Читаем без скачивания Фаворит короля - Рафаэль Сабатини

Но на самом-то деле это было лишь временным перемирием, ибо вражда пустила слишком глубокие корни. И последующие события взрыхлили почву.

Дело в том, что брак, такой желанный и давшийся такими трудами, поставил Сомерсета в полную зависимость от Нортгемптона и Говардов. Теперь эта семья, члены которой занимали чуть ли не дюжину видных придворных должностей, еще более укрепила свои позиции.

Очень скоро возникла и мощная оппозиция – Герберты, Сеймуры, Расселы с горечью увидели, что придворные блага монополизированы одним семейством, притом семейством тайных диссидентов.

Сомерсет понимал все это, и собственное положение отнюдь его не радовало. Он искал способы обезопасить себя и с тоской большей, чем когда-либо, вспоминал Овербери. Да, Овербери ему очень не хватало. Ему не хватало основательных суждений и тонких советов бывшего ментора. Сомерсет уже видел, что принял не ту сторону, он заметил, как усиливается антиговардовская группировка, в конце концов в нее вошли почти все, имевшие какой-то голос и вес. Он понимал, что буря обязательно разразится, она сметет и Говардов, и его вместе с ними. Вот теперь он припоминал все предупреждения Овербери, все его предостережения против союза с этим семейством и особенно со старым негодяем Нортгемптоном.

В отчаянии, не зная, как выйти из этого трудного положения, он предпринял, пожалуй, самый опасный из всех совершенных им когда-либо шагов.

Пост государственного секретаря пока еще оставался незанятым, а поскольку казна пустовала и откладывать сессию парламента далее было невозможно, также невозможно было откладывать и назначение. Номинально обязанности, входившие в компетенцию первого министра королевства, выполняли сэр Томас Лейк и сэр Ральф Винвуд (они оба, конечно, надеялись официально занять пустовавший пост), к тому же на него претендовал один из Невиллов.

Его светлость рассмотрел все кандидатуры и остановил свой выбор на сэре Ральфе Винвуде. Это был крупный, смуглый джентльмен с полным румяным лицом, окладистой черной бородой и спокойными, глубоко посаженными глазами. Он весьма старательно искал расположения лорда Сомерсета, а на свадьбу явился с многочисленными роскошными дарами. К тому же он обладал хорошими способностями и быстрым умом, и Сомерсет надеялся найти в нем второго Овербери – того, кто взял бы на себя все труды, а славу оставил своему патрону.

Как всегда, послушный воле фаворита, король подписал назначение, и пост достался тому из трех кандидатов, который, на первый взгляд, казался окружающим наименее подходящим. Невиллу были выделены какие-то незначительные привилегии, и он, раздосадованный, ушел в отставку. Но иначе повел себя сэр Томас Лейк. Его-то претензии были самыми обоснованными, поскольку за спиной были годы безупречной службы и богатый опыт, приобретенный еще в царствование Елизаветы. Он принял назначение Винвуда как оскорбление со стороны Сомерсета, посчитал себя униженным и перешел в лагерь врагов – он стал противником самым яростным и боевым и ждал возможности свести с фаворитом счеты.

Прежде чем эта возможность ему представилась, прошел целый год, богатый событиями год.

В июне умер граф Нортгемптон – этот свой последний в жизни поступок он совершил с характерной для него помпезностью и тщеславием. По иронии судьбы он всего лишь несколько месяцев наслаждался должностью, к которой стремился, ради которой интриговал всю жизнь.

Должность лорда-хранителя печати перешла к Сомерсету. Саффолк унаследовал казначейство – ту самую вотчину, которую так долго вожделел и так недолго распахивал Нортгемптон, а должность лорда-камергера, которую прежде занимал Саффолк и о которой отчаянно мечтал Пемброк, также досталась Сомерсету. Пемброк полностью отвечал требованиям, предъявляемым к этой должности, к тому же его поддерживала королева, однако король, похоже, в .своей любви к фавориту никакого удержу не знал. Как не знала границ и алчность фаворита.

Все эти перемещения и назначения породили новых врагов. Сомерсет рассорился с Ленноксом и Хэем из-за испанского вопроса, и вообще внешняя политика, которую теперь Сомерсет вел сам, пришла в расстройство. Все это несказанно его раздражало.

Испания и Австрия объединились против протестантских государств. Курфюрст Саксонский почувствовал опасность и обратился к своему тестю, королю Якову, с просьбой выполнить союзнический договор. Сомерсет попал под подозрение из-за происпанских симпатий – на эту сторону его склоняли Говарды.

Растерянный, перепуганный ходом событий, которыми он не мог, да и не способен был управлять, он все сильнее тосковал по Овербери. Овербери сумел бы увидеть всю картину в целом, сумел бы указать безопасный путь! И думая о печальном конце друга, Сомерсет все чаще корил себя и впадал во все большую тоску и раздражительность.

Он стал ссориться с королем, а поскольку серьезных аргументов, которыми раньше снабжал его Овербери, у Сомерсета теперь не было, он возмещал их отсутствие строптивостью, крайне неуважительным тоном, даже грубостью, и его величество настолько был возмущен, что сделал серьезное предупреждение. Перед таким предупреждением вынужден был склониться и упрямый Сомерсет.

– Робин, тебе следовало бы помнить, что всем своим существованием, за исключением разве плоти и крови, ты обязан мне.

– За что я и плачу вам такой преданностью, которую вы не встретите ни у кого, в том числе и среди тех, кто обязан вам плотью и кровью, – последовал ответ.

Король, нахмурившись, разглядывал строптивца.

– Мне что, следовало бы бичевать себя за то, что я сам возвысил человека, посмевшего пронзать мой слух подобными речами?

Его светлость презрительно передернул плечами и отвернулся, а король вскочил в крайнем гневе.

– Ах ты невежда! Черт побери, не дай Господь, если я решу, будто ты меня презираешь или умаляешь мое достоинство, ибо тогда моя любовь к тебе обратится ненавистью! Уйди прочь! Уйди и поучись, как следует себя вести, прежде чем снова предстать предо мною и прежде чем я смогу смыть из моей памяти твои ошибки. Иди!

Сомерсет мрачно поклонился и вышел вон, а король, уязвленный в лучших чувствах, расплакался, словно женщина, к которой охладел любовник.

Единственной, к кому Сомерсет сохранил нежное отношение и ласковую приязнь, была его графиня – та самая, которая когда-то помогла ему преодолеть его собственные предубеждения и его собственную неуверенность в себе.

Они перебрались из Кенсингтона в Честерфорд-парк, возле Теобальда, а потом, поскольку здоровье графини оставляло желать лучшего, переехали в Айлуорт. Здоровье жены немало заботило Сомерсета, и он относился к ней с неизбывной нежностью. Но даже в ее присутствии он не мог избавиться от меланхолии – порождения все возраставших трудностей, глухой враждебности окружающих и собственной растерянности.