Читаем без скачивания Князь оборотней - Илона Волынская

— Котлы — нет, могу кой-кому начистить клюв, — пообещала Аякчан.

— Вот теперь вижу, что жрица, — пробормотал отец.

— Тигры где? — Белоперая сообразила, что клевать жрицу — можно без клюва остаться, и переключилась на других. — Мы успели к Скале крылатых слетать и обратно, а они два шага до Буровой не прошли. Такие большие и полосатые и такие копуши, я это еще у них в стойбище подметила!

— Р-р-р-р! — раздалось негромкое, но грозное рычание, и из-под ветвей начали выскальзывать тигры. Притороченные к их спинам вьюки вовсе не делали полосатых зверей менее грозными.

— В моем стойбище ты не была такой наглой, курица! — Золотая явилась в человеческом облике, но скалилась совершенно по-тигриному.

— Это было твое стойбище, кошка, — согласилась Белоперая, и перья на торчащих из лопаток крыльях воинственно встопорщились.

— Прекрасные и воинственные! Если вы сейчас тут драку устроите, то когда Канда явится к нам в гости, ему останется только снять шкурку и ощипать перышки. А если вы можете жить в мире только в чужом стойбище… — В голосе Хадамахи завибрировал рык. — Тигров переселим в скалы к крылатым. Или крылатых — к тиграм в кошачьи домики.

— Упаси Дусэ-тигр! Сохрани нас птица-Кори! — дружно взмолились Золотая и Белоперая. — Не болтай, медвежонок, а то к вам в берлоги переберемся!

— Дуэнте, сбереги от такого! — теперь уже высказался отец.

— Папа! — предостерегающе рявкнул Хадамаха.

Между кострами уже сновали женщины всех племен, строгая мороженое мясо и заваривая суп на остатках порсы. Тигрицы и птицы перемешались с медведицами, а жрецы с Буровой наконец рискнули выползти за ворота. Толстяк уже утянул с палочки у Огня кусок непрожаренной оленины. Медведи и тигры охапками таскали хворост, крылатые ударами клювов сбивали пушистые ветки для шалашей…

— Ты смотри — и рыбы тут! И даже не в супе! Этих-то ты зачем взял? — отец недобро прищурился. В толпе бродили Тэму. Скользящие движения и блеклая, как рыбье брюхо, кожа выдавали людей-косаток.

Хадамаха умиленно поглядел на толкущийся у котлов народ — первый Большой День, когда все празднуют разом, никогда не было, и не думал никто, что такое может быть, чтобы Амба, и Мапа, и крылатые разом, и даже Тэму!

— Никогда такого не было, — проворчал отец. — Чтобы Амба, и Мапа, и крылатые разом, и даже Тэму! Совсем праздник испорчен: не расслабишься со своими, хмельной араки не хлебнешь — одни чужаки кругом! Не выйдет из этого ничего. Окромя большой драки.

Хадамаха вздохнул. Может, во вражде и впрямь Канда виноват, или какой злой дух племена друг на друга натравил… Только нельзя натравить того, кто сам не хочет соседу морду набить.

— Канда нам бы еще сильнее праздник испортил, — сухо ответил он.

Отец вдруг уставился в сторону, хотя ничего особо интересного там не наблюдалось: младшая жена Канды сидела в развилке между корнями деревьев и с тоской глядела, как, хлопая крыльями и подлетая в воздух, играет крылатая малышня.

— Мать сказала, ты за все племя долги заплатил.

Хадамаха невольно сжался, как после того случая, когда маленьким в сетях запутался и в клочья их изорвал, а как раз рыба шла…

— Ждешь небось, что я тебе спасибо скажу…

Хадамаха сжался еще сильнее — лучше бы побил! Медвежьей лапой да под зад — все не так больно!

— А вот не скажу! — вдруг улыбнулся отец. — Ты хоть и давно дома не был, а настоящий Мапа, сын вожака, сам вожаком будешь. Все правильно сделал, я и не сомневался! И что заработать в городе сможешь, и что долги с племени снимешь, если я не сумею.

И Хадамаху отпустило. Повезло ему с родителями — аж перед беднягой Донгаром неловко за свое счастье!

— Не хочу я вожаком, вот еще! — скрывая радость, буркнул Хадамаха. Лучше с Донгаром в Нижний мир, чем всю жизнь в Среднем — да на одном месте, Сивира снежного не видя!

— Это только полудурки да воры вроде Биату в вожаки хотят, а настоящие вожаки вожаками становятся, когда им деваться некуда, — наставительно сказал отец. — Думаешь, я хотел? — он настороженно огляделся, не слышит ли кто. — А что золото нашел, за то спасибо. Был бы стыд, если б не уберегли мы медвежью кассу!

— Отец… — с трудом сказал Хадамаха. — Золото я… не отдам. Оно сейчас… очень нужно.

— Дед велел на самый крайний случай держать. Долгов на племени больше нет, а крайний случай — есть?

— Не знаю я! — досадливо отмахнулся Хадамаха. — Донгар беду чует.

— Такая большая беда, что помочь от нее может только мешок золота? — хмыкнул отец.

Этого Хадамаха тоже не знал. Не отвечая, он, точно как отец, отсутствующим взглядом уставился на бескрылую жену Канды. С легким удивлением понял — малышка уже не одна. Напротив нее сидел Брат и что-то ворчал, протягивая маленький туесок с моченой ягодой. Сестренка Белоперой лишь крепче вжималась в развилку между корнями да испуганно трясла головой. Не иначе как подозревала — выманивают. А потом страшный медведь ее съест.

— Делай, как сам решил! — махнул рукой старый Эгулэ. — Не все ж тебе за отцовское позволение прятаться, пора и самому управляться! — И полез в толпу, где как раз вешали разрисованную оленью шкуру для стрельбы в цель.

Брат лапой толкнул туесок с ягодой. Туесок покатился по земле и замер на полпути между Братом и бескрылой. С отчаянным лицом — съедят так съедят! — девчушка метнулась вперед, схватила туесок и снова забилась в свое убежище между корнями. Посидела, настороженно зыркая в сторону страшного медведя. Брат не двигался. Девчушка робко подняла крышку туеска, запустила внутрь руку и сунула горсть ягод в рот. По лицу ее разлилось блаженство. Брат довольно кивнул и шаманским жестом вытянул откуда-то кусок оленины. Дразняще помахал им. Девчонка уставилась на оленину.

— А-р-рау! Вот ты где! — неподалеку Золотая тигрица поймала вынырнувшую из круговерти Аякчан. — На! — Золотая протянула обернутый в бересту сверток. — Мы тут в племени подумали — все едино Канда за долги заберет, так пусть лучше тебе достанется, — не слишком любезно пояснила Золотая. — Что подаренное, то уже не наше.

— Мы ж вроде собираемся с Кандой разобраться? — прижимая сверток к груди, спросила Аякчан.

— Так чего, долги исчезнут? — удивилась Золотая. — Долги — это свято, взял — отдай. Не ему, так наследникам его платить придется.

— Не понимаю, — беспомощно созналась Аякчан. — Только не рассказывай никому — жрицам положено понимать все!

— В твоих медвежьих одежках тебя Канда даже с Огнем за жрицу не посчитает, — кивнула Золотая. — Иди, переодевайся!

Аякчан поглядела на Амба, облаченную в укороченный халат, на котором зеленели травы и разлапистые папоротники, точно уже пришло лето. Хищно рванула стягивающую пакет оленью жилу… Оттуда плеснуло чем-то легким, белым и голубым. Аякчан восторженно взвизгнула, кинулась Амба на шею, звонко чмокнула в щеку и побежала к ближайшему шалашу, походя сметая с пути возившегося рядом Мапа. Парень рыкнул ей вслед, но связываться с сумасшедшей голубоволосой ведьмой не стал.

Донгар неожиданно открыл глаза и даже постукивать в свой бубен перестал:

— Понял я теперь, однако, почему у мужчин — шесть душ, а у женщин — всего четыре.

— И почему? — невольно заинтересовались и Хадамаха, и Амба.

— Да потому, что одна душа у человека — в одежде, вот почему! — возмутился Донгар. — Одежду рвать — все едино что душу трепать. И менять ее не нужно, а если уж приходится, так только по необходимости, чтобы душа успела из старой одежды в новую перебраться! А вы, женщины, постоянно переодеваетесь! Вот однажды так старые штаны сняли — новые надели, потом опять новые… Душа в штанинах запуталась и вовсе потерялась, и стало у вас душ — на одну меньше! И мужиков с толку сбиваете: то дай я твою куртку постираю, то штаны новые сошью…

— Значит, когда от ваших грязных портков смердеть начинает — это все от полноты души? — очень серьезно спросила Золотая, а Хадамаха не выдержал — захохотал.

— А лучше разве — целую одну душу на тряпки расшитые променять? — запальчиво спросил Донгар.

Золотая посмотрела на Донгарову парку, болтающуюся на нем, как на вешалке, потом оттянула край своего халатика и твердо ответила:

— Лучше.

— Одна душа — в одежде, а где еще одна, которой женщинам не хватает? — посмеиваясь, спросил Хадамаха.

— Ай-ой! — Донгар заметно покраснел и покосился на тигрицу. — Она им это… не нужна. — И поняв, что от него не отстанут, неохотно пояснил: — Еще одна душа у любого мужика есть. Не только у людей, или там людей-медведей, или людей-тигров, а у всех мужиков: оленей, кабанов, зайцев, змей даже… Та душа мужика мужиком делает. И живет она в одном только месте — вот тут! — и сжав руку в кулак, Донгар аккуратно оттопырил средний палец.

Хадамаха и Золотая некоторое время пристально глядели на него и начали хохотать вдвоем.