Читаем без скачивания Нумизмат - Евгений Сартинов

Но Князев на удивление хорошо принял Силина, охотно показал свою коллекцию, хотя честно признался, что ни в каких нумизматических обществах никогда не состоял, более того, последнюю монету приобрёл с рук лет двадцать назад. Коллекция майора просто потрясла Михаила своим разнообразием и объёмом. Удивило Силина и то, что многие монеты у майора имелись в двойном, а то и в тройном экземпляре. Некоторые из них Князев тут же подарил новому знакомому. В тот вечер они просидели часов пять, обсуждая и рассматривая многочисленные планшеты, и лишь темнота прервала неспешный разговор двух родственных душ.

На следующий день уже Князев пришёл в гости к Михаилу. Так завязалась дружба двух людей, столь отличающихся возрастом, характерами, с различными взглядами на жизнь. Князев остался ортодоксальным коммунистом самого левого, сталинского толка, Силин же всю свою трудовую жизнь не любил нахлебников в виде партсекретарей разных рангов и уровней, самих не производящих ничего, только указывающих, что он, Силин, должен делать, сколько получать и о чем думать.

С началом перестройки и разгребанием грязи прошлого идеологические споры Михаила с майором начали доходить до ругани, а затем и вовсе привели нумизматов к полному разрыву. И вот теперь, три года спустя, Князев сам звал его к себе!

На следующий день Силин с утра пошёл к отставному майору. На его сдержанный стук дверь открыл Толька. Все так же косясь как-то в сторону, он мотнул головой на дверь кабинета и ушёл в глубь длинного коридора, откуда доносились шипение и запах готовящейся пищи.

— Кто там, Толя? — услышал Силин резкий женский голос, затем неразборчивое бормотание дурачка. Михаил уже открыл дверь, когда из кухни выскочила невысокая худощавая женщина в кокетливом фартучке с кружевами, с резкими движениями.

— Куда, к нему нельзя! — с ходу зашипела она, но из кабинета донёсся гулкий голос майора:

— Изольда, это ко мне!

Изобразив на морщинистом лице обезьянью гримаску досады, женщина отвернулась и так же стремительно скрылась в кухне.

Первое, что почувствовал Силин, войдя в кабинет, — жуткий, неприятный запах, напоминающий человеческие испражнения, но гораздо более резкий и стойкий. Глянув перед собой, Михаил мысленно ахнул. Огромный письменный двухтумбовый стол, краса и гордость отставного майора, бесследно исчез, вместо него стояла старая железная кровать и на ней покоилось то, что осталось от хозяина дома.

С первого взгляда Силин понял, что старый нумизмат доживает последние дни. Князев чудовищно исхудал, кожа плотно обтягивала скулы и обострившийся нос, складками болталась на высохшей шее. Высвободив из-под одеяла тонкую, дистрофично-прозрачную руку, майор протянул её гостю. Пожимая слабые, словно водянистые пальцы, Михаил сочувственно покачал головой.

— Что, хорош? — усмехнулся Князев.

— Да, Семён Фёдорович, крепко вас, однако, скрутило, — признался Михаил. Юлить и бодриться он не стал, знал по-настоящему мужской характер Князева.

— Рак желудка, — пояснил майор. — Они скрывают, и врачи и Изольда, но я-то точно знаю, всяческих смертей в своей жизни навидался, чего уж там.

— Сильно болит?

— Нет, уколами пичкают, глушат. Только все чаще колоть приходится, дохожу. Ещё несколько дней, и все, ящик!..

Тут в дверях показалось сморщенное личико жены майора.

— Сема, ты не устал? Может, молодой человек тебя утомляет?

— Изольда, оставь нас в покое, дай поговорить! — чуть повысил голос Князев, в нем проявились металлические ноты. Дверь с треском захлопнулась. Майор, откинувшись на подушки, слабо усмехнулся.

— Боится жёнка, что коллекция на сторону уйдёт. Ты вовремя пришёл, Арнольд и Рава в Железногорск час назад укатили.

— Они что, здесь? — удивился Силин.

— Да, налетели, стервятники, падаль поклевать.

Изольда была третьей женой Князева. С первой он развёлся ещё до приезда в Свечин, уже тут майор женился на Марии, крепкой, здоровой на вид уральской девке. Но прожили они вместе всего три года, при родах Мария умерла, оказалась слаба сердцем. Что-то повредили при родах и Толику. Полным идиотом его назвать было нельзя, он читал книги, здраво и разумно говорил. Вот только речь свою часто не мог довести до конца, она превращалась в невнятную кашу. При этом Толик начинал нервничать, передёргивался всем телом и старался куда-нибудь уйти. Но физически он вырос довольно крепким и методично перекапывал по осени девять соток отцовской дачи.

После смерти Марии Князев женился снова, на вдове с двумя детьми Изольде Анохиной, в девичестве Левензон. Силин видел её фотографии тех времён — молодая вдова чудо как была хороша. Уже в те времена она работала директором продуктового магазина. Карьера её развивалась вполне успешно и закончилась в должности начальника местного торга. Все это время Изольда Исаевна успешно отбивала атаки ревизоров, хотя жила всегда не по средствам. Силина ещё в первое посещение поразила пятикомнатная квартира Князевых. Там не было вульгарных стенок и ковров, вся мебель представляла из себя один антиквариат. Два объёмных гаража хранили в себе по машине. Большие автомобили маленькая Изольда не любила, предпочитала простые «Жигули», но зато меняла их каждые три года. Одна машина стояла про запас, на другой ездили. Ещё в середине семидесятых этот запасной гараж подломили, но машину, на удивление многих, не раскурочили. Просто там было чем поживиться. Одних дефицитнейших по тем временам покрышек взяли штук десять, обо всем остальном Князевы умалчивали, просто изнутри гаража сделали обвязку арматурой.

Старший сын Изольды Арнольд, окончив школу, уехал в Москву и поступил в торговый институт. Пошла по стопам матери и дочь, также отбыв на изучение фамильного дела в первопрестольную. Оба они в Свечин не вернулись. Сын заведовал крупным универмагом, Рава махнула ещё дальше — вышла замуж за соплеменника и отбыла на историческую родину. Вот Силин и удивился, что оба пасынка майора прибыли в Свечин из столь отдалённых Палестин.

Словно подслушав его мысли, Князев, усмехнувшись, сказал:

— Никогда не думал раньше, что буду жить с еврейкой, да ещё и растить её детей. Садись, не стой.

Когда Михаил примостился рядом с кроватью на стульчике, майор начал свой рассказ.

— Я тебе раньше не говорил, как приобрёл эту коллекцию, так вот, послушай. Хотя… — Он потянулся в сторону ближайшего стеллажа и, сморщившись от неудобной позы, достал из-за книг чёрную тетрадь и такую же небольшую коробочку.

— Тетрадь спрячь, успеешь прочесть, а это открой. Что это за монета?

— Ну, судя по надписи, это константиновский рубль, — уверенно заключил Силин, стараясь рассмотреть детали чеканки.

Князев на ощупь достал со стеллажа большую лупу и подал её Михаилу. Потом пальцем ткнул в один из каталогов, и без слов понявший его Силин быстро нашёл в фолианте фотографию нужной монеты. Ещё несколько минут Михаил рассматривал монету, сличал её с изображением в книге, наконец неуверенно высказал свои соображения:

— Похоже даже, что это не копия, а новодел, такое впечатление, что её делали одним и тем же штампом.

— Именно так, но это не новодел, это подлинник, одна из шести монет, изготовленных в 1825 году. Вся её история записана в этой тетради, потом почитаешь. Я там тоже накарябал… своё послание. Спрячь её и никому не показывай. Коллекции мне не жалко, пусть вороньё растаскивает, у тебя сейчас не хуже. Черт с ними. Но эта монета мне дорога. С неё все ведь и началось. А ты настоящий нумизмат, фанатик, ты один можешь понять, что значит владеть подобной вещью.

Видя, что Силин застыл в нерешительности с монетой в руке, майор сделал слабый, но нетерпеливый жест рукой:

— Спрячь, спрячь! А сейчас дай попить и подними меня чуть повыше, я тебе кое-что расскажу.

Михаил помог Князеву приподняться, поддерживая его со спины. При этом он с содроганием ощутил неприятную, потную, размягчённую плоть больного. На секунду отвращение подступило к горлу, но усилием воли Силин преодолел себя.

Даже столь мизерное усилие стоило майору больших трудов. Он долго переводил дух, слабым движением вытер пот со лба, потом только начал рассказывать:

— В сорок восьмом меня после ранения перевели с Украины в Ленинград. Я тогда уже подполковником был, да-да, не удивляйся. Тогда как раз принялись чистить городскую верхушку: Кузнецова, Воскресенского, Попкова. Ну и подмели МГБ, естественно. Я сильно не зверствовал, они ещё до моего приезда сами себя сожрали, нынешние писаки многое про нас напридумывали. Потом все успокоилось, а тут я и Нюську встретил. Роскошная дамочка, среди дохлой блокадной молодёжи она смотрелась как арбуз среди баклажанов. Втюрился я в неё крепко, с родителями познакомился. Папа её по снабжению подвизался, экспедитором по городам мотался, мануфактуру закупал для швейной фабрики, самый ходовой в те времена товар. Дом у них был полная чаша, папашке Нюськиному, Василию Яковлевичу, льстило, что офицер МГБ за его дочкой приударил. Скоро и свадьбу сыграли. Квартира у меня была, папаша её обставить помог, зажили, как говорят, душа в душу. К Пинчукам по воскресеньям в гости ходили, тесть мужик ничего был, хитрый, правда, такой, знаешь, типичный кулачок, все под себя тащил, но в дочке души не чаял.