Читаем без скачивания Переступая грань - Елена Катасонова

На улице было снежно и солнечно. И солнце, яркое, теплое, уже весеннее, сноровисто и весело превращало снег в мелкие ручейки; они торопливо бежали к водостокам, люди перешагивали через них, поругивая городские власти за обычную их медлительность и нерасторопность, но поругивая беззлобно, добродушно, потому что все понимали, что пережили вчера последний в этом году снегопад и весна наконец-то вступила в город.

- Ишь, расчирикались, - улыбнулся прохожий.

Воробьи и вправду чирикали и веселились вовсю. Из всех оставшихся на зиму птах воробьи первыми чувствуют весну, смело и безрассудно бросаясь в холодные лужицы, чтобы побарахтаться, повздорить, подраться и снова взлететь на ветки - погреться на солнышке.

А Тане было еще больнее под ласковым солнцем и синим небом: все рады, все счастливы, только она одна. Таня словно забыла, что есть мать и дочь, ее больные, друзья, научная работа в клинике... Никого и ничего не было у нее в это утро, в этот день, в этот вечер, потому что ее бросил Женя. Она повторяла себе это снова и снова, не щадя, унижая себя, а сама как одержимая ждала звонка. В кабинете, где принимала больных, телефон был только внутренний, но она попросила, если что, позвать ее непременно в регистратуру.

- Я жду очень важный звонок, - сказала Таня несчастно.

- Не волнуйтесь, позову обязательно, - заверила ее пожилая регистраторша, разрываясь между двумя телефонами, трезвонившими беспрестанно.

"Как же тут прозвониться", - уныло подумала Таня и побрела в кабинет.

И после обеда, в больнице, Таня ждала и ждала - Женя знал все ее телефоны, - не очень-то понимая, на что все гневается Сережа.

- Да ты что, оглохла? - вышел он наконец из себя. - Я говорю, вытащили мы пациента из седьмой палаты.

- Ну и хорошо, - равнодушно ответила Таня.

- Да ты хоть взгляни! - Сергей сунул ей последнее ЭХО. - Вытащили-то по твоей методике!

- Я и говорю - "хорошо", - повторила Таня, и Сергей посмотрел на нее с горестным недоумением.

- Тань, а Тань, - сказал потише, - что-то случилось? Что-нибудь с мамой, с дочкой?

- Нет, нет, - испугалась Таня и постучала костяшками пальцев о притолоку. - Все в порядке.

- Да, кстати, - вспомнил Сережа, - тут у нас есть две путевки, почти бесплатные, в Крым. Санаторий матери и ребенка. Как раз для тебя. Я в месткоме так и сказал. Записали!

- А разве у нас еще есть местком? - удивилась Таня.

- А почему нет? - вытаращил на нее глаза Сергей.

- Я думала, это все в прошлом...

- Ничего подобного. Есть! - Сережа был очень доволен за Таню. - Зайди в пятьсот тринадцатую. Там такая Любовь Михайловна...

- Татьяна Ивановна, вас к телефону! - крикнула лаборантка, и Таня, оборвав разговор на середине, бросилась в конец коридора.

Сережа задумчиво смотрел ей вслед.

- Это я, - сдержанно сказал Женя. - Не хочу, чтобы ты ждала моего звонка: знаю, как это выматывает. Извини, что вчера положил трубку.

- Нет, ты извини! - закричала Таня. Ей было все равно, что все в ординаторской, нагнувшись к своим столам, с интересом слушают: ведь он позвонил! - Никогда больше... Ни за что... - как в бреду, клялась Таня. - Я все тебе объясню. Позвони вечером, хорошо?

Какой жалкой она была! Какой счастливой!

- Хорошо, позвоню, - сказал Женя и, опять не прощаясь, повесил трубку.

А Таня все стояла, улыбаясь бессмысленно, пока Верочка не тронула ее за плечо.

- Мне бы позвонить, Таня.

- Ах да, конечно!

Какое удивительное за окном солнце! Какая милая эта Вера!

- Так что там, в седьмой палате? - звонко спросила Таня у подошедшего к ней Сережи. - Я ж говорила, моя методика не подведет!

И она поспешила к своему больному.

- Кардиограммы-то захвати! - крикнул ей вслед Сережа, но Таня его не слышала.

Пациент ожил и в самом деле, и в этом была ее заслуга! Теперь она знает, как лечить в подобных случаях. Вообще-то знала и раньше, но одно дело - знать, и совсем другое - испробовать, да еще впервые, да так успешно! Надо сейчас же рассказать маме: пусть порадуется вместе с ней. Вот уйдут все из ординаторской... И конечно, они с Сашкой поедут в Крым! Только бы Женя простил ее. Подумать только: она снова увидит море! А уж как Сашка о нем скучает!.. Таня зажмурилась, представляя восторг дочки. Она просто физически ощутила эту огромную водную гладь, шелковую ласку волны, соленые на губах брызги. Господи, какой воздух в Крыму! Чистый-чистый, вдыхаешь, как пьешь. Какой виноград - плод горячего, сухого солнца! Там все сказка.

4

- Нет, ты понимаешь, мама, какой сюрприз преподнес старик из седьмой? Все у нас с ним получилось. Все - как по-писаному, по учебнику.

- Ты у меня молодец, - посмеивается Марина Петровна. - Теперь надо проверить - не раз и не два - на сходных случаях, а уж потом...

- Знаю, знаю, - смеется Таня. - Но это уже после Крыма. Ах, мама, как я по нему соскучилась!

- И будет у меня ученая дочь, - задумчиво продолжает Марина Петровна. - Только поликлинику свою не бросай: это, знаешь ли, школа.

- А я и не думаю! - восклицает Таня. - Эх, жаль, Сашка где-то болтается - так хочется рассказать ей про море!

- Скажем... Успеется... Да она тебе позвонит.

- Нет, - быстро говорит Таня. - Я лучше сама!

На минуту ей становится стыдно, но мама воспринимает ее слова как должное.

- Ага, позвони.

Таня носится по маминой квартире как вихрь. На солнце сразу высвечивается пыль, и Таня встает на табурет, чтобы дотянуться до самых дальних уголков - до стенки шкафа, до люстры. Мелодично звякают подвески каждую протирает Таня, - ярко-зелеными под влажной тряпкой становятся листики комнатных скромных цветов - вот-вот зацветут, уже набухли бутоны, надо их протереть.

- Чуете весну, да? - приговаривает Таня, осторожно касаясь бутонов.

Как, оказывается, все просто: стоило ему позвонить, и жизнь началась снова. Можно даже его не видеть, только знать, что он есть у нее. "Какая я глупая, - думает Таня под яростный вой пылесоса. - Как я могла устать от любви? Да, трудная, тайная, и живем мы врозь, но ведь любим!" Она напевает старую песенку о весне и любви и чувствует себя такой счастливой, красивой, удачливой! "И про старика из седьмой расскажу. Пусть порадуется вместе со мной! И про море! Но чтоб он ничего такого не думал - надо щадить, надо беречь друг друга. Сразу скажу, что еду с Сашей, пусть не волнуется. И еще скажу, что люблю. Давно почему-то не говорила... Люблю бесконечно, и он меня любит, я знаю. И ничего на свете больше не нужно. Только бы он позвонил скорее..."

Лера умерла, как уснула, спокойно и мирно. В этот день она проснулась в шесть, попила воды, вздохнула, положила руку на грудь - "Как-то тесно..." Женя немедля вскочил - "Что, Лерочка, что?" - а она не дышит.

- Повезло, - с уважительным удивлением сказала врач, по какому-то наитию зашедшая к своей больной ровно в девять. - Один случай из ста.

- Какой? - тупо спросил оцепеневший от горя Женя - ожидаемого, а все равно внезапного. И ни с чем не сравнимого.

- Чтоб без болей и без агонии, - объяснила врач. - Видимо, в сердце пошли метастазы.

- С водой ушла... Весна... - подпершись, вздохнула соседка.

А Женя все смотрел на Леру, бессмысленно поправляя что-то у изголовья, в ногах. "Прости... Прости..." Чьи-то голоса вторгались в его мольбу, прорывая серую пелену безмерной тоски.

- Посиди, папа, в гостиной...

- Женя, Жень, где документы? Вызовем из "Ритуала"?

- А вот и сверток с платочком, рубахой, тапочками. На самом виду положила, сердешная, сама все себе приготовила.

- Значит, знала, догадывалась...

- Женя, она как хотела: кремацию или так?

Черные глаза Нади озабочены и печальны. Она трясет за плечо Женю.

- Как она хотела, скажи!

- Никак не хотела, - сказал Женя и заплакал.

- Значит, кремация, - вздохнула Надя.

Какие-то люди входят-выходят, какие-то проблемы решаются профессионально и быстро.

Жила-была девочка - смеялась, играла в мячик; выросла, стала хорошенькой, светловолосой девушкой; вышла замуж, родила сына... Вон он какой - рослый и крепкий, тоже светловолосый. Любила, работала, много думала и читала, меньше - развлекалась и путешествовала. И вдруг все кончилось, оборвалось. Нет вообще ничего! И скоро от Леры останется только кучка пепла. Непостижимо... И, Боже, как несправедливо и страшно!

- День-то какой, какой день, поглядите! Настоящий весенний.

- Птицы поют, и такое солнце!

- Праведница уходит.

- Почему?

- Потому что в Пасху.

- Ах да, Пасха... Ну, что ж, поехали?

Все дальнейшее - как в бреду. "Этого не может быть..." Да вот же, вот! Темный автобус, по краям скамейки, а посредине - гроб. В нем чужая, не похожая на себя Лера. Страшный зал, словно чистилище: неловкие короткие речи. Гроб опускается в самое пекло... И снова автобус, но Женя едет в машине Пал Палыча. Людочка держит его за руку, сует валерьянку. С другой стороны - сын. Наташа, не оборачиваясь, сидит впереди. Все молчат. А дома стол, составленный из трех, разновеликих, застланный простынями. И снято покрывало с зеркала.