Читаем без скачивания Дерево лжи - Фрэнсис Хардинг

— О нет! — Фейт уже с трудом могла пародировать голос мудреца. — Нет, мастер Говард, ты хороший мальчик…

— Но я не смог! — заныл Говард. — Я пытался! Пытался! Но я…

Он открыл свою тетрадь и начал листать страницы. Сначала буквы вполне можно было разобрать, хотя некоторые были перевернуты или сильно наклонены. Но страница за страницей карандашные каракули и значки становились все менее понятными, в них все больше сквозило отчаяние, и они все меньше были похожи на буквы. Некоторые напоминали какие-то безумные спирали. Их была целая кипа. Страница за страницей.

У Фейт сжалось сердце, когда она поняла, на что смотрит. Цитаты из Библии. «Призраки не приходят за хорошим маленьким мальчиком, который молится и переписывает цитаты из Библии правой рукой. Они причиняют зло только плохим людям». Ощутив приступ раскаяния, Фейт представила, как Говард каждый день с растущей паникой переписывает и переписывает Библию и каждую ночь лежит с открытыми глазами в ожидании призрака.

— Это моя вина? — снова спросил он дрожащим голосом.

— Нет! — Фейт сглотнула, но не могла сдержать дрожь в голосе. — Нет, все это не твоя вина, мастер Говард! О нет! Призрак ни разу не приходил сюда за тобой!

— Тогда за кем он приходил? — Говард схватился за носки своих туфель. — Зачем он делает Фейт вредной девочкой? Он приходил за ней?

Фейт вспомнила убийц, охотившихся за деревом лжи, и ее губы сложились в безмолвное да.

— Почему? — спросил Говард. — Почему он хочет навредить Фейт?

— Потому что она глупая злая девчонка! — взорвалась Фейт, не в состоянии больше сдерживаться. — Она все портит и все отравляет! И ей прямая дорожка в ад!

Она оттолкнула кукольный театр, вскочила и на трясущихся ногах выбежала из комнаты. На лестничной площадке наконец брызнули слезы. Рыдания затопили ее широкой волной, и она не могла больше ни о чем думать. Через какое-то время внимание Фейт привлекли странные звуки, доносившиеся из комнаты Говарда: топот, хруст, треск, что-то рвалось на куски. Она обернулась и заглянула в щелку. Говард топтался на кукольном театре, глаза блестели от слез, из носа текли сопли. Ярко раскрашенная сцена треснула, и весь театр смялся. Рядом валялись сломанный стержень и бумажная фигурка с оторванной головой. На голову была надета китайская шляпа.

— Ох, Говард! — Фейт подбежала к нему, упала на колени и начала собирать останки мудреца. — Что ты наделал? — Не было больше ее маленького оракула. Ее охватило ужасное чувство утраты.

Говард подошел к ней с блестящими от слез глазами.

— Убил его, — очень тихо ответил он. — Я убил мудреца. Он… он сказал, что ты попадешь в ад! Но… теперь он умер! Я не хочу, чтобы ты попала в ад!

— Ох, Говард! — Фейт наклонилась, протянув руки, и Говард, спотыкаясь и шаркая, бросился в ее объятия. Она крепко-крепко обняла его.

— Он больше не сможет навредить тебе? — всхлипнул Говард ей в ухо.

— Тсс, — сказала Фейт, — нет… я… нет. Он умер. Он больше ничего не сделает. Ты… спас меня, Говард.

Говард долго плакал, а Фейт его успокаивала, гладя по голове. Но вот рыдания наконец стихли, она вытерла лицо брата носовым платком.

— Пойдем, — сказала она, отводя его в детскую.

Глаза Говарда широко раскрылись, когда она сняла с вешалки его синий пиджак и открыла складной нож. Сначала Фейт отпорола стежки, которыми был пришит к боку левый рукав, а потом изрезала всю ткань длинными полосами, снова и снова.

— Дурацкий уродливый пиджак, — сказала она, и у нее перехватило дыхание, — ты больше никогда, никогда не будешь его надевать. Говард, ты можешь переписывать Библию левой рукой и вообще пользоваться ею, когда захочешь.

Брат с сестрой молча стояли и смотрели на то, что осталось от пиджака, словно заговорщики. Пиджак явно был мертв. Мертв, как мудрец.

— Ты боишься призрака? — спросил Говард.

— Да, Говард, — тихо ответила Фейт.

Говард залез под кровать, пошуршал там и снова выбрался наружу. Неохотно положил маленький холодный предмет в ладонь Фейт.

— Только верни, когда застрелишь призрака, — молвил он.

В руке Фейт лежал маленький карманный пистолет с пузатым дулом. Пистолет ее отца.

Похоже, пистолет все еще был заряжен, хотя ударный капсюль отвалился. Фейт точно знала, что минимум одну ночь пистолет находился вне дома, но по крайней мере тогда не шел дождь, значит, есть надежда, что порох не отсырел. В любом случае, она не собиралась перезаряжать его. Она видела, как это делает отец, но это слишком сложный процесс, включавший манипуляции с барабаном, и она точно не помнила, в какой последовательности и что надо делать. Вместо этого она установила новый капсюль, спрятала пистолет в ридикюль и засунула его в карман.

— Оставайся со мной в детской, — с надеждой предложил Говард. — Я буду стоять на страже. Ты сможешь застрелить призрака из моего окна.

Фейт поколебалась. Остаться дома, в безопасности, было очень соблазнительно, но слушание назначено на завтра. Если она к тому времени не найдет доказательства того, что было совершено убийство, ее отца похоронят в неосвященной земле как самоубийцу и их семья окажется на улице.

— Продолжай наблюдать, — сказала она. — Если увидишь кого-нибудь в саду, сразу беги за мамой, миссис Веллет или Прайтом и скажи им, что видел. Мне… надо отправиться на секретное задание. Ты же никому не скажешь, правда, Говард?

Она совсем недавно кормила дерево ложью о мисс Хантер, но эти слухи расползлись настолько широко, что даже стали причиной поджога, кражи и насилия. Вполне вероятно, что на дереве уже созрел плод. Это хоть немного оправдало бы ужасные последствия пущенных ею слухов. Дерево лжи не выходило у нее из головы. Она чувствовала, как его лозы прорастают в ее мозгу и даже сейчас тянут ее к себе.

Фейт подумала было о том, чтобы добраться до грота по суше, более безопасным путем, но решила, что на лодке быстрее, к тому же так меньше вероятность быть замеченной. Когда она гребла в сторону грота, то чувствовала, как холодный ветер проникает во все дыры ее многострадального траурного платья. Полная луна светила ярко, прочертив на серо-черной зыби молочно-белую дорожку.

Азарт Фейт при мысли о дереве лжи потух. Теперь ее мучили дурные предчувствия. Ей пришлось напомнить себе, что само по себе дерево никому не причинило вреда, во всем виновата только ее ложь. Но эта мысль пробудила в ней все самое худшее. Если она сейчас сдастся, значит, весь нанесенный ею вред был напрасным. Сейчас уже слишком поздно признавать поражение. На секунду она задумалась: вдруг отец чувствовал то же самое и, занимаясь махинациями, постепенно погружался в пучину отчаяния, вместо того чтобы признаться, что все, что он сделал, было ужасной ошибкой? Они будто игроки, проигравшие слишком много, чтобы перестать делать ставки.