Читаем без скачивания Боги войны - Конн Иггульден

Брут злобно рассмеялся, а Октавиан вопреки рассудку очертя голову бросился в атаку. Брут качнулся вперед и нанес противнику удар — опять по той же щеке и рассек ее.

— Отличный способ разделки, правда? — сказал он. — А ты теряешь подвижность, мальчик.

Впрочем, выдохлись уже оба, и теперь каждый пытался нанести смертельный удар. Брут толкнул Октавиана коленом в пах, но тому удалось ранить Брута в ногу. Брут вскрикнул.

— Что, больно? — прохрипел Октавиан.

— Пощипывает, — ответил Брут, принимая твердую стойку.

Мечи снова поднялись и слились в звенящем мелькании. Враги сражались не на жизнь, а на смерть. В пылу боя они почти не замечали ударов, на серебряных доспехах было полно вмятин. Наконец Брут, проткнув панцирь, поразил Октавиана, и тот схватился за бок. По телу у него струилась кровь, от яркого солнца потемнело в глазах. Он упал на колени, готовый почувствовать в горле железо клинка.

Брут отшвырнул меч Октавиана в сторону и стоял, глядя на противника сверху вниз.

— Ничего, все это можно заштопать, — утешил он, опершись руками на колени. — А я вот думаю: сломать, что ли, тебе руку?

Рана на бедре сильно болела, но Брут о ней не думал. Бывало и похуже.

Октавиан поднял глаза.

— Если ему нужна империя, — выговорил он, — пусть получает!

Брут, вне себя, размахнулся и ударил Октавиана кулаком, опрокидывая на спину.

— Ты неслыханный глупец! — сказал он поверженному врагу.

ГЛАВА 31

В один из последних дней лета в Александрии загремели трубы — к городу приближалась барка царицы. Брут выслал навстречу дюжину римских галер. Из портовых запасов выдали достаточно провизии для устроения празднеств. Пурпурный парус увидели издалека, и сотни лодок присоединялись к процессии, окружая царскую барку, словно стайка пестрых птичек.

Дни становились короче, но воздух оставался тяжелым и жарким. Царица вышла на палубу и смотрела, как приближается флот, а рабы обмахивали ее опахалами. Безмятежным дням на Ниле пришел конец — у Клеопатры близились роды. Ей было скверно, и все быстро надоедало. Если у царицы разыгрывались нервы, Юлий буквально ходил по струнке. Увидев римские галеры, она вспыхнула от гнева и, сощурившись, спросила:

— Ты вызвал сюда все войско?

— Лишь самую малую часть, — ответил Юлий. — Нельзя же оставить Александрию без защиты, когда ты уедешь в Рим.

— Моя армия обычно с этим справлялась, — с негодованием заметила царица.

Тщательно взвешивая слова, Юлий произнес:

— Не хочу рисковать даже в малой степени. Эти галеры здесь для того, чтобы защищать наследство нашего сына. Доверься мне. Ведь я дал клятву.

Клеопатра почувствовала, как шевельнулся ребенок. Она невольно содрогнулась — быть может, этот римлянин уже отобрал у нее трон? Египту пять тысяч лет, Египет устал, а враги выжидают удобного момента. Юная сила Рима отпугнет от ее страны хищников, как факел, брошенный в морду зверя. Клеопатру воодушевляли разговоры Юлия о державе с двумя столицами, но, видя в порту столько легионеров, царица начинала бояться. Юлий великодушный человек, отличный любовник, однако он еще и полководец, чья мощь подобна буре. И этому полководцу приглянулся ее город.

Юлий заметил, что Клеопатра дрожит, и, взяв у рабыни платок, ласково укрыл ее плечи. Его нежность исторгла слезы из глаз царицы.

— Верь мне, — мягко попросил он. — Ведь все только начинается.

На пристани барку встречали римские центурии — построение было безупречным. Юлий и Клеопатра ступили на берег, и легионеры громко приветствовали возвращение своего консула. Царице подали паланкин; под его пологом она укрылась от взглядов толпы, и дюжие рабы подняли носилки на плечи.

Юлий стоял рядом и примечал, что изменилось в городе, пока он плавал.

В порту теперь царил порядок. Кое-где виднелись дозорные легионеры. Римляне выстроили новые здания для таможни и реквизировали несколько старых, чтобы следить за доходом от торговли. Брут не терял времени.

Процессия двинулась через Александрию, и по мере приближения к царскому дворцу присутствие в городе римлян становилось заметнее. На каждом углу Юлий видел салютующих легионеров. Плотные ряды солдат оттесняли горожан, стремящихся пробиться к своей царице. Римляне перекрыли все прилегающие дороги, и только ведущая к дворцу улица оставалась свободной.

При мысли о том, что может подумать Клеопатра, Юлий поморщился. Он сам отправил в Грецию приказ, однако зрелище такого количества легионеров встревожит кого угодно. Когда он прибыл в Египет, это была совершенно чужая страна, а его люди постарались превратить ее в римскую провинцию.

Во дворце вокруг царицы взволнованно засуетились рабыни. Хотя Клеопатра устала и у нее болели ноги, прежде чем удалиться в прохладу внутренних покоев, она задержалась на крыльце и повернулась к Юлию:

— Так я могу тебе доверять?

— Ты носишь моего сына, Клеопатра. Но и без этого ты для меня дороже всего. Я хочу защитить тебя.

Царица собралась что-то ответить, однако передумала и лишь недовольно поджала губы.

Юлий вздохнул. На них смотрели тысячи легионеров.

— Что ж, моя повелительница, пусть видят… — И, не произнося более ни слова, он опустился перед ней на колени.

Клеопатра взглянула на покрасневшего Юлия и просветлела. Уголки ее рта тронула улыбка.

— Никогда не видела, чтобы люди преклоняли колени с таким надменным лицом, — прошептала царица Юлию в ухо, и ему стало смешно.

Пообедав и искупавшись, Юлий собрал своих галльских полководцев. Командирам из Греции придется подождать. Юлий выбрал то самое помещение в квартале писцов, в котором обосновался Брут, и, ожидая своих подчиненных, с любопытством осматривался.

Первыми появились Брут и Домиций; отсалютовав, они сели. Следом вошел Регул, его обычно сумрачное лицо благодаря возвращению Юлия немного оживилось. Пока Домиций разливал вино, вошли Октавиан и Цирон.

Прежде чем выпить, каждый поднимал кубок, приветствуя Юлия. Все здоровые и загорелые, особенно Цирон. Он вполне мог сойти за египтянина. У Октавиана на щеке красовался свежий шрам, и вел он себя гораздо сдержаннее других. Юлий соскучился по друзьям, по их многолетнему братству. Консул плавал почти шесть месяцев, и ему казалось, что друзья от него отдалились.

— Друзья, выслушаем ваши доклады, — спросил он, — или будем пить и болтать до самого заката?

Регул улыбнулся, но прочие были немного насторожены. Наконец Октавиан нарушил молчание:

— Я рад тебя видеть, господин.

Брут поглядывал на Октавиана с каким-то вежливым интересом, и Юлий заподозрил, что между ними что-то произошло. Однако сейчас ему не хотелось слушать пререкания и видеть недовольные лица. После плавания по Нилу подобные склоки представлялись ничтожными.

— В городе спокойно, — сообщил Брут. — Да другого и ожидать нельзя, когда здесь находятся тысячи отборных легионеров. Были случаи грабежа — не много, и кое-кого отправили на исправительные работы в отдаленные гарнизоны. Словом, ничего важного. Еще мы тут построили приличную канализацию и навели порядок в порту. Ну и некоторые неплохо развлеклись. А как чувствует себя царица?

Юлий, довольный, что все в порядке, кивнул.

— Роды через несколько недель или даже раньше, — сказал он, и взгляд его потеплел.

— Значит, сын и наследник, — заключил Брут, незаметно для Юлия посматривая на Октавиана. — Придется тебе объясняться с Кальпурнией.

Юлий опять кивнул, понемногу потягивая вино. Напоминание о слезливой супруге не доставило ему удовольствия.

— Я ведь не знал, что так случится, когда на ней женился, — задумчиво проговорил он. — С тех пор как я отплыл в Грецию, столько всего произошло…

— А когда родится ребенок, мы вернемся в Рим? — неожиданно спросил Октавиан.

Юлий видел, что тот чем-то смущен, но не мог понять, в чем дело.

— Вернемся. Я оставлю здесь два легиона — следить за порядком. Напишу Марку Антонию, чтобы выделил несколько галер — возить сюда жалованье солдатам и приказы. Во имя богов — как мне хочется его видеть! Я соскучился по родным местам. Стоит упомянуть о Риме, и я начинаю рваться туда всей душой.

Глядя на серьезные лица окружающих, Юлий собрался с мыслями.

— Отвезем в Рим останки диктатора и там похороним. Я намерен воздвигнуть статую — быть может, в театре Помпея. То, как он погиб, до сих пор не дает мне покоя. Я написал о нем дочери. Хотя бы ради нее я должен оказать ему последние почести.

Юлий замер, уставившись в пространство. Больше года прошло со дня сражения при Фарсале, а переход Рубикона казался немыслимо далеким. Юлий понял, что месяцы, проведенные на сонной реке, сделали его другим. Друзья по-прежнему напоминают поджарых волков, привыкших драться, а сам он уже не такой.