Читаем без скачивания Утраченная реликвия... - Андрей Воронин

– Чем это здесь так воняет? – брезгливо морща нос, осведомился Саныч. – Ты обгадился, что ли? Ну-ну, не надо так драматизировать. Все далеко не так страшно, как тебе, может быть, представляется. Ситуацию еще можно выправить. Хочешь, чтобы я этим занялся?

Ремизов часто-часто закивал, продолжая прижимать к лицу ладони с растопыренными пальцами.

" – Это будет стоить денег, – сказал Аверкин. – Живых, осязаемых, зеленых американских рублей, и притом в изрядном количестве.

– Сколько? – невнятно послышалось из-за прижатых к лицу жирных волосатых ладоней.

– Триста, – сказал Аверкин и, не глядя, наступил на хребет журналисту, который опять пытался подняться на карачки, – наступил и прижал, снова распластав этого умника по давно нуждавшемуся в циклевке паркету.

– Сколько?! – Ремизов отнял ладони от лица и посмотрел на Саныча уже без страха, но с удивлением – с презрительным, черт бы его побрал, удивлением. – Ты сказал триста?..

– Триста тысяч, – спокойно уточнил Аверкин.

Ремизов фыркнул и театральным жестом воздел к потолку короткие жирные руки.

– Бред! – визгливо выкрикнул он. – Ты в своем уме? Где это видано – просить такие деньги за какого-то журналюгу?! И потом, где я возьму такую сумму?

– В оффшорном банке, – подсказал Саныч. – Сказать тебе номер счета?

– Сука, – процедил Ремизов. – Ах ты сука!

– Был бы сука, давно бы вымел с твоего счета все до последнего цента, – невозмутимо ответил Аверкин. – Все шестьсот тысяч, как одну копейку. А я, как видишь, предлагаю честный раздел имущества. Кстати, ты зря пузыришься. Конечно, журналист таких денег не стоит.

Ну а ты? Ты сам? Я ведь могу просто повернуться и уйти, а ты поступай как знаешь. Только помни, на том свете деньги тебе ни к чему. Ну, ей-богу, нельзя же быть таким жадным! Сколько ты намерен состричь со своего лондонского партнера за икону – миллион, два? Или, может быть, больше? Наверняка больше. А я прошу несчастные триста тысяч. Это же обыкновенная инвестиция! Не вложишь этих денег в дело – ничего не получишь, вложишь – поимеешь свои миллионы… Ты же деловой человек! Да лежи ты спокойно, мать твою! – прикрикнул он на копошившегося внизу журналиста.

– Все равно подохнешь, урод, – пробормотал снизу Светлов. – Фантомас хренов…

– Все там будем, – философски ответил Аверкин, нагнулся и аккуратно ударил его по затылку рукояткой пистолета. – Хороший парень, – объяснил он Ремизову, который таращил на него белые от ужаса глаза. – Незачем ему мучиться, бояться незачем. Сейчас он вроде как уснул, а проснется уже на том свете… Милое дело! Ну, что ты решил?

Ремизов немного похлопал глазами на лежавшего без сознания журналиста, с усилием проглотил слюну и сказал:

– Черт с тобой, я согласен. Что ты предлагаешь?

Аверкин одобрительно кивнул, подошел к двери и запер ее на ключ.

– Ничего особенного, – сказал он, вынимая из кармана сигареты и закуривая. – Твое дело телячье. Дай отбой своему аукционисту, припрячь икону, а сам вали куда подальше, пока какой-нибудь дошлый эфэсбэшник не вычислил тебя так же, как этот пацан. Потом, когда пыль уляжется, вернешься и вывезешь свою доску – тихо, спокойно, без шума и пыли. Нужно просто потерпеть, не пороть горячку и, главное, сегодня же перевести на мой счет триста штук. Это все, что от тебя требуется.

Остальное я сделаю сам.

– Угу, – промычал Ремизов. Он немного успокоился, и в его голосе опять появились привычные иронические нотки, столь ненавидимые Аверкиным. – Я переведу бабло, а ты просто слиняешь. Куда как хорошо!

– Жирный дурак, – сказал ему Саныч. – Ну, давай, предложи другой вариант! Чего молчишь? Нет вариантов? Вот и не выступай. А чтобы ты не боялся, я приступлю к работе прямо сейчас, при тебе.

С этим словами он направил пистолет в голову Светлову, который по-прежнему лежал на полу, не подавая признаков жизни.

– Стой! – свистящим шепотом выкрикнул Ремизов. – Не здесь! Ты что, с ума сошел? Под монастырь меня хочешь подвести, маньяк чертов?!

– Да, действительно, – сказал Аверкин, с большой неохотой ставя пистолет на предохранитель. – Твоя правда. Где-нибудь в лесу, по крайней мере пол отмывать не придется. Тогда берем его и ведем в мою машину. Она у запасного выхода, во дворе.

Ремизов поморщился, но спорить не стал. Он набросил на плечи свое роскошное бежевое пальто, нахлобучил шляпу и, подойдя к сейфу, вынул оттуда какой-то прямоугольный предмет в черном полиэтиленовом пакете.

– Это что, она? – удивился Аверкин.

– Она.

– Ну ты кретин! А если обыск?

– А где прикажешь ее держать – на вокзале, в камере хранения?

Аверкин безнадежно махнул рукой: поступай как знаешь. Ремизов сунул пакет с иконой за пазуху, затянул на объемистом животе пальто, подошел к Светлову и, наклонившись, взял его под левую руку. Вдвоем с Аверкиным они поставили безжизненно обмякшее тело журналиста на ноги. Аверкин отпер дверь и выглянул в коридор.

– Чисто, – сказал он. – Пошли.

Они выволокли Светлова в коридор, и Ремизов ногой захлопнул за собой дверь кабинета.

– Только учти, – сказал он Аверкину, – спиной к тебе поворачиваться я все равно не стану.

– Понятное дело, – ответил тот, одной рукой поддерживая норовящего соскользнуть Светлова, а другой нашаривая в кармане ключ от машины. – Только и ты учти, приятель: в случае надобности я тебя и с фасада протараню в лучшем виде. А теперь давай, шевели своей задницей! Время не ждет! Не забывай, что где-то поблизости бродит его приятель.

Они протащили журналиста по коридору. Аверкин распахнул наружную дверь и осмотрелся, щурясь от яркого солнечного света.

– Пошли, – повторил он. – Да не дрейфь, толстяк!

Ну, перебрал человек, а друзья его в беде не бросили, решили доставить домой… Аида!

Они спустились с крыльца и подошли к сиротливо стоявшему посреди двора ярко-желтому «жигуленку».

Аверкин вынул из кармана ключ и замер, увидев, что стекло левой передней двери россыпью мелких осколков поблескивает на асфальте и на водительском сиденье.

Дверь была слегка приоткрыта, а в передней панели на месте магнитолы зияла прямоугольная дыра, из которой неопрятно свисала разноцветная лапша проводов.

– Скотобаза, – сквозь зубы процедил Аверкин. – На пять минут машину оставить нельзя… Вот ведь твари!

– Подростки, – прокомментировал Ремизов, пыхтя под тяжестью безжизненно обмякшего тела журналиста. – Нормальный вор не стал бы стекло бить.

– Нормальный вор… – проворчал Аверкин, просовывая руку в салон и вытягивая шпенек запора задней дверцы. – Нормальный вор на старую совковую магнитолу не польстился бы. Это так, любители острых ощущений, отморозки малолетние… Было бы время – нашел бы и ноги повыдергивал. А вообще-то, не нравится мне это происшествие.

– А я думал, ты обрадуешься, – ядовито отозвался Ремизов.

– Да я не о магнитоле, – задумчиво сказал Аверкин.

Он открыл заднюю дверцу и с помощью Ремизова затолкал своего пленника на сиденье. – Я даже не о стекле, хотя это, скажем прямо, неприятно. Мне не нравится, что это произошло средь бела дня, причем именно здесь, сейчас и именно с моей машиной. Странное какое-то совпадение…

– Паранойя, – поставил диагноз Виктор Павлович. – Поехали к чертям отсюда, пока нас тут не застукали. Потом разберешься, что к чему.

– Главное, чтобы оно было, это «потом», – сказал Аверкин и решительно полез за руль. – Ладно, ты прав, надо валить отсюда, и чем скорее, тем лучше.

Он потянулся через соседнее сиденье и отпер правую дверь. Ремизов с трудом втиснул свою грузную тушу на сиденье, машина качнулась и слегка перекосилась на правый бок.

– Говно амортизаторы, – заметил Виктор Павлович. – И машина говно.

– В самый раз для наших говенных дел, – миролюбиво возразил Аверкин и вставил ключ в замок зажигания. – Черт, как стекла жалко! Ты сквозняка не боишься, толстяк? Ехать будем быстро, так что сквозняк я тебе гарантирую.

Он повернул ключ, удивленно поднял брови и повторил попытку. Двигатель был мертв, как булыжник, даже стартер не вращался. Аверкин повернул голову и встретился глазами с Ремизовым. Виктор Павлович снова был бледен и покрылся пятнами, как раздраженный осьминог.

– Что это? – спросил он напряженным голосом.

– Это п…дец, толстяк, – сказал Аверкин и полез из машины.

Прежде чем поднять капот, он еще раз внимательно огляделся по сторонам. Вокруг по-прежнему никого не было, выселенный дом напротив скалился пустыми оконными проемами, легкий ветерок играл мелким мусором на корявом разбитом асфальте. Саныч подавил внезапно вспыхнувшее желание бежать отсюда со всех ног – прямо сейчас, не медля ни секунды, пригнувшись, стремглав, под арку, на улицу и в первое попавшееся такси – и неторопливо поднял капот.

Неисправность была такой чудовищной, очевидной и окончательной, что он даже не сразу ее заметил, а когда заметил, тихо выматерился сквозь зубы. Дело было за малым; в машине начисто отсутствовал аккумулятор.