Читаем без скачивания Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин - Чарльз Рууд

теперь, оглядываясь на прожитую жизнь, я могу сказать только одно: «Да простит мне дорогая тень А.П., если я в чем-нибудь прегрешил перед ним!»

С приближением смерти этого набожного выходца из низов нее чаще одолевали тревожные мысли о его миллионах, тем более что для большинства его соотечественников наступила поря тяжких невзгод, и тогда Сытин, следуя народному присловью «Бог троицу любит», задумал еще одно благотворительное предприятие. В частном разговоре, сразу после юбилея, он поделился замыслом со своим другом Телешовым. У Сытина осталась последняя мечта – построить за городом бесплатный дом отдыха для своих рабочих[525]. Помимо жилого дома, он хотел устроить там школу, больницу, театр и разбить парк. «Ты меня знаешь давно, всю жизнь… – приводит Телешов слова Сытина. – Ты знаешь, что я пришел в Москву, что называется, голым… Мне ничего не нужно. Все суета. Я видел плоды своей работы и жизни, довольно с меня. Пришел голым и уйду голым». Затем сделал по секрету признание, в котором соединилось толстовское и чеховское: «Я от всего уйду… Уйду в монастырь»[526].

Невзирая на все благие намерения Сытина, история загнала издателя в тупик. 27 февраля его газета прекратила публикацию юбилейных здравиц и сообщила о волнениях в Петрограде, вышедшем из-под контроля армии и полиции. Спустя три дня Николай И отрекся от престола.

Затяжной, но необратимый процесс распада завершился – самодержавие рухнуло, однако теперь Сытину предстояло с горечью наблюдать дальнейшее крушение общественных основ при Временном правительстве. Слухи, будет вспоминать он впоследствии, отнимали последние крупицы надежды. «С фронта, как зловещие тучи, нескончаемой грядой ползли панические известия, одно другого безотраднее». Толпы озлобленных людей слонялись по улицам в поисках куска хлеба. Продовольствие подвозили все реже, цены все росли. Проснулась звериная ненависть к «буржуям», голодные горожане начали грабить, «снимали шубы, пиджаки, даже штаны… Участилась бессмысленная и немотивированная стрельба на улицах, точно винтовки и револьверы сами собой стреляли с наступлением темноты. Старые, привычные устои жизни повалились, как карточные домики, и серый, злой, нелепый хаос пришел на смену порядку.

С каждым днем хвосты у лавок росли, и лица женщин делались все злее и зловещее».

Считая, что людей необходимо прежде всего накормить, Сытин взялся осуществить очередное грандиозное дело – собрать 300 миллионов рублей и закупить в Сибири продовольствие для голодной Москвы. Вложив от себя в общий котел 6 миллионов, Сытин заручился затем поддержкой миллионера Н.А. Второва и собирался с его помощью переговорить с их по-прежнему состоятельными знакомыми, но – ив этом тоже зловещая примета времени – вскоре тот был убит своим незаконнорожденным сыном во время ссоры из-за денег. Подведет Сытина и остальное московское купечество, на которое он возлагал свои последние надежды. «Ни в одних глазах не прочел живого… сочувствия и смелого решения», напишет он в воспоминаниях, и «даже простой животный страх, даже надвигающаяся грозная опасность не могли заставить этих людей добровольно, по своей охоте, развязать тугую мошну»[527].

Между тем редакторы «Русского слова», тираж которого достиг желанного для Сытина миллионного рубежа, сосредоточили свое внимание на политических событиях новой эпохи. 3 марта, в день отречения царя, они призвали народ признать новое Временное правительство во главе с князем Г. Львовым. По их мнению, Государственная дума (IV, избранная в 1912 году) назначила в согласии с Петроградским советом рабочих депутатов первый кабинет министров, пользующийся доверием страны. Появилась надежда, что новый порядок, только что установленный народом, обеспечит устойчивость правительства.

Днем позже «Русское слово» сообщило подробности законной передачи власти. Царь уступил корону своему брату Великому князю Михаилу, а тот отрекся от престола в пользу Временного правительства. Газета привела слова Великого князя, сказавшего, что новое правительство лучше, чем он, справится с предстоящими трудностями и что учредительное собрание, избранное народом, проведет справедливую реформу «основного закона государства».

Кроме того, в «Русском слове» в эти дни часто публиковались интервью с политэмигрантами, пока находящимися за границей или только что вернувшимися в Россию, с простыми солдатами и рабочими, в том числе и с поддерживающими воскрешенный совет Москвы или иных губернских и уездных городов. (Тем не менее некоторые из этих советов распорядились бойкотировать сытинскую газету как «буржуазный» орган.) Собирая мнения различных людей, подтверждающие, что большинство граждан выступает за созыв учредительного собрания в Москве, репортеры «Русского слова» в то же время разоблачали прежнюю власть с помощью сведений, добытых в секретных архивах охранки; в частности, выяснилось, что бывший заместитель руководителя Петербургского бюро «Русского слова» И.И. Дрилих был агентом полиции[528].

В течение весны и лета «Русское слово» отмечало рост анархии в стране и его первоначальный оптимизм потускнел и расплылся, как все чаще расплывались на газетных полосах слова ввиду неопытности рабочих и низкого качества типографской краски. Ощутимую потерю понесло «Русское слово» в июне с уходом Дорошевича, чей контракт истек в марте. В следующем году по совету врача он переедет на юг.

Тем временем новое правительство предоставило свободу печати всем партиям, включая большевиков, и продолжало вести войну; однако провал июльского наступления на германском фронте привел к отставке Львова. Новый первый министр А.Ф. Керенский, член партии социалистов-революционеров, назначил командующим генерала Л.Г. Корнилова, но уже в августе вынужден был отдать приказ о его аресте, ибо тот возглавил неудавшийся поход на Петроград в целях предотвращения попытки большевистского переворота.

Ленин, в апреле вернувшийся в Россию из Швейцарии, укрылся во избежание ареста в Финляндии. Оттуда он рекомендовал Центральному Комитету большевистской партии подталкивать рабочих к закрытию «буржуазных» газет, взявших сторону правительства[529], и не раз подчеркивал, что в первую голову это относится к «Русскому слову». «Русское слово» выходило уже более чем миллионным тиражом, в то время как общий ежедневный тираж всех большевистских газет насчитывал около 600 тысяч экземпляров.

В перспективе Ленин планировал «национализировать» издательское дело, как и вообще всю экономику, но пока высказывался на сей счет весьма скупо. Правда, в сентябре он все же предупредил, что после революции государство «возьмет все типографии и всю бумагу»[530]. Кроме того, была опубликована его статья, лукаво озаглавленная «Как обеспечить успех учредительного собрания (о свободе печати)», где он заявил, что буржуазная свобода печати означает свободу лишь для богатых. Такие газеты, написал он, процветают за счет рекламы, и привел в пример «Русское слово»[531].