Читаем без скачивания Опасные удовольствия - Наталия Левитина

– Думаю, нет. Вы, мужчины, чрезвычайно самоуверенны. Он до сих пор полагает, что в сексе бесподобен.

– Тебе действительно понравилось со мной?

– А ты не заметил?

Алекс, конечно, заметил, но ему очень хотелось слышать вновь и вновь, какой он гигант и виртуоз.

– Ты, Алеша, фантастически хорош. Ты упоителен. Ты заставил меня пережить сказочные, изумительные, обжигающие ощущения, – прямолинейно льстила Ольга, помня о том, что лесть должна быть размашистой и глобальной, иначе ее не примут. Она сохраняла на лице равнодушное, бесстрастное выражение. – Признаюсь, история моей сексуальной жизни включает не одного только Рому. Но с таким мужчиной, как ты, мне еще не довелось встречаться. Что-то непередаваемое.

Два года Ольга обрабатывала полуфабрикат – Романа – и за это время поднаторела в искусстве комплиментов. Подобные речи удовлетворенный Шухов выслушивал не раз. Но Алекс привык иметь дело с безгласными и туповатыми Синтиями и Кристами, которым недоступны были лингвистические экзерсисы, а свое восхищение партнером они выражали большей частью стонами, вздохами и нежным повизгиванием. Поэтому он напряженно вникал, млел и жаждал подробностей.

– Вчера получилось особенно хорошо, правда?

– Да, милый, безумно! Ты талантлив во всем – и в бизнесе, и в сексе. – «Только на тромбоне не играешь», – добавила Ольга про себя. – Ты превратил мое унылое нюрнбергское заключение в волшебный праздник. И за костюм спасибо.

– Мне тоже очень понравилось с тобой. Я, наверное, скоро приеду по делам в Москву. Увидимся?

– Приезжай, посмотрим.

– О чем беседуем? – показался справа по борту огромный румяный Шухов. В последние дни он с негодованием чувствовал, что начинает немного злиться, увидев Алекса в непосредственной близости от Ольги, понял, что Ольге удалось добиться своего – заставить его ревновать, и теперь мужественно давил ногами зародыш ревности.

– Вот обсуждаем, действительно ли эти авиамонстры так надежны, как кажется. Оля боится лететь.

– Боишься? – Роман обнял Ольгу. – Ну, тогда оставайся. Алекс приютит тебя.

– С удовольствием останусь, – кокетливо полыхнула глазами в сторону Шепарева Ольга, одновременно прижимаясь к Роману.

– А я с дикой радостью приму тебя в свои объятья, – признался Алекс.

– Рома, пусти, я схожу припудрю носик. – Оля оставила мужчин одних.

– Ты ее недооцениваешь, – сказал другу Алекс.

– Почему?

– Для роли обыкновенной подстилки она слишком хороша, умна, образованна. И, мне кажется, она вовсе не жаждет выйти за тебя замуж.

– Конечно! Она только об этом и думает.

– Ну и долго ты собираешься продолжать игру?

– Пока она мне не надоест. Еще не надоела.

– Ясно. Знаешь, Рома, что я тебе скажу? Она первая тебя бросит.

– Алекс, не смеши.

– Вот увидишь!

– Так, наш рейс. Ну, давай двигаться..

…Алексей видел, как оторвался от земли самолет, в котором сидели в соседних креслах Роман и Ольга. Он достал свой органайзер – кроме проводов в аэропорту, у него еще были другие дела. Длинноногая мулатка с шоколадными коленками прошла совсем близко от Алекса, откровенно на него поглядывая. Шепарев отвернулся. В груди была незнакомая пустота.

Глава 43

В ночь на шестнадцатое октября сыщик плодотворно трудился, и если бы не подозрительная влюбленность Дирли-Ду в презервативный секс, то давно бы рыжая красавица маялась утренней тошнотой и внезапными переменами настроения. А сейчас Пряжников сидел на лавочке перед подъездом многоэтажки, в которой жила недавно Вероника Соболева, встречал ранние сумерки и терпеливо ждал, пока вернется из магазина, или с базара, или от родственников свидетельница Лидия Павловна Мотыгина.

Лидия Павловна утверждала, что видела Алену Дмитриеву первого октября, в день убийства Вероники, в 10.03 утра, связав появление девушки с отбытием мусорного грузовика и музыкой, доносившейся из квартиры мальчика-меломана Васи.

Настырный Пряжников, озабоченный новым глобальным подозрением, уже побывал в жилищно-эксплуатационном управлении и по документам выяснил, что первого октября к дому Лидии Павловны и Вероники по ошибке направили два мусорных грузовика. Один приехал, как обычно, в половине десятого, второй – в час дня. Навестил Андрей также и школу, где учился меломан Вася. Расточая улыбки и комплименты, упорный сыщик изъял у классной руководительницы журнал пятого "В" и узнал, что первого октября Вася Лапин не мог в десять утра истязать музыкальными воплями Лидию Павловну, так как сидел на уроках и даже получил двойку по географии, двойку по литературе и неуд за хамское поведение. Сам Вася радостно подтвердил все факты – он хорошо запомнил этот насыщенный день. После школы, в предвестии материнского гнева, Вася купил себе набор жвачек, кассету с хитами (на ней песня Агутина «Оле-оле») и пластмассовые наручники. Но все сложилось как нельзя более удачно. Материнского возмездия за двойки не последовало, так как в соседнем подъезде убили женщину и все взволнованно обсуждали это происшествие, забыв не только про Васю, но и про блок вечерних телесериалов.

И сейчас Андрей терпеливо дожидался прихода Лидии Павловны, в надежде вытрясти из нее признание, что она видела Алену Дмитриеву не утром, а в половине второго – когда отъехал ошибочный грузовик-мусоросборник.

От соседнего подъезда отделилась сумрачная фигура, подползла к скамейке и приткнулась рядом с Андреем. Это был небритый, расхристанный мужик низкого роста, сизый и откровенно страдающий, в замызганном пиджачке и мятой панамке. Он что-то бубнил себе под нос.

– …Все несчастья от них, противных, говорю, погибель наша, наказание, кара, возмездие… ползают такие мелкие… безобидными прикидываются, а на самом деле – весь вред от них, гадких….

«О тараканах, что ли? – подумал Андрей. – У него начинается белая горячка!»

– …Ненавижу, ненавижу их! Баба – дьявольское отродье, погибель наша, наказание, кара, возмездие..

– грипп ее мучает, аспирин купила, кальцекс, а меня что мучает, не спросила, вот ложись и помирай, ох, как плохо мне, никакой жалости, аспирин, последние деньги истратила на мерзость непонятную, да пусть сдохнет от этого гриппа, ненавижу, ненавижу… Баба – это мужику путевка в ад, собьет с пути, всю душу вытрясет, испоганит, мерзко мне, мерзко…

– Позвольте с вами не согласиться, милейший, – не выдержал Андрей. – Как ужасно отзываетесь вы о женщинах, хотя ваша оценка наверняка подогревается распространенным мужским недомоганием.

Андрей призадумался, вспомнил лицо Дирли-Ду, потом Катерины и продолжил:

– Женщина – богиня природы, символ Божьего вдохновения, женщина дарит жизнь, надежды и радость, с нее все начинается, она отправная точка всех наших мыслей, гениальных озарений, чувств, ее любовь – восторг и экстаз, то, к чему мы стремимся, о чем мечтаем…

– Мерзкие они, отвратительные, – настойчиво бубнил злобный коротышка. – А тебя, должно быть, любят бабы, что ты такой к ним ласковый. А меня вот почему-то не любят!

Они очень странно смотрелись вместе – свинцово-сизый мятущийся пьянчужка и крупный, фешенебельный, душистый Пряжников – в красивом плаще и с узлом карденовского галстука у горла.

– Ненавижу, ненавижу, сколько бы я в жизни хорошего сделал, если бы… ох, как плохо… женские подлости, свинство, проклятые, всю жизнь мне искорежили. Распоряжаются, как хотят, а это моя жизнь, и я в ней хозяин, зараза…

Андрей с отвращением молчал. Кроха в панамке извергала из себя потоки зловонной словесной жижи, и Пряжникову казалось, что брызги летят ему в лицо. Он поднялся со скамейки.

– Постой, брат, – взмолился маленький алкоголик. – Дай пятнадцать тысяч, не хватает мне!

Мужичок горел таким отчаянием и болью, что Андрей остановился.

– Умираю я, пойми, последние деньги, стерва, унесла на аспирин, коммерческую аптеку облагодетельствовала, а про мужа забыла, плохо мне, муторно! – с новыми силами завопил алкаш, увидев некоторое сострадание в глазах Пряжникова. – Дай, прошу, пятнадцать, не убивай меня.

Андрей достал две десятитысячные.

– Что ты! – обрадовалась мятая панамка. – У меня немного есть, только добавить. Ну, давай двадцать. Тогда и на закусь хватит. Подожди, я мигом!

Озлобленный мужик молниеносно испарился, хотя никак нельзя было ожидать подобной резвости от его измученного организма.

Андрей снова опустился на скамейку. Лидия Павловна все не появлялась. Зато вскоре вернулся приободрившийся алкоголик с бутылкой, старой газетой «Московский комсомолец» и желтой ранеткой. Дрожащими руками он расстелил на скамейке бумагу, достал из кармана два граненых стаканчика.

– Ну, брат, спас! Мужик всегда мужика поймет. – Вот бабы – нет. Не понимают они нас. Давай за встречу и взаимопонимание! Будем знакомы! Борькой меня зовут.

– Меня Андреем. Спасибо, я не буду. Настроения нет.