Читаем без скачивания Пятая рота - Андрей Семёнов

Тридцать первого декабря после обеда, когда новогодний зуд начинал приближаться к своему апогею, комбат зашел к нам в палатку в сопровождении Полтавы и Кравцова. Пыхтя и отдуваясь младшие сержанты тащили за комбатом… телевизор! Самый настоящий черно-белый «Рекорд». Из всего взвода я был последний, кто видел телевизор. Это было три месяца назад в учебке на обязательном просмотре информационной программы «Время». Остальные не видели его кто год, кто полтора. Массивное угловатое напоминание о прежней нормальной жизни было встречено с недоверчивой радостью, как предутренний эротический сон. Телевизоров не имели не только взводники, но и ротные. Даже у Скубиева не было своего телевизора — комбат одолжил нам свой. За примерное поведение, беспримерный героизм и отсутствие серьезных залетов Баценков наградил свою личную гвардию просмотром новогодней программы.

Большего для всех нас он сделать не мог!

Привыкшие к грубости и мату, не знающие в своей повседневной жизни ничего, кроме суточных нарядов и боевой подготовки, оторванные от привычного и надежного уклада гражданской жизни, сами дичающие в этих диких местах, спаянные друг с другом в единый живой организм и до смерти надоевшие друг другу, мы смотрели на этот осколок цивилизации на нашем столе и не верили своему счастью…

Мы рассматривали телевизор не решаясь дотронуться до него, будто опасались спугнуть видение из нашего прошлого. Сегодня вечером из этого мутного зеленоватого окошка появятся дяди в галстуках и тёти в вечерних платьях. Они будут чокаться шампанским, жизнерадостно и нарочито бодро шутить, петь нестроевые песни, которых мы еще не слышали. Сверху на них будет сыпаться конфетти и стрелять спиральками серпантин…

А ровно в полночь под Гимн Советского Союза на нем покажут символ всего того, что мы защищаем с оружием в руках: Спасскую башню с рубиновой звездой, кремлевские ели вдоль зубчатой стены и угол Мавзолея. Ведь именно за Спасскую башню, за рубиновые звезды над Кремлем, за этих теть и дядь с игристым шампанским пацаны и берут в руки автоматы. За то, чтобы наши советские люди от Бреста до Владивостока и от Мурманска до Кушки смеялись и шутили, поздравляя друг друга в эту новогоднюю ночь, солдаты и офицеры в касках и бронежилетах, с тяжелыми рюкзаками за плечами лезут в горы и идут в сопки. За то, чтобы глупая, не знающая цену мира, жизни, куска хлеба и глотка воды молодежь могла красить свои космы в радугу, трахать таких же глупых девчонок и выплясывать свои брейк-дансы и рвутся на минах наши бэтээры. За них, за неразумных и беззаботных наших сверстников нас ловят из засады в прицел. За то, чтобы сегодня в советских семьях пластмассовые пробки стрельнули в потолок и падают наши пацаны, прострелянные пулей или прошитые осколком, сотнями своих жизней оплачивая спокойствие миллионов.

За то, чтобы в наших окнах всегда горел свет и было тихо на наших улицах.

«Нет, мужики: это не с нами происходит!».

Черт с ним, с дембелем! Я не раздумывая отдал бы лишнюю неделю своей службы, лишь бы посмотреть сегодня ночью телевизор с веселыми и невоенными программами. Душе хотелось праздника и чуть-чуть «гражданского».

«На телевизор» немедленно были приглашены друзья-разведчики и соседи-обозники. Комбат, желая удостовериться, что телевизор работает, включил его в розетку. Экран показывал девственно белый цвет, динамики выдавали противное шипение. Взвод разочарованно переглянулся. Настроение стало кислым.

— Блин! — выругался Баценков, — у меня с утра показывал. Я проверял.

Он вышел из палатки, а мы остались задумчиво курить и грустно смотрели на такую бесполезную игрушку.

Лучше бы он его вовсе не приносил, чем сидеть вот так и тупо пялиться на полированный ящик, который показывает в модуле у комбата, но наотрез отказывается ловить Москву в палатке у солдат. Разочарование в жизни было полное и разговаривать не хотелось. Всем было понятно, что праздник нам обосрали…

Не выкурили мы еще и по второй сигарете как комбат вернулся с четырьмя полковыми связистами. Двое из них несли на себе восьмиметровую телескопическую антенну, снятую с командирской «Чайки». Связисты прикрутили антенну к палатке с внешней стороны, выдвинули ее на всю длину и воткнули кусок «полевки» в гнездо на задней стенке телевизора. Покрутив антенну и так и сяк, они поймали-таки устойчивое изображение и звук. Три отдельных взвода, собравшиеся в палатке и возле нее вздохнули радостно и облегченно. Дневальному тут же был дан наказ стрелять во всякого, кто подойдет к антенне ближе, чем на метр. Разведчики и обозники на всякий случай поставили еще по одному своему дневальному возле нашей палатки: никто и ничто не должен был омрачить наш праздник.

На вечернем построении комбат объявил три вещи:

Первое: ужин в нашем детском садике сегодня отменяется.

Второе: отбоя сегодня и зарядки завтра не будет. Нормальная жизнь в батальоне начнется завтра с девяти ноль-ноль, то есть — с развода. Личному составу на развод прибыть хоть и с опухшими лицами, но на своих ногах и не воняя перегаром.

Третье: сбор на праздничный ужин происходит в столовой, в крыле второго батальона в двадцать два часа. Все прибывают на ужин организованно в составе подразделений. Деды Морозы и Снегурочки пропускаются вне очереди.

— Вольно, разойдись, — окончил Баценков свою предпраздничную речь.

Дух-состав к накрыванию праздничных столов допущен не был. Держа бережно и аккуратно полковые черпаки носили из каптерок в столовую картонные коробки и блоки Si-Si. В надраенной до блеска столовой деды в меру своего эстетического развития сервировали столы. Старослужащие, не занятые хлопотами в столовой шуршали по каптеркам и что-то там жарили и парили, выжимая из самодельных плиток последний ресурс. Духи были оставлены томиться и сидели в курилках, маясь непривычным бездельем. Сапоги были вычищены по двадцатому разу и жирно лоснились ваксой. Курить не хотелось, так как, убивая время, все накурились до тошноты. Ни шахматы, ни домино, ни нарды на ум не шли и никто не мог сосредоточиться на игре. Чтобы занять себя хоть чем-то и не желая выглядеть на празднике неряхой, я подшил себе свежий подворотничок. Это отняло у меня двадцать минут, до десяти вечера было еще вагон времени, поэтому, я подшил себе еще и манжеты. Теперь края белоснежной материи шли не только вокруг шеи, но и оборачивали кисти рук. Если зажмуриться, то можно представить, что хэбэшка — это почти гражданский пиджак из рукавов которого выглядывают рукава нарядной белой рубашки.

Вот только погоны с лычками на плечах…

Без десяти десять Кравцов подал команду на построение.

Наконец-то!

Весь полк был чист, подтянут и галантен: наш строй пропустил вперед пятую роту, а разведрота пропустила нас. Не хотелось ссориться и задираться, выясняя кто должен проходить первым и все любезно пропускали друг друга вперед, чего никогда бы не сделали в остальные триста шестьдесят четыре дня календарного года.

Столовая была ослепительно красива! Были не только помыты полы, но и стены были протерты влажными тряпками, а пыль и паутина были сметены с самых высоких арматурин перекрытия. На стенах возле столов подразделений висели стенгазеты: не какие-то там «Боевые листки», намалеванные тремя цветными карандашами, а настоящие, выписанные тушью и фломастерами, с наклеенными фотографиями и вырезками из глянцевых журналов. Посмотреть — загляденье.

Столы ломились от угощений, но стол от стола отличался мало: как общий стандарт на каждом были котелки с пловом, французские печенья, югославские карамельки и соки, венгерские маринованные овощи, китайская тушенка, обязательная газировка Si-S-, которая должна была заменить собой запрещенное солдатам шампанское, афганские кексы и яблоки, словом, с небольшими вариациями, один стол в точности повторял другой, не смотря на различие способов и усилий, потраченных на добычу продуктов для них. Вариации заключались в том, что у разведчиков на столе, кроме всего прочего было два ананаса и апельсины. У нас не было ни ананасов, ни апельсинов, зато были маленькие, но очень сочные гранаты, а четвертой роте на столах не по сезону были нарезаны дыни. Вот и все различия. Зато каждый мог гордиться тем, что служит там, где служит, потому, что удалось выпендриться перед остальными, а не просто не ударить в грязь лицом.

В конце столовой справа стояла ударная установка, ионика и к двум большим колонкам были прислонены три гитары — ансамбль.

«Оба-на! А я-то думал, что наш оркестр только в свои клистирные трубки дудеть умеет. Ну ни фига себе!», — думал я глядя на инструменты.

Слева, возле окошка хлеборезки стояла настоящая сосна, украшенная богато и пестро, но несколько странно для взгляда свежего человека. Вместо серебряного дождя и серпантина с лапы на лапу перебегали почищенные пулеметные ленты без патронов, а сами патроны вместо сосулек свисали с кончиков веток, привязанные за нитку. «Солнышки» из донышек баночек Si-Si висели вперемешку с блестящей мелочью, которую порывшись можно отыскать в каптерке или парке. Но у кого повернулся бы язык сказать, что «наша елка» недостаточно хороша или безвкусно наряжена?