Читаем без скачивания Маски Черного Арлекина - Олег Яковлев

Раненый орденский рыцарь споткнулся и повалился наземь, зажимая латной перчаткой страшную рану. Лютер понимал, что враг обречен – такие увечья не лечат даже королевские маги.

Сэр Миттернейл оглянулся. Азарт боя спадал, взамен душу стремительно наполнял ужас – королевы нигде не было видно. Он потерял ее!

– Беатрис! – в отчаянии закричал молодой рыцарь...

Она нашла сына запертым на наружный засов в его комнате. Тот плакал, обхватив голову руками и спрятавшись за длинной бордовой портьерой.

– Мама! Мама, ты пришла! – Ребенок бросился к ней на шею.

– Тише! – у королевы, увидевшей сына живым, просто камень с души свалился, но взгляд ее величества по-прежнему был суров и полон тревоги. – Почему ты здесь, почему заперт?

– Отец Мариус велел ждать его здесь! Он сказал, что приведет рыцарей и они спасут нас. – Ричард вытирал рукавом слезы. – Я сказал ему, что я тоже рыцарь, но он только смеялся надо мной, а потом...

– Отец Мариус? Его преосвященство? Где он? – Королева с тревогой посмотрела на дверь.

– Он умер, мама, они, наверное, убили его! Столько людей кричало...

– Он жив, – уверила расплакавшегося ребенка королева.

– Но я же слышал...

– Бежим! – Беатрис схватила сына за руку, и они выскочили в коридор.

Тут же из глубины коридора к ним метнулась человеческая фигура, с ног до головы закутанная в серый плащ.

– Бежим!!! – голос королевы сорвался, она подхватила сына на руки и побежала к лестнице, ведущей в зал, где остался Лютер.

Неумолимый преследователь постепенно настигал их, передвигаясь широкими шагами. Он походил на серую тень, скользящую по стене. Незнакомец что-то кричал ей вслед, но королева не слышала.

– Беатрис! – откуда-то снизу звал свою королеву Лютер Миттернейл, и та из последних сил рванулась по коридору к лестнице, практически налетев на своего спасителя.

Рыцарь встал между ней и преследователем, выставив вперед окровавленный меч. А позади вверх по лестнице уже поднимались солдаты мятежников, и ее величество Беатрис Истарская приготовилась умереть, прижав к себе одной рукой сына, а в другой сжимая кинжал Миттернейлов. Маленький Ричард закричал:

– Пусти, я буду сражаться!

Таинственный враг, та самая неведомая личность в сером плаще, был уже рядом. Теперь он осторожно приближался к ним с угрожающей грацией кошки.

– Конечно, будете, – «серая тень» остановилась в двух шагах, откинув рукой капюшон, – вот только лет через десять, мой храбрый принц.

– Шико! – Королева едва узнала шута своего мужа (ну и странный же у него наряд). – На чьей ты стороне?

В его глазах свернули зловещие огоньки. Не говоря ни слова, шут выхватил из-за пояса два коротких ножа и метнул их в сторону королевы. Это произошло настолько быстро, что сэр Лютер даже не успел ничего сделать: ни выставить меч, ни отступить на шаг, закрыв собой Беатрис. И хвала Хранну, что не успел. Двое врагов, слишком близко подобравшихся к ним по лестнице, упали замертво – у каждого из горла торчал короткий метательный нож с обтянутой синей кожей рукоятью.

– Бегите туда, где в первый раз увидели меня, ваше величество, там есть потайной ход, он открыт. Торопитесь, – руки Шико уже сжимали два коротких меча, – я не смогу долго держать их.

Миттернейл встал рядом, готовый встретить приближающихся врагов.

– Беги с ней, – прошипел Шико, – я не собираюсь вытаскивать тебя на своих плечах, рыцарь.

– Ни за что, – возразил сэр Миттернейл.

– Ну, тогда дерись, как умеешь. Или умри, как умеешь.

Наконец яростная волна врагов, похожая на полчище мерзких подвальных крыс, оскалив свои клыки-мечи, накатила на них, но разбилась о непоколебимые честь и доблесть...

15 сентября 652 года.

Графство Сар-Итиадское. Сар-Итиад

Если продолжить рассуждать о сумасшествии, то самые яркие его представители, как ни странно, выделялись из общего числа на ало-синем стяге правителей Ронстрада. Но отчего-то никто и никогда не называл безумцем короля Инстрельда II, истинного маньяка, вспышки ярости которого были лишь башнями в стене обыденного настроения умалишенного. Этот человек отрубил своему шуту Джеку-Головешке голову и наколол ее на пику ограды дворцового парка, запер в отдаленную тюрьму королеву, а когда она родила ему наследника, избавился от супруги, отдав на съедение крысам. Говорят, он даже мурлыкал от удовольствия, через слуховое окошко наслаждаясь криками королевы, облитой маслом и оставленной в подземелье наедине с сонмом голодных серых тварей...

Также отчего-то никто не называл безумцем Горе-Уилла, шута Инстрельда IV, а ведь он в любое мгновение мог взять и разразиться петушиным криком, но при этом его господина шепотом величали «королем-чудаком» по вине той же самой привычки. Никто не задавался целью понять, что подобные (несомненно, противоречащие положению и манерам двора!) выходки являются лишь глубоким вздохом перед очередным погружением в пучину войн, интриг, измен, коварных страстей, несчастной любви и темного колдовства некромантов. Всем было плевать, что Инстрельд IV Заклинатель из династии Лоранов, король и талантливый маг стихии ветра, мог разложить по полочкам саму суть строения туч, облаков, молний и буранов в теории, а на практике – с легкостью доказать свои невероятные исчисления. Никого не заботило, что «король-чудак» был одним из трех волшебников (включая грозного и всеми уважаемого Архимага Тиана), которые изобрели эликсир, излечивающий от самой черной смерти (хоть и на ранних стадиях этой ужасной болезни). А уж того, что десятки реформ, облегчивших жизнь простому народу, увидели свет и вышли из-под пера его величества, и вовсе никто не заметил. Для всех он по-прежнему оставался безумцем. «Вставая с постели, король голову оставляет на подушке», – злословили в Гортене. Душевнобольной на троне – и этим все было сказано, а все по причине какого-то петушиного крика.

Что же касается его сына, нынешнего короля Инстрельда V, то родовое проклятие, выражающееся в склонности к необычному, странному и временами пугающему поведению, нездоровой отчужденности и порой неспособности разграничить истинного себя и выдуманных им же собственных множественных личностей, не замедлило сказаться и на нем...

В темной, не слишком чистой камере на грязном тюфяке сидел человек, задумчиво разглядывая прочную стальную решетку, освещенную тусклым светом горящего на последнем издыхании факела. Еще минута – и факел опять погаснет, и камеру заполнит гнетущая темнота, как уже бывало не раз. Наступит «ночь», пока не придет молчаливый тюремщик и не зажжет своим огнивом новый «день». Невыносимая мука. Мука и отчаяние. Больше здесь не было ничего.