Читаем без скачивания Музыкальный приворот. По ту сторону отражения - Анна Джейн

– Что? – распахнула широко и без того немаленькие глаза Нинка.

– Нет, правда. Я никогда в жизни не думал о том, что летать по трассе опасно, а когда ты вдруг сказала про отца, мне стало страшно вести машину.

– Келла у нас заботливый, но слегка тупой. Да почему слегка? Очень даже сильно. Ты чего какую-то фигню несешь? – раздраженно прошипела Нинка, не оценив рыцарского поведения парня.

– Эй, – рассердился синеволосый, – я же серьезно! Я за тебя беспокоился!

– Да ну? – игриво хлопнула его по колену Нинка. – У тебя мозг есть?

– Да.

– Видимо, очень крошечный, мой синенький пупсик.

И она рассмеялась, но в ее взгляде впервые за много лет появилось что-то вроде нежности.

Когда Нинка рассказывала мне это, она опять смеялась. А я умилилась.

– Нин, он же беспокоился о тебе! Какой заботливый! – искренне порадовалась я за подругу.

– Ага, куда деваться от его заботы. Он такой дурак, Катька, такой дурак. Он напоминает мне смесь моего Кота и твоего Чуни.

– Почему?

– А потому что он дебил.

– Весомый аргумент. А что у вас было дальше? – поинтересовалась я.

– А дальше он привез меня к высотке, которая строится в центре города, ну, около спорткомплекса «Цезарь», и потащил меня на ее крышу.

– А как же вас пропустили? – удивилась я.

– Этот дурак в заборе дырку знает, – засмеялась Нинка, и ее смех казался мне странным – слишком добрым для Нины Журавль. Какие метаморфозы! Доброта пробирается в черное сердце подруги – это очень странно!

Глядишь, Нинель и вовсе с ума сойдет. Связались, называется, с группой «На краю». Сами на краю дурдома оказались.

– И что вы на крыше делали? – поинтересовалась я. Курсовая оставалась на ночь.

– Сидели, пили вино, ели шоколад, смеялись, точнее я над ним смеялась, а он был серьезным, как дедушка Лесовик. Но он был таким угарным! Сидел, сидел и вдруг спросил такое…

– Королева, тебе Кей нравится?

Нинка чуть не подавилась новым кусочком горького шоколада с цельным миндалем.

– В смысле? – с трудом откашлялась она.

– В прямом, – грустно улыбнулся синеволосый, держа бутылку с вином в руке – они пили прямо из горлышка.

«Откуда Рыло знает? Неужели моя симпатия к Кеечке так заметна?»

– А тебе-то что? Ревнуешь дружка ко мне? – попробовала отшутиться Нинка.

– Я серьезно, – не глядя на блондинку, вновь спросил парень.

– Нет, – легко соврала ему Журавль, в голове которой сидела навязчивая рисованная картинка: тетя Эльза оставляет все завещание ей одной. Келла же на рисунке был изображен в роле печального синенького мостика, натянутого между двумя родственницами Журавль.

– Хорошо, – несколько повеселел доверчивый ударник «На краю». Они сидели абсолютно молча минут двадцать и оба смотрели на черное бархатное небо, которое, впрочем, с восточной стороны уже чуть светлело. Иногда они почти что синхронно переводили глаза на серые спящие здания или на многочисленные неоновые огни, пытающиеся завлечь покупателей даже ночью. Изредка поглядывали на месяц, около которого кто-то очень щедрый насыпал кучу звезд. Нинке почему-то скопления небесных тел напоминали неприличное слово из трех букв, и она изредка хихикала и ела шоколад, которым Келла предусмотрительно запасся в больших количествах. Сам он просто пил свое вино, взбалтывая его и сосредоточенно глядя на рубиновый напиток.

– Холодно, – сказала первой блондинка.

Келла без слов посадил ее к себе на вытянутые ноги и, прижав к груди, обнял.

Девушка незаметно прикрыла глаза, чтобы парень, не дай бог, не подумал, что ей приятно чувствовать его тело.

– Теплее?

– Теплее.

– Моя Королева.

– Дурак. – Нина, сама не замечая, погладила парня по руке. Он чуть крепче прижал ее к себе.

– Ты сегодня ну очень странный, котенок мой облезлый, – высказалась, наконец, Ниночка.

– Да?

– О, да. Ты что-то хочешь мне сказать?

– Нет, Королева. Я просто хочу с тобой так сидеть.

– Просто сидеть? – уточнила девушка.

– Просто-просто. Ну можно поехать ко мне домой и сидеть там.

– На чашечку кофе, – утвердительно произнесла девушка.

– Да, – согласился Келла.

– Да не за что, осел. Сам себя чашечкой кофе угости, – было ему ответом. – Любая дура знает, что такое эти ваши «чашечки».

– Я тебя люблю, – неожиданно невпопад сказал Келла.

– Меня многие любят, – усмехнулась блондинка, не показывая ему, как она довольна. Нет, как счастлива.

«Вот это замес… Любит. Любит. А-а-а! Я тебя сделала, сделала, сделала, – думала она про себя, совершено забыв про то, что Келла вроде бы «привороженный».

– Можно, я закурю?

– Валяй. Давно куришь? – Нинке надоело сидеть, и она поднялась к неудовольствию парня с его колен. Невзначай она задела бедром его плечо. Келла силой воли заставил себя не раздевать девушку взглядом.

– Давно. Лет с тринадцати. Ты пробовала когда-нибудь?

– Естественно. Это одна Катя у меня умничка, и ничего такого… Не дыми на меня, папа будет ругаться, если почувствует запах. – Строго добавила девушка.

– Твой папочка обнюхивает твою одежду?

– Тысяча демонов, ты такой кретин. А ты меня по-настоящему любишь? – кокетливо спросила Нинка, когда Келла прикурил. Когда курил он, ее это даже не раздражало. Когда остальные – она бесилась. Парадокс?

– Нет, по-искусственному, – отвечал ей он, раздраженный сверх всякой меры.

– Идиот, – мигом надулась его Королева, встала и уселась на самый край крыши, болтая в воздухе ногами.

– Эй, – обеспокоился Келла, – не навернись, мне в тюрягу не хочется из-за тебя попасть.

– Почему из-за меня? Если я упаду, то ты тут чисто теоретически виноватым не будешь, мой мальчик.

– Твой милейший папочка подумает по-другому. Ну же, иди ко мне, Королева. Иди обратно, – он отбросил окурок в сторону.

И она пришла. Келла снова усадил девушку к себе, аккуратно поцеловал в висок. Они посидели так еще немного, а потом Нина вырвалась и села рядом, прислонившись к его плечу. Келла чувствовал, что в нем играют неоднозначные желания: первое и вполне естественное как раз и было символически связано с «чашечкой кофе», зато второе было синеволосому несвойственно – он хотел нежности. Нежности от этой дурной и двуличной блондинки. Теперь она напоминала ему маленькую капризную девочку, которую нужно крепко обнять и осторожно гладить по волосам и спине.

– Кстати, как у нас дядя Витя со своей машинкой поживает? – спросил Келла, дабы отвлечься от своих желаний.

– Отлично, – скривилась Нинка, которая вчера умудрилась поссориться с папой из-за последнего стакана их любимой газированной воды. Выиграл глава семьи, заставив эгоистку-дочь обвинить его в жадности и в узурпаторстве. В результате дядя Витя разозлился и начал орать на весь дом. Мама Нины с трудом утихомирила обоих, приготовив вкусный ужин. Еда всегда заставляла всех представителей этой славной фамилии успокоиться. А все вчерашнее утро Журавль-старший читал ей нотации о вреде споров детей с родителями.

– У нас в следующее воскресенье День Семьи, – задумчиво произнесла Нинка, – придешь, ясно?

– Зачем?

– Замуж за тебя хочу, – хихикнула светловолосая девушка. – Объявлю родственникам-идиотам, что у нас помолвка.

– Нин, меня на следующей неделе не будет, – не слушая ее, произнес молодой человек.

– А День Семьи? – проорала Ниночка ему в ухо и даже подергала, наконец, за цепочку пирсинга. Отец вновь устраивал большой семейный обед, где обязательно должна была быть тетя Эльза.

– Тише, Королева, не надо, – убрал Келла ее руку, все отчетливее понимая, что она – большой ребенок с неуемной фантазией и кучей масок. – В воскресенье я приеду к тебе. А ты как следует сдавай свои зачеты. Лады?

Журавль с интересом уставилась на музыканта, курящего сигарету.

– О, милый, да ты никак умом тронулся? Какая забота обо мне любимой. Ты точно будешь на Дне Семьи?

– Да, я ведь пообещал, – отчего-то был серьезным молодой человек.

Нинка удовлетворенно кивнула. Виктор Андреевич не пережил бы отсутствие столь ценного кадра, как синеволосый, на своем семейном ужине. Он даже почти смирился с пирсингом и синими волосами, а также с манерой одеваться этого «уличного обормота», и даже наполовину простил ему историю с цветами и запиской.

– Чтобы эта твоя Охренелла была, дочь, – говорил глава семи Ниночке, – кстати, а как твою Акапеллу нормально зовут? А то неудобно людям представлять. Подумают еще, что он женского пола. Неприятность выйдет тогда.

– Я не в курсе насчет имени, – растерялась Нинка. Ей в голову не приходило узнать у поклонника с эксцентричной прической, каково его настоящее имя.

– Не знаешь? – удивился Виталий Андреевич. – Не говорит, что ли?

– Не говорит, – подтвердила дочь.

– Наверное, его родители-шизоиды назвали парня как-то совсем по-зверски. Я бы в таком случае тоже не говорил бы, – всегда радовался Ниночкин родитель чужим проблемам, пусть даже они были связаны с именем. – Он, поди, Марфусаил, или Мустафа, или Жан, или Цезарь какой-нибудь занюханный.