Читаем без скачивания Странные приключения Ионы Шекета. Книга 2 - Песах Амнуэль

ЛЮБОВЬ НА ВЕТКЕ

История планеты Арамгорн так меня поразила, что я решил остаться здесь на некоторое время, чтобы разобраться в некоторых деталях. Я так и сказал диспетчеру местного космопорта, когда залпом прочитал учебник и понял, что более странной истории не было ни у одной галактической цивилизации. — Ну-ну, — вяло отозвался диспетчер. — Кое-какой опыт у вас уже есть. Неужели вам хочется продолжить свои изыскания? Я вспомнил людей, висевших на кустах, подобно спелой ежевике, и мысленно содрогнулся. Но на лице моем, естественно, не дрогнул ни один мускул — не мог же я показать моему собеседнику, что авантюра, в которую я решил ввязаться, меня и самого больше страшит, чем волнует. — Продолжить изыскания? — переспросил я. — Видите ли… Скорее, хочу поставить эксперимент. — Что вы имеете в виду? — заинтересованно спросил диспетчер и от волнения не дал разрешения на посадку межзвездному лайнеру «Бустан», отчего тот завис как раз над нами и мешал нашему разговору, издавая странные булькающие звуки, напоминавшие звук воды, вытекающей из ванны. — Я имею в виду… Ну, скажем, почему вы не пользуетесь новейшими достижениями агротехники? Почему выращиваете население таким примитивным способом? — Гм… - сказал диспетчер, пристально глядя мне в глаза. — Конечно, это не в моей компетенции… — Вот именно! — решительно сказал я. — Если бы кто-то взял на себя ответственность, все у вас было бы иначе. А вы тут все будто на ветке выросли! — Почему «будто»? — не понял диспетчер. — Мы ведь… — Ах, - сказал я, — не берите в голову. Просто у нас, землян, есть такое выражение… Оставив диспетчера раздумывать над скрытым для него смыслом сказанной мной фразы, я вернулся на корабль и составил план операции. Чтобы вам стала понятна моя идея, расскажу для начала о цивилизации Арамгорна — самой, как я уже сказал, странной во всей Галактике. Дело в том, что миллиарда этак два лет назад, Арамгорн представлял собой раскаленное плато, где на каждом квадратном километре вулканов было больше, чем микроорганизмов, а каждый микроорганизм был размером с хороший булыжник. Можете себе представить микроб размером с памятник Рабину, стоящий перед новым зданием кнессета на Елисейских полях? Если можете, то вам и объяснять не надо, как развивалась на планете Арамкорн разумная жизнь. А для тех, у кого небогатое воображение, объясняю на пальцах. Микробы ползали по склонам вулканов и, естественно, некоторые, самые глупые (а где вы видели умного микроба?), падали в огнедышащее жерло. А тут — ба-бах! — вулкан взрывается и будто из пушки выстреливает беднягу-микроба далеко-далеко и высоко-высоко… Короче говоря — в космос. И становится микроб спутником планеты, а то и вовсе улетает к звездам, где след его и теряется навеки. Перефразируя старую поговорку, можно сказать: «То, что для микроба здорово, то для человека — смерть». Кто бы, будучи в здравом уме и твердой памяти, выжил, оказавшись в космической пустоте? Никто — во всяком случае, о себе я это точно знаю. А микроб он и есть микроб, существо анаэробное, глупое, и жить ему все равно где — хоть в стакане с пивом, хоть на космической орбите. Так вот и получилось, что еще этак через миллиард лет на орбите вокруг Арамгорна болтались миллиарды живых созданий, сталкиваясь друг с другом и превращаясь в существа, более сложные и более понятливые. Пропущу еще полмиллиарда лет эволюции (в учебнике арамгорновской истории этому периоду было отведено аж десять страниц) — все кончилось тем, что, когда пора было явиться на свет первым растениям, в космосе болтались на орбите длинные нити из слипшихся друг с другом микроорганизмов, составивших единую молекулу, которая и стала разумной еще пару сотен миллионов лет спустя. Ну вот, теперь вы знаете все, что нужно, чтобы понять, как развивались события. Хотя… Знать-то вы знаете, но можете ли вообразить себя гигантской молекулой длиной в десять тысяч километров? Можете представить себе, какие у вас будут желания? Уверен, что вашей фантазии это не по силам. Иное дело — я, Иона Шекет, видевший в Галактике столько странного, что хватило бы на восемь жизней, если, конечно, проживать их по очереди и желательно — не подряд. Так вот, представив себя разумной молекулой, болтающейся в космосе, как гроб Магомета, я сразу понял, что главным желанием этой твари было хоть где-нибудь укорениться. Почувствовать, как Архимед, точку опоры. Подумано — сделано. Один конец молекулы остался в пространстве, а другой опустился на многострадальную арамгорновскую землю и внедрился в нее, будто разведчик в логово противника. Ах, как ему стало хорошо! Вся энергетика планеты… Все живительные соки… Он (или оно — как вам больше нравится?) сразу понял, в чем счастье жизни. По сути, эта единственная разумная молекула, торчком стоявшая над поверхностью Арамгорна, стала для жизни на планете тем же, чем был для нас, землян, тот Творец, о котором так хорошо было написано в нашей еврейской книге книг. Будущие жители Арамгорна — и знакомый мне диспетчер космопорта в их числе — отпочковались от молекулы-прародительницы и стали расти самостоятельно, как подсолнухи на грядках. Ну вот и все. Достигнув половозрелого возраста, уважающий себя арамгорнец вылезает из почвы, отбрасывает корни (но совсем не так, как люди отбрасывают копыта) и начинает жить самостоятельно, согласно принципам, впитанным, конечно, не с молоком матери, а прямо из почвы, в которой этих принципов видимо-невидимо и на всех хватит. Принципы, в том числе философские, вносятся в почву, подобно удобрениям на фермах Земли, и юный арамгорнец всасывает их ровно так же, как земная картошка всасывает почвенные воды и соки. Все это, конечно, очень странно и довольно мило, но мне стало жаль арамгорнцев. Вы, конечно, догадываетесь — почему? Ну естественно! Никто из них понятия не имел о том, что такое любовь. Разве может одна картофелина полюбить другую, как бы они обе ни были разумны? Не могут, конечно, ибо что они, черт побери, будут друг с другом делать, даже если зарегистрируют свой брак у самого дотошного адвоката? А любовь — это… Эх, да что я вам буду объяснять? Сами наверняка любили не один десяток раз, знаете, каково это — жить, не любя, подобно картошке на грядке. Поэтому стоит ли удивляться, что я решил поставить на Арамгорне эпохальный эксперимент и переломить ход местной истории? — Учебник я заберу с собой, — сказал я диспетчеру космопорта. — И кстати, мы с вами давно знакомы, но даже не знаем друг друга по имени. — Почему же? — удивился тот. — Я вас знаю. Вы Иона Шекет, так написано в вашем посадочном листе. — Ах, конечно… А вы? И тут диспетчер, не запнувшись ни разу, выдал имя, настолько длинное, что, когда он закончил, я почувствовал, что проголодался. По-моему, это имя включало в себя имена всех предков уважаемого диспетчера, начиная с того самого времени, когда молекула-прародитель умудрилась создать первых прямоходящих разумных на поверхности планеты. — Буду звать вас Мики, — решительно сказал я, сократив имя своего собеседника примерно в пять тысяч раз. — Ну… — с сомнением отозвался диспетчер. — Если вам так удобнее… — До свидания, Мики, — сказал я. — Отправляюсь найти вам невесту. Мики, естественно, не понял смысла сказанного, и я не стал пускаться в объяснения. Вы пробовали объяснить смысл слова «любовь» садовой пальме? То-то же… План мой был прост, как все гениальное. До сих пор новорожденный арамгорнец вырастал на ветке. Значит, нужно пойти славным путем земных селекционеров и вывести породу аборигенов, которые выращивали бы новорожденных сами. Для начала — нужно было пересадить ветку с почкой в тело взрослого арамгорнца. Куда угодно — в плечо, в ногу… Я выбрал живот. По знакомой уже мне дороге я бодро отправился на то самое поле, где из бывших преступников и самоубийц выращивали новых людей с новыми взглядами на новую жизнь. Вблизи от дороги рос довольно большой куст, на котором было всего три ветки. Две из них были пусты, а на третьей меланхолично покачивался уже почти готовый арамгорнец и смотрел на меня своим безнадежным взглядом. Для эксперимента мне было достаточно одного пальца на руке или ноге. Больно арамгорнцу не было, он еще не достиг той стадии развития, когда начинаешь чувствовать боль. Именно то, что мне было нужно. Палец я положил в кювету, куда обычно складывал образцы полезных ископаемых, подошел к следующему кусту и стал ждать, когда с ветки соскочит готовая к жизненному путь особь. Это оказался довольно крупный экземпляр, и мне пришлось приложить немало усилий, чтобы поймать его, придавить к земле и привить ему палец ровно тем же способом, каким пользовались в свое время великие селекционеры Мичурин и Бербанк. Не говоря об академике Лысенко. Пожалуй, все трое были бы рады, если бы дожили до нашего времени и увидели, как Иона Шекет применяет на практике их идеи. Бедняга арамгорнец, в животе которого набухал соками палец другого арамгорнца, сначала даже и не понял, что произошло. Думаю, что березка Бербанка тоже не понимала, за каким дьяволом ей пересаживают ветку от голубой ели. Результата мне пришлось дожидаться трое арамгорнских суток, в течение которых я питался исключительно брикетами, который прихватил с собой, когда спустился с корабля на планету. Пища не для богов, но она позволила мне не умереть с голоду. На четвертые сутки палец наконец прижился в животе арамгорнца, и тот перестал мычать и свирепо вращать глазами. Рот его раскрылся, и арамгорнец сказал: — Ах, Иона, я люблю тебя! Я готова делать с тобой много детей, ну иди сюда, сделай со мной еще раз то, что ты сделал три дня назад, когда я была еще молода и не понимала всей прелести… И так далее. Конечно, я позорно сбежал, ибо запасного материала для пересадки у меня не было, а вступать в интимные отношения с женщиной, которую сам, по сути, и создал, я считал недостойным своих высоких моральных принципов. Когда я сворачивал мимо здания космопорта к своему звездолету, мне показалось, что влюбленная арамгорнка вихрем влетела в диспетчерскую. Не знаю, что там происходило в следующие минуты, но могу догадаться, поскольку поднимать звездолет мне пришлось без малейшей помощи со стороны диспетчера. Удивительно, как я не налетел на спутник связи. Как бы то ни было, я покинул Арамгорн, уверенный в том, что люди больше не будут висеть здесь на ветках и ждать созревания. Правда… У арамгорнцев никогда не было войн. А теперь… Эту деталь я как-то упустил из виду. Где любовь — там соперничество. Где соперничество — там войны. Но ведь где войны — там прогресс. Ничего, пусть и на Арамгорне узнают глубину любви Ромео и Джульетты, помноженную на глубину ненависти Монтекки и Капулетти. Это полезно.