Читаем без скачивания Шпагу князю Оболенскому! (сборник) - Валерий Гусев

Андрей вскинул пистолет.

— Брось оружие! — сказал он. — И протяни руки!

— А это ты видел, мент! — истерично выкрикнул Агарышев и, перехватив автомат за ствол, отвел наотмашь руку. — Мне один конец! Раньше, позже едино! Стреляй!

А с Андрея уже все схлынуло, он теперь только усталость чувствовал и о Тимофее думал. И о том, что и он, участковый, теперь должен искать, за кого бы свою грудь подставить. Иначе ему теперь жить нельзя, надо людям свой долг отдавать. И уж не только по службе, но и по совести.

Смотрел он на этого Агарышева, который за свою короткую жизнь столько бед и горя уже другим успел сделать, и боролся с собой, с какой-то темной силой, которая в нем откуда-то из глубины поднималась, росла и пеленой глаза уже задергивала, чувствовал, как немеет палец на спусковом крючке…

Агарышев тоже ему в глаза смотрел. Сначала со злобой и страхом, а потом уже по-другому, не понять как. Не выдержал — выругался осторожно, тихонько автомат в траву опустил и протянул, усмехаясь, руки.

Вздохнул Андрей. И не сразу смог сделать то, что надо, — палец, ненавистью скрюченный, никак не разгибался.

Обратно другой дорогой добирались, покороче. Впереди, повесив винтовку на шею и положив на нее сверху тяжелые руки, шагал Бугров. За ним — в наручниках — Агарышев. Потом Андрей, а сзади тянулись дружинники за своим боевым командиром, который сосредоточенно топал маленькими ножками и придерживал прыгающую на голове фуражку. Вид со стороны получился интересный. Шли молча, бесшумно и словно на ниточку нанизанные: где один под ветку нырял, там и другие ей кланялись, как передний из-за пенька крюк делал, так и все за ним повторяли.

Тропа все выше забирала и наконец на краю леса, на верхушке горы Савельевки, кончилась. Тут они голоса услышали. И крики. Андрей отряд свой остановил и один из леса вышел — осмотреться.

Похоже, все село здесь было. Все столпились на краешке и, заслонясь ладонями от заходящего солнца, смотрели в небо. Там, раскинув крылья, летали синереченские мальчишки. Андрей только сейчас вспомнил, что его звали дельтапланеристы посмотреть их первые полеты.

— Гляди, гляди! — кричал Куманьков-старший, стуча кому-то в спину кулаком. — Мой-то выше всех забирает! Вот тебе и потомственный хулиган.

— А Васька Кролик ногами болтает — трусится!

— Сам бы попробовал, боевитый! Ты небось только с печки летал.

— Ах, хорошо. Ах, хорошо-то! Ну и деревня у нас — крылатая. Давай, давай, Ленька, не боись, ближе к небу старайся. Ах, хорошо…

Андрей тихо отступил в лес и повел свой отряд кругом горы, чтобы не портить людям радость.

Спустились заросшим склоном, обойдя Савельевку стороной. Андрей приостановился, оглянулся. В тихом, бронзовом на закате небе бесшумно парили большие разноцветные птицы, мелькали на крутом зеленом склоне горы их быстрые тени.

Зайченков отыскался быстро и не за пятьсот верст: прятался недалеко, по соседству, у веселой разведенки — она невольно выдала его, в открытую купив в магазине одеколон и бритвенный прибор, что и стало известно тамошнему участковому, предупрежденному Андреем.

На первом же допросе Егор дал исчерпывающие показания. Заявил, что в ученого стрелял по указке Агарышева Игоряшка Петелин, что сам он, гражданин Зайченков, стрелять в синереченского участкового не хотел, но больно боялся проклятого Агарышева и согласился, чтобы только самому остаться живым, задумав сразу же после стрельбы скрыться и от Агарышева, и от закона, что нарочно мимо целил, что он чистосердечно раскаивается в содеянном, окажет большую помощь следствию и будет просить у советского суда снисхождения.

Тимофей Елкин выжил. Зойка домой вернулась и в больницу к нему каждый день бегала. А Паршутину кто-то втихую набил морду, и он в милицию жаловаться не стал. "Так мне, дураку, и надо", — наконец сделал Паршутин правильный вывод.

Андрей женился, и на его свадьбе было очень много гостей, и очень многие из них были в милицейской форме и с орденами и медалями.

Следствие по делу Агарышева шло долго, и все это время Платонов, когда встречался или созванивался с Андреем, шутливо называл его Шерлоком Холмсом из Синеречья.

Вместо послесловия

«ДЕТЕКТИВНАЯ ЛИТЕРАТУРА — рассказы, повести, романы, изображающие процесс раскрытия преступления».

При исследовании произведений детективной литературы стало едва ли не традицией предварительное обращение к природе, специфике и законам жанра криминального романа. Во всяком случае, это уже никого не удивляет.

Происходит это, как кажется, не только вследствие относительной юности жанра — фактически он у нас все еще продолжает формироваться, но и потому, что у его истоков нет ни одного из тех привычных имен, на которые принято ссылаться в качестве авторитетов. Не писали детективы ни А. С. Пушкин, ни Н. В. Гоголь, нет их у Л. Н. Толстого. Поэтому и приходится обращаться не к живым образцам, а к «мертвой» теории, в которой тоже, к сожалению, не выработано пока единого взгляда на жанр.

Все чаще определенную часть детективных произведений, где раскрытие тайны отнесено в конец повествования, круг подозреваемых узок, а подлинный виновник преступления умело укрыт от «проницательного читателя», называют построенными по «законам классического детектива», в то время как произведения, рассказывающие о повседневной, трудной и героической деятельности сотрудников прокуратуры и органов внутренних дел, отвечающих за личную и имущественную безопасность граждан, относят к «производственному роману», поскольку речь идет о милицейском или следственном «производстве».

С этим делением можно соглашаться и не соглашаться. Во всяком случае, теоретические дискуссии вокруг детективного жанра практически не прекращаются, и это обнадеживает.

В последнее время проблему детектива порой формулируют так: «Каким должен быть современный детектив? Литературной головоломкой или исследованием нравственного начала в человеке?» При этом упускается из виду то, что исследование нравственного начала в человеке на страницах детективного произведения происходит иначе, чем в других жанрах, — через раскрытие тайны преступления, то есть опять — таки с помощью «литературной головоломки».

«По одну сторону стоял литературный роман и реальная жизнь, по другую — роман детективный, особый срез реальной жизни», — писал Бертольт Брехт в статье «О популярности детективного романа». И в другом месте: «Но интеллектуальное наслаждение доставляет задача-головоломка, которую детективный роман ставит перед сыщиком и читателем».

Следует отметить, что в советском детективе, героями которого являются не частные сыщики, а работники органов дознания и прокуратуры, руководствующиеся уголовно — процессуальным законодательством, криминальная интрига, как правило, всегда служит поводом для того, чтобы пристальнее вглядеться в лица и характеры людей, как тех, для кого раскрытие преступлений — их обычные трудовые будни, так и тех, кто волею обстоятельств вовлечен в русло стремительных и на первый взгляд загадочных событий, связанных с преступлением, и, наконец, также и тех, кто преступил закон.

Тому убедительное свидетельство — книга В. Гусева «Шпагу князю Оболенскому!», где увлекательная литературная головоломка соседствует с серьезным исследованием нравственного начала в человеке.

Легко заметить, что повести «Шпагу князю Оболенскому!» и «Конкур со шпагой» построены в строгом соответствии с «законами классического детектива». Первая из них отличается к тому же единством действующих лиц, времени и места, в «Конкуре со шпагой» единство это прослеживается в меньшей мере, сюжет более свободен от схематизма.

В обеих повестях круг подозреваемых в преступлениях лиц заранее строго ограничен, читатель и следователь располагают вроде бы одним и тем же запасом улик, тем не менее читатель до самого конца остается в неведении того, кто совершил преступление.

Три другие повести — «Первое дело», «До осенних дождей» и «Выстрелы в ночи», написанные в иной манере — «производственного романа», посвящены участковому уполномоченному Андрею Ратникову, недавно ставшему по роду службы грозой нарушителей общественного порядка в родном селе.

Чисто тематические эти повести заставляют вспомнить известный «Деревенский детектив» Виля Липатова. Там тоже деревня, тоже неутомимый работяга — участковый уполномоченный, «начальник милиции в миниатюре», который ввиду отдаленности от райцентра зачастую лишен возможности прибегнуть к совету и научно — технической базе коллег, а потому вынужден чаще действовать самостоятельно, полагаясь больше на свой ум и смекалистость да на людей, что всегда приходят на помощь тому, кто честен, смел и готов постоянно и самоотверженно жертвовать личным во имя общественного, как это делает в повестях В. Гусева Андрей Ратников, а до него делал Анискин.