Читаем без скачивания Берлин, Александрплац - Альфред Дёблин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ну а что нам теперь предпринять? Прежде всего, как следует прифрантиться к вечеру. Пусть-ка нам скажут теперь слово против шнапса. Я не хотел и не хотел его пробовать, и всякая тому подобная ерунда. А теперь – вон сколько силы он придает и сколько мы через него дел наделали.
В то время как он переодевается, является посланник от Пумса, шепчется, страшно важничает, переминается с ноги на ногу, заявляет – пускай Рейнхольд немедленно зайдет в пивную. Но проходит добрый час, пока наш Рейнхольд выбирается из дому. Сегодня он хочет потрепаться с бабами, а Пумс пускай себе свои «пумсы» выделывает один. Но в пивной у всех поджилки трясутся, подложил им Рейнхольд свинью с этим Биберкопфом! А что, если он остался жив? Всех их выдаст, непременно выдаст. А если убит? О черт, тогда еще хуже, тогда же они совсем засыпались. Они наводят исподволь справки в том доме, где он жил; что-то будет, что-то будет?
Но Рейнхольд – счастливчик, и фортуна продолжает ему благоприятствовать. Ничего с ним не поделаешь. Это его счастливейший день с тех пор, как он себя помнит. У него теперь есть шнапс, а женщин он может достать и прогнать сколько угодно и от любой из них сумеет теперь быстро избавиться – вот что самое интересное! Он намерен сразу же пуститься во все тяжкие, но Пумсова братва не отпускает его, пока он не дает обещания переждать двое-трое суток у Пумса в Вейсензее и никуда не показываться. Надо выяснить, что, собственно, случилось с Францем и какие последствия это может иметь для них. Ну, Рейнхольд такое обещание дает.
И в ту же ночь о нем забывает, и – пошла чертить. Да что ему сделается? А те там сидят в Вейсензее в своей норе и дрожат от страха. На следующий день они тайком приезжают за ним, чтобы увезти к себе, но его неудержимо влечет к некой Карле, которую он вчера только открыл.
И Рейнхольд оказывается прав. О Франце Биберкопфе ни слуху ни духу. Исчез человек с лица земли. Ладно, пусть будет так. И все снова выползают на белый свет и весело возвращаются в свои квартиры.
А у Рейнхольда в комнате дымит эта самая Карла, соломенная блондинка, она принесла ему три большие бутылки шнапса. Он едва прикладывается, зато она усердствует, и порою, можно сказать, даже здорово. А он думает: Пей, матушка, пей, я-то буду пить, когда мое время придет, но тогда для тебя это будет значить: адью, проваливай!
Вероятно, кое-кто из читателей беспокоится, что стало с Цилли. Что-то будет с бедной девушкой, если Франц не вернется, если Франца уже нет в живых, если он умер – ну, словом, если его нет и нет? Так вот, эта не пропадет, будьте покойны; о ней совершенно нечего беспокоиться, такие люди всегда падают на ноги, как кошки. У Цилли, например, осталось еще денег дня на два, а во вторник она встречает на улице, как я и предполагал, этого, как его, Рейнхольда, самого шикарного кавалера во всем Берлине-Центр, в настоящей шелковой сорочке. Цилли поражена и при виде его никак не может решить, то ли она снова влюблена в этого человека, то ли ей хочется свести наконец с ним старые счеты.
Перефразируя слова Шиллера, она уже носит кинжал в складках своей одежды[483]. Правда, это не кинжал, а кухонный нож, но она пырнет им Рейнхольда в отместку за все его злодеяния, все равно в какое место. И вот она стоит с ним у ворот его дома, а он так любезно с ней беседует, две красные розы, холодный поцелуй[484]. Ладно, думает Цилли, болтай хоть до завтра, а потом я тебя все равно пырну. Но куда? Этот вопрос ее очень смущает. Нельзя же, в самом деле, портить ножом такой дорогой материал, человек в таком элегантном наряде, и костюм ему, правда, очень к лицу. Уж не Рейнхольд ли, спрашивает она и семенит рядом с ним по тротуару, уж не он ли сманил ее Франца? Почему? Потому что Франц не является домой, и посейчас его нет, а случиться с ним ничего не может, и, кроме того, от Рейнхольда ушла Труда. Значит, это вернее верного, и даже не о чем спорить. Франц ушел с Трудой, а сплавил ее ему Рейнхольд, в том-то и штука.
Рейнхольд только диву дается, как это она так скоро разузнала. Что ж тут удивляться, Цилли просто сходила к его хозяйке, и та рассказала ей, какой у него вышел скандал с Трудой. Негодяй, ругается Цилли и старается набраться смелости для своего номера с ножом, у тебя уж опять другая? По глазам твоим вижу.
А Рейнхольд за десять метров видит, что: 1) у Цилли нет денег, 2) она зла на Франца и 3) она любит его, щеголя Рейнхольда. Еще бы, в таком гардеробе его любят все девчонки, в особенности если это – повторение, так называемый реприз. И вот по пункту 1 он дает ей десять марок. По пункту 2 он ругает Франца Биберкопфа. Где этот лодырь пропадает, хотелось бы знать? (Угрызения совести? Где угрызения совести? Где Орест и Клитемнестра?[485] Рейнхольд не знает этих господ даже понаслышке. Ему хотелось бы просто, от души, чистосердечно, чтоб Франц был мертв и чтоб его нельзя было даже найти.) Но Цилли тоже понятия не имеет, где Франц, и это говорит за то, рассуждает, расчувствовавшись, Рейнхольд, что этот человек погиб. Наконец, по пункту 3, по вопросу о любви на предмет повторения, Рейнхольд говорит: «Сейчас, знаешь, место занято, но в мае ты можешь опять наведаться». Да ты с ума спятил, ругается Цилли, не веря своим ушам от радости. У меня все возможно, он прощается с ней, весь сияя, и шагает себе дальше. Рейнхольд, ах Рейнхольд, прелесть моя, Рейнхольд, мой Рейнхольд, люблю лишь тебя[486].
Перед каждым кабачком он благодарит Создателя, что на свете существуют спиртные напитки.
