Читаем без скачивания Террор - Дэн Симмонс

Трясясь всем телом, Ирвинг принялся натягивать на себя одежду. Руки у него дрожали так сильно, что он не сумел застегнуть жилет, но это не имело значения. Застегнуть толстую шинель на крючки тоже оказалось нелегко, но по крайней мере пуговицы на ней были гораздо больше. Молодой лейтенант продрог до костей к тому времени, когда наконец надел непромокаемый штормовой плащ.

«Куда теперь?»

В пятидесяти футах от носа судна начинался лес ледяных глыб и отшлифованных ветром сераков – Безмолвная могла пойти в любом направлении, – но от ледяного тоннеля, ведущего в трюм корабля, тянулась едва заметная, почти прямая тропинка. По крайней мере, она представляла собой путь наименьшего сопротивления – и обеспечивала наилучшую возможность остаться не замеченным с корабля. Поднявшись на ноги, взяв ломик в правую руку, Ирвинг двинулся по скользкому льду на запад.

Он никогда не нашел бы женщину, если бы не потусторонний звук.

Ирвинг уже удалился на сотню ярдов от корабля, заплутал в ледяном лабиринте – ледяной голубой желобок под ногами давно исчез или, вернее, затерялся среди двух десятков таких же, – и, хотя при свете полной луны и звезд видимость была не хуже, чем днем, он так и не замечал ни движения поодаль, ни следов на снегу.

Потом раздался потусторонний протяжный стон.

Нет, осознал Ирвинг, резко остановившись и дрожа всем телом (он трясся от холода уже не одну минуту, но теперь дрожь стала глубокой, нутряной), это не стон. Во всяком случае, не такой, какой способен издать человек. Звук напоминал пение некоего бесконечно странного музыкального инструмента… отчасти приглушенная волынка, отчасти рожок, отчасти гобой, отчасти флейта, а отчасти человеческий голос, тянущий заунывную песнь. Он был достаточно громким, чтобы доноситься до Ирвинга с расстояния нескольких десятков ярдов, но почти наверняка оставался не слышным людям на палубе корабля – тем более что ветер сегодня ночью, против всякого обыкновения, дул с юго-востока. Однако все тона сливались в звук одного инструмента. Ирвинг в жизни не слышал ничего подобного.

Странная мелодия – которая начала набирать темп, а потом вдруг резко оборвалась, наводя на мысль скорее об оргастической кульминации, но уж никак не о чтении нот с листа, – доносилась с серакового поля за высокой торосной грядой, находившейся в тридцати ярдах к северу от отмеченной ледяными пирамидами с факелами тропинки между «Террором» и «Эребусом», по распоряжению Крозье постоянно содержавшейся в порядке. Сегодня ночью никто не восстанавливал там осыпавшиеся ледяные пирамиды; весь замерзший океан был в распоряжении Ирвинга – и того, кто извлекал звуки из диковинного музыкального инструмента.

Лейтенант крадучись двинулся по залитому голубым светом лабиринту ледяных валунов и высоких сераков. Теряя ориентацию, он всякий раз смотрел на полную луну. Сегодня желтый шар больше походил на некую полноценную планету, внезапно появившуюся в звездном небе, нежели на любую из лун, какие Ирвингу доводилось видеть прежде за годы, проведенные на суше, или во время коротких морских плаваний. Воздух вокруг нее, казалось, дрожал от холода, словно собираясь сам обратиться в лед на морозе. Ледяные кристаллы в верхних слоях атмосферы служили к образованию двойного гало вокруг луны; нижняя часть обоих светлых кругов скрывалась за торосной грядой и окрестными айсбергами. На внешнем гало, точно бриллианты на серебряном кольце, ярко сверкали три креста.

Лейтенант уже несколько раз наблюдал такое явление в течение двух долгих темных зим, проведенных здесь, вблизи от Северного полюса. Ледовый лоцман Блэнки объяснил, что это просто лунный свет преломляется ледяными кристаллами, как происходит при прохождении света сквозь алмаз, но сейчас зрелище небесных крестов усугубило чувство религиозного трепета и изумления, владевшее Ирвингом здесь, посреди блистающих голубых льдов, когда странный музыкальный инструмент снова завыл и застонал – теперь всего в нескольких ярдах от него, за ледяной грядой, – снова учащая свой темп почти до оргазмического, прежде чем внезапно умолкнуть.

Ирвинг попытался представить леди Безмолвную, играющую на некоем невиданном эскимосском инструменте – скажем, подобии баварского корнета, изготовленном из оленьего рога, – но сразу же отверг это предположение как глупое. Во-первых, у эскимоски и ее спутника, впоследствии скончавшегося от ранения, не имелось при себе никакого такого инструмента. А во-вторых, у Ирвинга было странное чувство, что на этом незримом инструменте играет вовсе не леди Безмолвная.

Перебравшись через последнюю низкую торосную гряду, отделявшую его от сераков, откуда доносились звуки, Ирвинг пополз дальше на четвереньках, чтобы снег не скрипел под толстыми рифлеными подошвами башмаков.

Завывания и стоны – по всей видимости, раздававшиеся из-за ближайшего, отблескивающего голубым серака, обточенного ветром в подобие толстого, собранного в складки флага, – возобновились, быстро участив ритм и превратившись в самый громкий, самый глубокий, самый исступленный и неистовый звук из всех, какие Ирвинг слышал доселе. К великому своему удивлению (холод проникал сквозь толстую ткань штанов и рукавиц, пронизывая колени и ладони), молодой лейтенант обнаружил, что у него эрекция. Низкий, гулкий, вибрирующий голос инструмента дышал такой… животной страстью… что в буквальном смысле слова разжег огонь в чреслах Ирвинга, дрожавшего всем телом.

Он осторожно заглянул за последний серак.

Леди Безмолвная находилась в двадцати футах от него, на гладком голубом льду. Ровную площадку окружали ледяные валуны и сераки, и у Ирвинга возникло такое впечатление, будто он вдруг оказался посреди Стонхенджа, залитого сиянием луны с двойным гало и сверкающими крестами. Даже тени здесь были синими.

Голая, она стояла на коленях на толстой меховой подстилке (надо полагать, на своей парке). Спина Безмолвной была в три четверти повернута к Ирвингу, и он видел очертания ее правой груди, а также озаренные ярким лунным светом длинные черные прямые волосы и крепкие выпуклые ягодицы с серебряными бликами на них. Сердце у Ирвинга заколотилось так сильно, что он испугался, как бы женщина не услышала.

Безмолвная была здесь не одна. Кто-то еще стоял в темном проеме между ледяными валунами размером со священные друидические камни, возвышавшимися на противоположной стороне площадки, сразу за эскимоской.

Ирвинг знал: это оно, обитающее во льдах существо. Белый медведь или белый демон находился здесь вместе с ними – в непосредственной близости от молодой женщины, нависая над ней. Как бы лейтенант ни напрягал зрение, разглядеть толком неясную фигуру никак не получалось: бело-голубой мех на фоне бело-голубого льда; рельефные мускулы на фоне рельефной, складчатой поверхности оснеженных ледяных глыб; черные глаза, казавшиеся частицами кромешной тьмы, сгущавшейся позади существа.

Треугольная голова на необычайно длинной и гибкой шее, теперь он видел, плавала и покачивалась в воздухе на змеиный манер в шести футах над коленопреклоненной женщиной. Ирвинг попытался оценить размеры головы – чтобы знать, с чем придется иметь дело в случае, если возникнет необходимость сразиться с чудовищем, – но установить точные очертания или размеры треугольного пятна с угольно-черными точками глаз представлялось невозможным из-за странного и непрерывного движения, которое оно совершало.

Но существо подалось ближе к девушке. Его голова теперь находилась прямо над ней.

Ирвинг знал, что должен закричать – броситься вперед с зажатым в руке ломом, поскольку он не взял с собой никакого другого оружия помимо ножа, в настоящий момент вложенного в ножны, – и попытаться спасти женщину, но тело решительно отказывалось повиноваться подобному приказу. Он мог лишь наблюдать за происходящим, объятый ужасом, смешанным с сексуальным возбуждением.

Леди Безмолвная вытянула вперед и в стороны руки ладонями вверх, точно католический священник, служащий мессу и призывающий чудо евхаристии. У Ирвинга был кузен-католик, проживавший в Ирландии, и во время одного из своих визитов к нему он ходил с ним на католическую службу. Те же самые чары странного магического обряда владели сейчас женщиной, облитой голубым лунным светом. За неимением языка Безмолвная не издавала ни звука, разумеется, но руки у нее были широко раскинуты в стороны, глаза закрыты, голова запрокинута назад – Ирвинг уже подполз достаточно близко, чтобы видеть ее лицо, – и рот разинут. Как у новорожденного птенца в ожидании кормежки. Или как у молящегося в ожидании причастия.

С молниеносной быстротой атакующей кобры существо выбросило вперед и вниз голову на длинной шее, широко раскрыло пасть и сомкнуло челюсти на нижней половине лица леди Безмолвной, заглотив половину головы.

Тут Ирвинг едва не испустил вопль. Только ритуальная… торжественность… момента и цепенящий страх воспрепятствовали этому.