Читаем без скачивания Лев - Конн Иггульден

– Я позаботился о том, другом деле. Говорю это к тому, что тебе не о чем беспокоиться.

Перикл услышал его лишь краем уха. Неподалеку на палубе стояли Зенон и Анаксагор, не скрывавшие радости от того, что находятся на борту афинского военного корабля. Здесь же был и Эпикл – седовласый, суровый, в доспехах гоплита. Ясное небо над головой, восторг в сердце – он возвращался на флот или, по крайней мере, бежал от обязанностей. Однако слова капитана зацепили внимание Перикла.

– Ты о чем? О каком другом деле?

– Надеюсь, это не должно было оставаться секретом? Ты ведь хотел, чтобы я взял его на борт? В качестве любезности.

Капитан нахмурился, видя на лице Перикла замешательство.

– Все в порядке? Он дал мне понять, что ты хотел бы видеть его на корабле. Надеюсь…

Лишь тогда Перикл понял, что все это значит. Решительно повернувшись, он прошел по палубе к ступенькам на корме и спустился в трюм, где уже вовсю работали гребцы. Люди оборачивались – посмотреть, кто вторгся в их владения. Перикл шел по проходу, всматриваясь в их лица.

Капитан, спустившись следом, обменялся беспокойным взглядом с келейстом. Он не знал, что пошло не так, но понимал, что допустил ошибку. Сын Ксантиппа и друг Кимона был не тем человеком, недовольство которого он хотел бы вызвать.

Ни с того ни с сего один из гребцов вдруг выругался. В следующее мгновение он резким, сердитым движением втянул длинное, роняющее капли воды весло и поднялся. Кроме повязки на бедрах, на нем не было больше ничего. Этого человека Перикл узнал бы где угодно. Как-никак именно его он тащил по отвесному склону утеса.

– Поднимись на палубу, Аттикос, – сказал Перикл.

– Он назвался мне другим именем… – начал капитан.

Словно не услышав его, Перикл повернулся, прошел к ступенькам и вышел на палубу – к солнцу и чистому воздуху.

Собравшиеся вместе друзья вопросительно посмотрели на него. Капитан приказал гребцам поднять весла, и корабль стал медленно терять скорость. Перикл же повернулся к тому, кто вслед за ним выбрался из мрака.

– Я знаю его, – сказал Анаксагор. – Он был в театре. Пожар – его рук дело?

– Ты, Аттикос? – спросил Перикл.

– Я ничего не сделал, – сказал Аттикос, чувствуя на себе взгляды гоплитов и команды.

Перикл знал, что бывший гоплит решает, как вести себя в данной ситуации. И действительно, Аттикос опустил глаза и ссутулился, приняв вид человека безобидного и смирного.

– Я приходил к тебе за работой, куриос, – сказал он. – Только за этим и ни за чем больше. Я просил у тебя место сторожа или гребца. И ты отказал мне, бедняку.

– А потом театр сгорел дотла, – сказал Перикл.

– Я не имею к этому никакого отношения, куриос, клянусь честью. Человек должен работать или голодать. Не у всех такой отец, как у тебя, не у всех дом из кедра, лошади…

У Перикла похолодело в груди. В поместье действительно росли кедры, посаженные его матерью после отступления персов из Афин. Было ли упоминание кедров скрытым намеком ему? Он знал – Аттикос безжалостен. И Аттикос не единственный, кто мог бы угрожать его семье.

Усилием воли Перикл подавил вспыхнувший гнев. Он мог бы выбросить Аттикоса за борт, и капитан, скорее всего, не стал бы ему мешать. Конечно, если бы Аттикос утонул, это считалось бы убийством. Какой бы уловкой ни воспользовался бывший гоплит, чтобы попасть на борт, теперь он был корабельным гребцом. И этот статус защищал его от того рода дикого правосудия, к которому склонялся Перикл. Гребцы сидели в афинских судах и имели места в совете. От них не требовалось быть хорошими людьми – достаточно было физической силы.

Он отбросил мысли о мести. Сын архонта не мог расправиться с гребцом, не сломав карьеру еще до того, как она по-настоящему началась. Рано или поздно собрание узнает об инциденте, и любой суд может принять суровое и даже жестокое решение.

Было еще не поздно вернуться в Афины, но Перикл колебался. Высадив Аттикоса в порту, не выпустит ли он крысу на свободу. Несмотря на присутствие в поместье Мания и рабов, решительно настроенный враг может добраться до его жены или матери… или сына. Глаза Аттикоса, когда он поднял голову, были холодны как лед. Перикл заставил себя улыбнуться, хотя для этого ему пришлось собрать все силы. Он видел, что и капитан ждет от него решения, понимая, что принял на борт человека, выдавшего себя за другого.

– Хорошо, – сказал Перикл, взяв серьезный тон. – Я не стану отказывать человеку в праве заработать на жизнь. И я верю, что каждый заслуживает второго шанса. Воспользуйся им и не упусти.

И человек, больше похожий на обезьяну, потер костяшками пальцев глаза, словно вытирая благодарную слезу.

– Благодарю тебя, куриос, за доброту. Знал, что ты хороший человек. Я тебя не подведу, клянусь.

– Спасибо, куриос, – сказал Периклу капитан и поклонился, что было, наверное, ошибкой, поскольку перед ним стоял всего лишь один из корабельных гоплитов.

Поняв это, капитан покраснел и выпрямился.

– Привяжите этого человека к мачте, – приказал он, указывая на Аттикоса.

Ближе всех стояли Анаксагор и Зенон, и они первыми схватили гребца за руки, хотя он и вырывался, брызжа слюной.

– Это еще что? Уберите руки! Что еще надо?

– Ты назвался не своим именем и солгал, чтобы проникнуть на борт моего корабля, – сказал капитан. – А это уже касается меня. И тебя. Никого больше.

Последние слова были адресованы Периклу – вероятно, на случай, если тот вздумает возражать. Глядя, как Аттикоса привязывают к мачте, как сдирают с него тунику, Перикл с трудом сдерживал ухмылку. Спина гребца демонстрировала рваные шрамы, выпирающие из-под кожи кости и татуированные чернильные знаки.

Обведя взглядом собравшихся, словно запоминая их лица, Аттикос крепко обхватил мачту руками и прижался щекой к шершавому дереву.

– Ну что ж, – оскалился он, – смотрите, ребята. Пусть это будет для вас уроком.

Перикл подумал, что только сейчас они в первый раз после того, как этот человек поднялся на палубу, увидели в нем мужской характер.

Капитан удивленно моргнул.

– Принесите плеть, – сказал он.

Часть третья

Спуск в Аид отовсюду одинаков.

Анаксагор

28

Кимон не находил себе места. Тесную маленькую столовую на его флагманском корабле освещала одна-единственная лампа, едва рассеивавшая тени по углам. Наварх, командовавший триерархами дюжины союзников, расхаживал взад и вперед – четыре полных шага в одну сторону и столько же