящее все религии, кроме греко-восточной веры, почувствует себя защищенным и удовлетворенным. А потом… Я приведу тебе один пример: герцог Голштинии, он же недолгий император, внук Петра Великого и супруг нынешней императрицы, всячески изъявлял свою симпатию к Фридриху Прусскому. Петр, внук Петра, был наивен, а его супруга – умна! Он желал реформировать армию по образцу прусской, внеся в устройство русского войска многие полезные новшества. Но хитрая Катерина повсюду толковала о своем муже, как об изменнике, который хочет отдать Россию Пруссии. И вот уже многие дворяне посчитали его изменником, а ее – патриоткою. Что же случилось, когда Петр был свергнут и погиб? Екатерина преспокойно заключила договор с Пруссией, продолжая убаюкивать ретроградов сладкими песнями о верности каким-то неясным устоям русской жизни! Ты поняла?

Она провела тонким указательным пальцем по верхней губе:

– Ты заметил, Михал, как много похвального ты говоришь об императрице Катерине? Невольно возможно подумать, а стоит ли ее, такую разумную, проницательную и предусмотрительную, свергать с престола? И возможно ли свергнуть ее?

– Я буду думать обо всем этом…

Ей не понравился этот краткий ответ. Она все-таки ожидала сейчас, что он похвалит и ее суждение. Но он не похвалил и ничего толком о своих планах не сказал. Должно быть, его планы не простирались настолько широко. Но это все было все равно, все равно и все равно!..

Михал поднял со стола свои листы. Но он не начинал читать, как будто ждал, чтобы она подала знак, ждал, чтобы она позволила его дальнейшее чтение. И это его ожидание, этот выжидательный взгляд как раз понравились ей!

– Пожалуйста, читай, – сказала она мягко. И он читал:

«Совет дворян назначает уполномоченных ревизоров, которые будут через каждые три года обозревать отдаленные провинции и вникать в местное положение дел духовных, гражданских и военных, в состояние таможен, рудников и других принадлежностей короны.

Губернаторы отдаленных провинций: Сибири, Астрахани, Казани и проч. от времени до времени представляли бы отчеты по своему управлению в высшие учреждения, в Петербург или в Москву, если в ней моя дочь, императрица, учредит свою резиденцию.

Если кто сделает какое-либо открытие, клонящееся к общенародной пользе или к славе императрицы, тот о своем открытии секретно представляет министрам и шесть недель спустя в канцелярию департамента, заведывающего той частью; через три месяца после того дело поступает на решение императрицы в публичной аудиенции, а потом в продолжении девяти дней объявляется всенародно с барабанным боем.

В Азиатской России должны быть установлены особые учреждения для споспешествования торговле и земледелию, и заведены колонии при непременном условии совершенной терпимости всех религий. Сенатом будут назначены особые чиновники для наблюдения в колониях за каждою народностью. Поселены будут разного рода ремесленники, которые будут работать на императрицу и находиться под непосредственной ее защитой. За труд свой они будут вознаграждаемы ежемесячно из местных казначейств. Всякое новое изобретение будет вознаграждено по мере его полезности.

В каждом городе за счет казны следует завести народное училище. Каждые три месяца местные священники эти школы обозревают.

Церкви и духовенство должны быть содержимы на казенный счет.

Каждый губернатор назначается не иначе как дочерью моей Елизаветой.

В каждом уезде ежегодно будет производимо исчисление народа, и через каждые три года будут посылаемы на места особые чиновники, которые будут собирать составленные переписи.

Дочь моя, императрица, будет приобретать, променивать, покупать всякого рода имущества, какие ей заблагорассудится, лишь бы это было полезно и удовлетворительно для народа.

Должно учредить военную академию для обучения сыновей всех военных и гражданских чиновников. Отдельно от нее должна быть устроена академия гражданская. Дети будут приниматься в академию десяти лет.

Для подкидышей должны быть основаны особые постоянные заведения. Для незаконнорожденных учредить сиротские дома, и воспитанников выпускать из них в армию или к другим должностям. Отличившимся императрица может даровать права законного рождения, пожаловав кокарду красную с черными каймами и грамоту за собственноручным подписанием и приложением государственной печати.

Завещаю народу русскому исполнить мою последнюю волю, и чтобы все, в случае надобности, защищали бы и поддерживали мою дочь, единственную мою отрасль и единственную наследницу престола Российской империи.

Если до вступления ее на престол будет объявлена война, заключен какой-либо трактат, издан закон или устав, все это не должно иметь силы, если не будет подтверждено согласием дочери моей, императрицы Елизаветы, и все может быть отменено силою ее высочайшей воли.

Предоставляю ее благоусмотрению уничтожать и отменять все сделанное до вступления ее на престол.

Сие завещание заключает в себе последнюю мою волю. Благословляю дочь мою Елизавету, во имя Отца и Сына и Святаго Духа».

Чтение было окончено. Они снова сидели за столом, рядом. Еще немного поспорили о некоторых пунктах написанного Михалом текста. Он вел себя, как и должен вести себя автор, которому его текст дорог. Ему вовсе не хотелось поправок. Она хотела было заметить ему, что ведь она тоже читала и Вольтера, и Руссо, и Монтескье и потому вполне может делать некоторые поправки… Но тут она вдруг отрешилась от своего самолюбия и подумала, что ведь он все же получил значительно более серьезное образование, нежели она! И потом… ведь он был мужчина; и по одному по этому он уже мыслил более широко и занимательно, нежели она, женщина! Мужчины господствовали в мире, она не могла этого положения изменить. Но под конец их работы она все же спросила его:

– А как же ты? Ты всегда должен быть при мне! Как я смогу без тебя? И ты что же, примешь греко-восточную веру?.. – Она хотела также спросить с лукавством: «А как же все это, пресловутое „воспринятое“, чему надобно оставаться, как это называется, „верным“? Но не спросила, потому что этот вопрос обидел бы его. А она ведь любила его. То есть больше, чем любила…

– Приму, конечно! – Он сделал пожатие плечей. – Может быть, для меня важно кое-что из памяти о детстве, глаза моего отца, его движения и жесты, интонации его голоса… Да, и поездки в костел тоже… Но разве я суевер или ханжа? Разве для меня религия имеет значение? Нет!..

На прощанье она потянулась поцеловать его теплую шею, щеки. Он ответил ей мягким поцелуем в губы и сказал, ободряя свою подругу, что у них еще все впереди и они еще свое наверстают. Он имел в виду то самое, когда двое лежат в одной постели, целуют, обнимают друг друга… Он хорошо понимал, сознавал, что если теперь станет предаваться этой самой любви с ней, то уже не будет так серьезен и сосредоточен, и таким, как надо, целеустремленным не сможет быть. На самом деле он хотел бы предаваться любви, но понимал для себя, что этого сейчас нельзя, и досадовал на нее за то, что она тянулась к нему целовать. Ему не было понятно, что ее ободряют даже эти быстрые поцелуи и касания, а его размягчала телесная любовь, отнимала у его натуры сосредоточенность эту самую и силу…

Завещание, якобы оставленное императрицей Елизаветой Петровной и отдававшее власть над империей ее мифической дочери, найдено было впоследствии среди бумаг женщины, которая объявляла себя этой самой дочерью. Это завещание действительно производит интересное впечатление. Конечно, его писал человек, хорошо знакомый с трудами Вольтера, Дидро, Руссо, Монтескье…