Читаем без скачивания Герой Бродвея (сборник) - Вилли Конн

— Какие проблемы, босс? — спросил он главного редактора тоном начальника, одалживающего десятку шоферу.

Это был имидж крутого журналиста, необходимого газете больше, чем она ему.

Для начала, выплюнь резинку, Джимми, чтобы тебе не пришлось ее проглотить, — шеф посмотрел на фотокора, не предвещающим ничего хорошего взглядом.

— Вы хотите сказать, сэр, что я уволен? — спросил Джимми дрогнувшим голосом, при этом его имидж съежился до размеров использованного презерватива.

— Ты угадал, Джимми, — утвердительно кивнул главный.

— Все из-за той фотографии, где начальник полиции лакает пиво?

— Да. Мы выставили его дураком, а он провел блестящую операцию, освободив Лиз Коннели и всех других. Его даже представили к награде. Мне жаль, Джимми. Пойми, это вынужденное решение…

Выйдя на улицу, безработный Джимми Смит увидел полицейскую машину и сидящего в ней Морли.

— Иди сюда, парень, — поманил газетчика начальник полиции.

— Почему бы тебе не стать полицейским фотографом? Садись в машину и расскажи, сукин сын, как тебе удалось сделать этот снимок?

— Слушаюсь, сэр, — просиял Джимми.

Шел дождь. Глухая ночь обезлюдела улицы Нью-Йорка, словно средневековая чума. Нахлобучив шляпу на самые глаза, Майк шел к дому Гонзалеса, навстречу воспоминаниям, сладким и мучительным, как слезы любви.

«О, мотыльки, трогательные полночные танцовщицы в плащах из серебристой лунной пыли, даже вам дается для любви целая ночь. Почему же моей любви были отпущены лишь считанные мгновенья?»

Остановившись на краю лужи, он долго всматривался в нее, надеясь различить любимые черты. Но тщетно. Толпа ушла за другими кумирами, забыв Эстер и Марианну. И не нашлось даже десятка тех, кто помнил бы о них в этот час.

Тогда Майк опустился на колени и бросил в воду золотой перстень дона Филиппо в форме овечьего копытца:

— Прощайте, девочки, я люблю вас обеих, вопреки ханжеству этого не лучшего из миров.

— Помни нас, любимый, — прошептала вода.

ГЕРОЙ БРОДВЕЯ

Ночное небо было непроницаемо, как пленка нефти на поверхности воды. Оно было черно и отвратительно, как шкура кота, которого он сожрал накануне. Тот, кому предстояло стать Героем Бродвея, задрал морду, посеребренную чешуей ледяных чешуек и оттого похожую на небритую рожу старого гангстера, и над заснеженной русской равниной раздался его жуткий вой. То была песнь висельников и бродячих волков, всех неприкаянных душ, не смеющих потревожить имя Божье и потому возносящих свою молитву к диаволу.

Прервавшись на высокой ноте, он посмотрел туда, где, подобно ящерице, пробирающейся между черной крышкой гроба и белым саваном покойника, пассажирский поезд дерзко отслаивал ночную тьму от белого полога снегов.

Вагон-ресторан, прицепленный в конце поезда, дергался и юлил, как хвост ящерицы, попавшей в клюв стервятника. При каждом толчке поезда ложка в хрустальном стакане кандидата в президенты России генерала Стернина вздрагивала, точно язычок вечевого колокола, придавая его словам мрачное мистическое звучание.

— Хищный ястреб уже слетел с куста, и жадное воронье летит вслед за ним доклевывать бездыханное тело России. Богатейшая страна мира побирается словно нищенка. Красивые девушки уезжают в Америку проститутками, а парни торгуют матрешками! За доллары люди продают честь и совесть! Кто сделал Россию всемирной проституткой? Кто вывернул ее карманы и толкнул на панель? — генерал повернул к собеседнику благообразное волевое лицо и посмотрел на него взглядом полицейского, разговаривающего из седла мощного мотоцикла с провинившимся пешеходом. — Я вам скажу кто — спекулянты, воры и взяточники!

— Я слышал, генерал, если вы придете к власти, больше не будет тюрем? — Собеседник Стернина — мордастый крепыш в кожанке с выступающими скулами потенциального убийцы — посмотрел на генерала как голодный на фокусника, собирающегося вытащить из цилиндра жареного кролика. Однако вместо кролика фокусник извлек гремучую змею:

— Да, тюрем больше не будет, — произнес генерал, при этом его язык с удовольствием поигрывал на каждом слове, точно это были льдинки из хорошего коктейля, — нашим кодексом будет «Русская правда»: за первое преступление — долой левую руку, за второе — правую. И никаких тюрем.

— К-ха — к-ха — к-ха! — закашлялся собеседник Стернина, подавившись куском пряной осетрины.

— Сегодня грабить и спекулировать выгоднее, чем работать, — продолжил генерал. — Завтра это делать станет невозможно. Тогда люди начнут трудиться, и вы не узнаете Россию.

По мере того как генерал разворачивал свою предвыборную кампанию, лицо его попутчика все больше напоминало морду пса, у которого слишком долго крутили перед носом плеткой. Его глаза поблескивали недобрыми огоньками, а напряженные губы едва скрывали злобный оскал зубов. Этот заурядный мафиози по кличке Боб Шкворень вдруг отчетливо понял, какую грозную опасность представляет генерал для всего грозного преступного сообщества и для него лично. Продолжая преданно смотреть в глаза Стернина, он нащупал в кармане рукоятку ножа…

Тот, кому предстояло стать Героем Бродвея, с трудом поднял свое тяжелое тело, налитое кровью, точно иранский бурдюк с вином. С тех пор как во время аварии под Тобольском он получил зверскую дозу радиации, в его организме буквально взорвалась кроветворная функция. Он чувствовал себя так, словно ему вместо клизмы вставили пожарный брандспойт и на всю катушку отвернули кран. Это обилие крови приводило его в неистовство. Оно распирало его изнутри, угрожая взорвать. С его разбухших десен постоянно сочилась кровь. Теплыми солеными ручейками она стекала с губ и клыков, оставляя тонкоструйчатый след, словно рота гренадеров, получившая в пах под Сталинградом, тащилась по снегу и, не смея остановиться, мочилась на ходу кровью.

Глядя сквозь красную пелену, застилавшую глаза, на проносившийся поезд, он с удивлением увидел, как от последнего вагона отделились две слипшиеся, как мухи в прелюбодеянии, фигурки и полетели под откос, подминая мягкую снежную перину…

Увидев перед собой выброшенную вперед руку с ножом, генерал Стернин усмехнулся ленивой улыбкой опытного бойца. В следующую секунду нож мафиози нырнул в снег буднично и не эффектно, словно зубочистка, вывалившаяся из дырявого кармана. И тотчас лицо бандита исказила гримаса ужаса. Однако испугала его не ловкость Стернина. Глядя куда-то мимо противника, он попятился. Генерал обернулся и увидел огромную кровавую пасть, целящуюся ему в шею…

Отбросив тело генерала, волк кинулся за убегающим Шкворнем. Повалив, он прижал его своей огромной тушей к земле. Вонючая шерсть забила рот и нос, не позволяя дышать. Пытаясь глотнуть воздуха, Шкворень всосал что-то горячее и нежное. Это были соски зверя, разбухшие от крови. Шкворень потянул в себя горячую волчью кровь, чувствуя, как наливаются невиданной силой мышцы, как загораются лютой злобой глаза. Радиоактивная кровь зверя наделила его сверхъестественной силой и властью вожака стаи. Еще не понимая этого и изумляясь происшедшей с ним перемене, Шкворень одной рукой легко поднял за «шкирку» гигантского волка и шмякнул его об землю. Жалобно заскулив, тот, кому предстояло стать Героем Бродвея, подполз к мафиози и преданно лизнул ему сапог.

Прошли годы…

— Русские едут! — Мечтатель Хью вдохнул дымок от автобуса с русскими туристами так, словно это было облачко, выпорхнувшее из рая. Русские продавали рубли по восемь тысяч долларов за штуку, это было чертовски выгодно. В крайнем случае у них можно было по дешевке купить раздевающие очки, позволяющие увидеть любую женщину совершенно голой, или еще какие-нибудь новомодные русские штучки. Между тем автобусы, прибывшие из аэропорта Кеннеди, остановились у отеля «Пенинсула» на Пятой авеню. Их двери распахнулись, точно врата рая, и аромат легких денег заставил тревожно забиться сердца уличных Робин Гудов.

Проныра Гарри и еще целая свора нью-йоркских фарцовщиков кинулись к автобусам.

— Господин, я хотел бы получить русский супермода, — пролепетал на ломаном русском Проныра, ухватив туриста за рукав, и тут же отлетел в сторону со скоростью плевка, пущенного по ветру. Его щека приобрела при этом цвет женских менструаций. Русские захохотали.

— Что за черт, Хью, готов поклясться, никто из них даже не дотронулся до меня пальцем, — Проныра Гарри недоуменно потер ушибленную щеку.

— Дистанционная пощечина, парень, — произнес русский на чистейшем английском, — ведь ты хотел получить «русский супермода», не так ли? — Русские снова захохотали.

— На, держи, — с великодушием белого, дарящего зажигалку вождю краснокожих, русский турист протянул Гарри черную коробочку с кнопкой.