Читаем без скачивания Веер (Сборник) - Сергей Лукьяненко

Зато в небе над лесом появились два вертолета. У меня не было времени их разглядывать, я заметил лишь серо-зеленую негражданскую расцветку — и по два огненных цветка, распускающихся на подвесках каждого вертолета.

Только бы не ракеты!

Это были скорострельные пулеметы. Не короткоствольные дуры, с которыми поперли на меня спецназовцы, а настоящие военные машинки. Где-то передо мной рухнуло деревце, чей ствол перерубили пули. За спиной кто-то стал кричать — то ли со страха, то ли раненный шальной пулей.

Я попытался бежать быстрее, но это уже было не в моих силах. Наверное, мышцы оторвались бы от костей, попытайся организм выполнить приказ.

Вторая пуля перебила мне ногу, когда башня была метрах в десяти. Голень хрустнула и словно взорвалась фонтаном крови. Я взвыл от боли, упал, покатился вниз по склону. Башня рядом. Башня спасет. Ее можно уничтожить только термоядерным взрывом.

Еще две очереди прошли мимо. Вертолеты зависли, молотя в мою сторону нескончаемо длинными очередями. К ним спешил третий, так спешил, что начал стрелять с расстояния километра в два и на удивление удачно — несколько пуль ударили в кирпич над моей головой. Я услышал мягкое шлепанье, с которым плоские свинцовые лепешки отскакивали от кирпичной стены.

Я уже открывал дверь, привстав на коленях и волоча перебитую ногу, когда в меня вошла третья пуля. Куда-то в поясницу, аккуратно посередине спины, дробя позвонки, разрывая кишечник и мочевой пузырь, перемешивая все содержимое малого таза в кисель из крови и дерьма. Боль плеснула по позвоночнику огненной рекой и исчезла, будто где-то внутри меня перегорели, не выдерживая нагрузки, предохранители. И сразу же пропало ускорение — размеренный такт пулеметных очередей слился в стрекот взбесившейся швейной машинки. Ноги онемели. Я ничего не чувствовал — только руки еще едва-едва шевелились.

На руках я и вполз в башню, оставляя за собой кровавый след и куски собственной плоти. Последним усилием толкнул дверь, она мягко закрылась. Надо ли закрывать засов? Или он только для видимости, а башня охраняет проход сама?

Не знаю. И знать не хочу. Мне все равно его не закрыть.

Потому что я умираю.

20

Каждый нормальный человек знает, что болеть — это плохо. Даже банальный грипп — это дурманящая температура, головная боль, резь в глазах, ноющие мышцы, противный кашель.

Но, впрочем, можно посмотреть и с другой стороны.

Давайте возьмем для примера именно грипп.

Холодный, противный день между осенью и зимой. На дорогах — каша из грязи, снега и воды. В небе — серая дрянь. На работе — аврал (как вариант: в школе контрольная, а в институте — сопромат). Вы просыпаетесь, с омерзением понимая, что вам предстоит долгий, гадкий, тяжелый день. Встаете, но чувствуете, что вас знобит, нос не дышит, а голова тяжелая. После короткого разговора с женой или мамой вы решаете измерить температуру.

Тридцать семь и пять. Ого! Выше возможных погрешностей. Но по здравому размышлению вы решаете измерить температуру повторно. Тридцать семь и семь!

Все понятно, у вас грипп. Конечно, врачи назовут его ОРВИ, поскольку эпидемия гриппа не объявлена, а не объявлена она по причине финансовой невыгодности для государства. Не важно, лечение все равно одно. Вы с некоторым трудом дозваниваетесь до поликлиники, потом до работы (если ходить на работу вам еще рано, то мама звонит в школу) и сообщаете, невольно приглушая голос и делая его максимально скорбным, что вас свалил грипп. Потом приходит задерганная докторша, не снимая сапог, проходит к вашей разобранной постели, невнимательно выслушивает, смотрит на термометр и задает риторические вопросы. Через час вы, закутавшись в теплый халат и сочувствие домашних, сидите в кресле перед телевизором и смотрите какой-нибудь старый боевик или мультик. Вам регулярно приносят горячий чай с медом, лимоном и вареньем. Спрашивают, какое блюдо соизволит пропихнуть в себя ваш страдающий организм. Нежно трогают лоб холодной ладонью. Бегают в аптеку и приносят аспирин (шипучий или в таблетках?), витамины в радостных цветных коробочках, а заодно еще тягучий, неспешный детектив Рекса Стаута. Вы досматриваете мультики, принимаете лекарства, улыбаетесь жене (или маме) улыбкой умирающего на амбразуре вражеского дота бойца и идете в кровать — читать о ленивом толстом сыщике и его бойком подтянутом помощнике. А за окном мерзость, гадость, сырость, Бог репетирует следующий потоп, мокрые люди гавкают друг на друга и занимаются всякой ерундой.

Какая это хорошая вещь — грипп, если его правильно пережить!

Конечно, если вы уже не на попечении мамы, а женой или подругой не обзавелись, то все не так безоблачно. Но тут уж вы сами виноваты, и нечего ругать несчастные вирусы!

Совсем другое дело, когда вы умираете.

Страшна не боль. Рано или поздно она уходит — либо ее убивают лекарства, либо для нее не остается больше места. Страшно остаться один на один с вечностью, с падением в темную пустоту. Мир то сжимается в точку, имя которой — ты, то взрывается бесконечным пространством, не безжалостным и не злым, но абсолютно равнодушным. Ты никто, и место твое — нигде. Ты можешь верить в Бога, можешь не бояться смерти, смеяться над ней и паясничать. Но когда дыхание вечного ничто касается твоих губ, ты замолкаешь. Смерть тоже не жестока и не страшна. Она лишь открывает двери, за которыми ничего нет.

И ты делаешь этот шаг.

В одиночестве. Всегда в одиночестве.

Я то уплывал в черный океан, то выплывал к берегам реальности. В реальности было хуже. Боль держалась где-то рядом, она не ощущалась, как не ощущается скорость реактивного самолета при взгляде на далекую землю, но подобно далекой земле — тянула к себе. Пол плясал и кружился подо мной, винтовая лестница штопором вкручивалась в начинку башни.

Меня нельзя убить. Никак нельзя. Феликс говорил, что в своей функции я неуязвим. А я уже дома, я уже в башне, я таможенник…

Почему именно таможенник?

Дурацкая мысль перед смертью. Но она стала тем кусочком жизни, за который я судорожно уцепился. Почему именно таможенник? Кто выбрал мне эту судьбу — и зачем?

Я не хочу умирать, не зная ответ. Я не собираюсь никому мстить. Я не могу все исправить и всех победить. Но я хотя бы хочу знать свою судьбу. Я должен выжить.

«Не получится», — шепнула темнота. «Не страдай. Закрой глаза. Скажи себе — „я умираю“. Скажи и закрой глаза. Все это не важно. Все это осталось в прошлой жизни. Все это осталось в жизни. Усни».

— Хрен там… — просипел я, глядя на вращающуюся винтом, расплывающуюся лестницу. — Хренушки.