Читаем без скачивания Дочь куртизанки - Клаудиа Дэйн

– Тебя расстроил лорд Уэстлин, – прямо приступила к делу София. – Думаешь, что он твой отец? Должна признаться, что он вполне мог им быть. И ты думаешь, что он испортит твои отношения со Ставертоном и, что еще хуже, с родственниками его покойной жены? Я правильно поняла?

– Совершенно правильно, – ответила Анни, и глаза ее просохли. Она была практичная женщина, видевшая самое худшее в жизни и нацеленная получить от жизни самое лучшее. София ей полностью сочувствовала.

– Анни, твои страхи основаны на фактах – не стану этого отрицать. Но ты не знаешь всего, а я знаю. По крайней мере гораздо больше тебя. Уэстлин разносит свое семя повсюду, везде, где только можно.

– И моя мама была доступна.

– Да, была, – признала София. – Как и многие другие женщины и среди самых высоких слоев общества, и среди самых низших. Ты не знаешь, но в те времена Уэстлин был жуткий повеса, и многие женщины – уверена, он бы сказал большинство из них, – были рады его вниманию. В Англии ты не единственная рыжеволосая женщина.

– Но я единственная, мать которой была куртизанкой.

– Я могу вспомнить по крайней мере трех, но это включая актрис. В любом случае я больше всех ответственна за то, что лорд Уэстлин метался по городу, пытаясь доказать свое мужское превосходство, или неотразимость, или еще что-то такое же глупое, что застревает в мужской голове и делает мужчину совершенно невменяемым.

Анни смотрела на нее, раскрыв рот.

– Да, – продолжала София. – Именно потому, что чувствую себя ответственной, я отвечаю за тебя, возможный плод его бредового распутства. Не допущу, чтобы тебя унизили или пренебрегли тобой. Ты выйдешь замуж за лорда Ставертона, и тебя примут в свете, если ты этого хочешь. Я же считаю, что беспокойства слишком преувеличены. А теперь остается только спросить тебя, веришь ли ты в мою способность справиться с этим.

Конечно, ответ был один, и они обе знали это. София могла бы сказать, что все в Лондоне знали это.

Анни обняла Софию за шею и прошептала:

– Спасибо. Вы самая замечательная, самая потрясающая женщина.

Можно было не сомневаться, что весь Лондон тоже считает так.

Как только они оказались в спартанской комнате Маркхэма, Каро повернулась к Эшдону:

– Подожди минуточку, Эш. Ты женился на мне из-за денег или по любви? Ты хотел только выиграть пари, что соблазнишь меня в гардеробной у Гайдов и погубишь меня?

– Думаю, теперь все знают, что именно ты погубила меня своей роскошной грудью, которая обнажается где только можно, атакуя мужчину и не давая ему уйти. – Эшдон почти не обращал на нее внимания, пока снимал рваную сорочку, давая Каро возможность полюбоваться своим обнаженным торсом.

Впервые она увидела его без одежды. Как ей нравилось смотреть на него!

– Не хочется рыться в вещах твоего брата, – проговорил он, небрежно расстегивая брюки. – Подбери мне что-нибудь сама.

– Позови его лакея, он знает, где что лежит, а я не знаю.

– О, не собираюсь звать лакея, Каро. Не хочу, чтобы он видел, что я сделаю с тобой.

В животе у нее екнуло.

– Не позволю тебе делать со мной хоть что-нибудь, – холодно произнесла она, наблюдая, как напряглась его плоть под брюками. – Кроме того, ты снова сменил тему, как делаешь всегда.

– Ничего подобного, – ответил он, разглядывая свою рану. Она подсохла и почти затянулась. – Ты, наверное, думаешь, что я забираюсь в женские корсеты в поисках груди, позволяю себя купить за брачный договор и что я совсем безмозглый. Уверяю тебя, это мой первый брак, и я вступил в него совершенно добровольно. А теперь будь хорошей девочкой и подними юбки. Собираюсь отделать тебя своей длинной палочкой.

– Эш! – задохнулась она. – Не будь таким вульгарным.

– Разве я вульгарен? – спросил он, отрывая взгляд от своей раны, чтобы пронзить ее голубыми глазами. – Я думал, что просто говорю об очевидном. Полагаю, тебе понравится, если юбки подниму я сам, но я ранен, и по твоей вине. Думал, что ты… – Он пожал плечами, при этом мышцы его восхитительно заиграли, – мне поможешь.

– Ничего такого я не сделаю, потому что вовсе не уверена, что ты действительно хотел на мне жениться.

Эш замер, пристально глядя на нее. Она старалась показать ему то, что скрывала всю свою жизнь. Быть дочерью Софии совсем нелегко.

– Я хотел на тебе жениться, – прошептал он.

– Ты вел себя иначе.

– Видимо, из-за того, что я не хотел хотеть, – путано объяснил он.

– Из-за моей мамы?

– Отчасти. Но в основном из-за моего отца.

Каро села на край большого мягкого стула, сбросив рваные туфли и спрятав под юбкой грязные чулки. Эш медленно подошел к ней, пристально глядя на нее, взял пуф и сел у ее ног.

– Он никогда не был добрым человеком, – произнес Эш, опустив глаза. – С моей мамой. Со мной. Я говорил, что он сделал меня своим орудием, средством мщения твоей маме за то, что она отвергла его.

– Она отвергла его?

– Он мне этого не говорил, но всегда можно узнать, напоив какого-нибудь старика в «Уайтсе» и услышав много всяких историй. – Он засунул руку ей под юбку, нашел левую ногу и поднял ее. – Слышал также историю про индейцев. Не знал, что делать с этими баснями.

Ее маленькая ножка покоилась у него в ладони. На ней же были такие грязные чулки. Ему должно быть противно.

– Слышал о моей маме? – спросила она.

– Не надо ходить в «Уайтс», чтобы услышать про твою маму, – улыбнулся он.

Каро не ответила ему улыбкой. Ее мутило, живот свело. У мамы взрослые дети, а о ней все еще говорят как о самой желанной женщине в Лондоне.

– Полагаю, нет, – тихо проговорила она, не поднимая глаз. На платье она заметила грязное пятно. Почему-то это показалось важным.

– Моя мама, – продолжал Эшдон, – кажется, когда-то любила его. Не знаю, почему, но иногда она говорила так, будто любила или помнила что-то такое, чего никто не знал. Он лишил ее этого своей жадностью, холодностью, отчужденностью. Он слишком часто оставлял ее одну и не разрешал выезжать в город. Только однажды она была в городе, и это ее совсем уничтожило. Не знаю, что случилось, что он сделал, но она изменилась навсегда.

Что бы ни было, но в этом была замешана София. Из-за чего же могла идти такая вражда все эти долгие годы?

– Именно тогда он начал рассказывать мне о ней, – сказал Эшдон. – О ней. Всегда только о ней.

Не надо было спрашивать, кто такая «она». Эшдон начал гладить ее ногу, указательным пальцем проводя по своду ступни, лодыжке и пятке. Она постаралась не дрожать, но не смогла.

– Он трудный человек, – рассказывал Эшдон, – одержимый жаждой мести. Когда я был мальчиком, то считал это благородством. Но теперь я бы назвал это наваждением. Увидев Софию, я это понял.