Читаем без скачивания Батареи Магнусхольма - Дарья Плещеева

— Не смею возразить ясновельможному пану… или все-таки пани?.. — спросил Янтовский. Он видел «Каролину» в фотографическом заведении, и превращение эмансипэ в мужчину казалось ему очень сомнительным.

— Они намного нас опередили, но мы еще можем успеть. Револьвер! — этот приказ относился к Лабрюйеру.

— Держите, — он протянул оружие рукоятью вперед, Хорь взял револьвер и отдал Янтовскому.

— Ну, Господи благослови, — сказал он и побежал, Янтовский — следом.

Барсук повернулся к Лабрюйеру.

— Вам ничего на ум не бредет? — спросил он. — Это ваш город, вы тут все знаете.

— Канал — это одна возможность, и самая сомнительная, — немного подумав, ответил Лабрюйер. — То есть если туда бросить тело с грузом, оно какое-то время пробудет на дне, его течение понемногу потащит к реке. Но спокойно дотащить тело до канала можно в другое время, ближе к рассвету. Сейчас по улицам еще ходят, а возле канала можно напороться на влюбленную парочку. Хотя кусты и деревья облетают, но не всем охота валяться под кустом, иные пока еще просто прогуливаются, взявшись за ручки.

— В такую погоду?

— Для них нет погоды… — Лабрюйер вздохнул. — Отчего Хорь порет горячку и всех на это подбивает? Бежать, лететь, стрелять, револьвер ему подавай!

— Вы еще не знаете всех пакостей нашего ремесла, Леопард, — сказал Барсук. — Когда изо дня в день сидишь в засаде, ловишь какие-то мелочи, занимаешься сущей игрой в бирюльки, и вдруг происходит нечто, требующее действия… Мы должны действовать быстро, но при этом у меня, например, случается легкое помутнение рассудка: наконец-то можно и бежать, и стрелять! Что-то этакое случилось с Хорем. А вы походите столько времени в юбке, поиграйте дурацкую роль! Еще и не то сотворите, когда от юбки избавитесь…

— Ему опять придется влезать в юбку, Акимыч. Так… Дайте подумать…

Лабрюйер представил себе карту Риги.

Красницкий и его помощник поволокли тело по Церковной. Допустим, благополучно перебежали через Романовскую, но потом им придется пересекать Мельничную. А на Мельничной несколько борделей, там допоздна и орманы катаются, и пешие сластолюбцы шастают.

Долго стоять в тени какой-нибудь подворотни с телом, мертвым или же полумертвым, — обременительно. У них крепнет желание избавиться от Адамсона. Скорее всего, он мертв — или же должен погибнуть в ближайшие минуты…

Могли ли они, не доходя Мельничной, свернуть на Романовскую? Могли, пожалуй… И куда бы они доставили несчастное тело? Просто подбросили в любой двор? Вряд ли — тело нужно спрятать. Хотя бы на пару дней. Хотя бы до следующей ночи — чтобы приехать за ним… Да! Они не собирались убивать Адамсона, иначе приготовили бы транспорт — телегу или даже автомобиль!

Где можно быстро спрятать тело — так, чтобы его не нашли случайно жильцы и дворники?

Лабрюйер стал припоминать все события полицейской жизни, связанные с этой частью города — с условным квадратом, образованным Гертрудинской, Мельничной, Александровской и Николаевской. Ну, пусть это будет не квадрат, а прямоугольник — растянем его до Елизаветинской…

Событий было много — в первую очередь память вывалила, как кучу бумаг на стол, мошенничество с гербовыми бумагами, кражу мокрого белья с чердака, обезглавленный труп в гостинице и два весьма сомнительных изнасилования. Все это был сейчас совершенно лишним…

— Ну хорошо, — согласилась память, — а вот тебе, хозяин, чуть ли не первое дело, в котором ты принял участие, дело о бриллианте Богородицы… помнишь, господин Кошко посылал тебя к ювелиру на Малярной улице, который знал этот бриллиант и его точный вес в каратах?.. Помнишь?.. Помнишь, где спрятали сокровище?..

— Акимыч, — сказал Лабрюйер. — Есть одно место! Если Красницкий прогуливался со своей мадамкой по Эспланаде, то мог заметить! Там и до весны не найдут!

Эспланада была парком для избранных — поблизости, на Елизаветинской, стояли богатые дома. В хорошую погоду там блистали туалетами богатые дамы, хвастаясь и парижскими шляпами, и нарядными детишками. Со стороны Александровской часть парка занимал Христорождественский собор с примыкающим к нему участком. Со стороны Николаевской были построены Рижское биржевое училище, весьма причудливое здание в стиле краснокирпичной готики, и Художественный музей — по мнению образованных рижан, самая неуклюжая эклектика, какую только можно вообразить, с широченной лестницей, высоченными колоннами и огромным скульптурным фронтоном.

Бриллиант украшал оклад образа Богоматери. Когда он исчез, подозрение пало на церковного сторожа, который жил с супругой в подвале собора. Аркадий Францевич Кошко, бывший тогда молодым и решительным начальником Рижского сыскного отделения, выяснил, что сторожа уже однажды судили за кражу, и решил его арестовать. Естественно, подозреваемый не желал признаваться, обыск ничего не дал, и Кошко добыл правду необычным способом — перед тем, как выпустить сторожа, отправил в подвал собора агента Панкратьева, велев ему залезть под супружеское ложе и внимательно слушать. Так и выяснили, что бриллиант спрятан в полене, а полено — в поленнице, а огромная поленница — у задней стены собора. Там высились целые штабеля дров, агенты взялись за топоры и, расколов полторы сотни поленьев, нашли сокровище.

— Его могли положить за поленницу, — сказал Лабрюйер. — Ее днем видно за версту. Ночью вокруг собора никто не околачивается — разве что в пасхальную ночь там крестный ход шествует. Ограда невысока, одно звание, что ограда. А дрова наши батюшки запасают сразу на всю зиму.

— И что, разве не воруют? — удивился Барсук.

— Воруют, не без этого. Но храм Божий все-таки, меру знают… Опять же, церковный сторож за что-то жалованье получает.

— Сторож?

— Да. Но он обойдет разок вокруг храма — и на часок в подвал, греться.

— Тогда — идем, проверим.

Они пошли, и Лабрюйер отметил, что Барсук не боится быстрой ходьбы. Сам он ходил скоро, вот только бегать не любил.

— У вас есть уговор с Хорем, как быть, чтобы не разминуться? — спросил он.

— Простой уговор — местом встречи служит ваша фотография. У меня и ключ от черного хода есть.

— У тех, что приехали из Питера на подмогу, тоже, полагаю, есть ключи?

— А как же! Чтобы ночью прийти или на рассвете оттуда уйти. Хорошее место ваша фотография, Леопард! И Горностай там уже отсиживался, и Росомаха. А что? Отовсюду до нее близко…

— Значит, там вы и встречаетесь…

— Да, порой даже в салоне сидим, в потемках, с улицы-то нас не видно. А там удобные кресла.

Вдруг Лабрюйер понял, что произошло той ночью, когда на него напали.