Читаем без скачивания Мертвее не бывает - Чарли Хьюстон

Он загибает один палец.

— Оттолкнемся от материального мира. За последние пару дней ты сильно намутил воду в нашей округе.

Он загибает второй палец.

— Еще ты хочешь, чтобы мы приняли на веру твои слова, будто была одна проблема, ты о ней позаботился, и все чисто. Больше беспокоиться не о чем. Я доверяю тебе. Я знаю, что это действительно так. Но это нанесло кое-какой урон нашему Обществу, и мы бы были весьма рады некоторой компенсации за принесенные ущербы.

Еще два загнутых пальца.

— И напоследок, есть у меня отчет Тома о Лепроси и его псе. Мне известно, что ты любил этого парня, и в таком случае, тебе пришлось тяжелее вдвойне. Но его и этого бешеного пса больше нет на моей территории, и все это благодаря тебе. Так вот.

Он разгибает большой палец. А затем протягивает мне раскрытую ладонь.

— Не знаю, как все это оценить. Может, у тебя есть пара идей о том, как рассчитаться с нами? Ведь иначе нам придется получить кое-какую информацию силой, нам не останется ничего другого. Информацию, которая принесла бы мне большее удовлетворение, нежели та, что ты обо всем позаботился. Понимаешь, к чему веду?

— Понимаю. Услуга за услугу, или вы напустите на меня Тома и Хёрли.

Терри кладет руку на стол.

— Прекращай, Джо. Общество — это прежде всего коллектив. И моя задача в том, чтобы каждый чувствовал себя здесь счастливым. Если бы я решал только за себя, я бы принял твои слова на веру, мы бы пожали руки и, возможно, я бы попросил тебя угостить меня пивом. Ты же меня знаешь.

— Я тебя знаю, Терри.

Он ухмыляется.

— Это точно. Итак.

Ухмылка испаряется с его лица.

— Выкладывай все, Джо.

Я вынимаю коробку из кармана и кладу ее на стол. Открываю ее. Он смотрит на зубы. Переводит взгляд на меня и недоуменно поднимает брови.

— Это бомба, Терри. Поставь таймер, и зверь выйдет на охоту.

Я рассказал ему не все. Но многое. И этого было для него достаточно. Это его удовлетворило.

— Какого хрена?

Том и Хёрли прохлаждаются на тротуаре, когда меня выводит Терри.

— Не кипятись, Том.

— Куда это намылился наш любитель отсосать?

— Он просто идет своей дорогой, как и все мы, Том.

— На хрен его дорогу! Ты не можешь вот так…

— Остынь! Понял? Если хочешь занять место начальника охраны, тебе нужно научиться уступчивости и тонкости в некоторых случаях.

— К черту эту уступчивость. Ты не можешь принимать решения за всех нас. Необходимо слушание и голосование.

Я вынимаю сигарету.

— Знаешь, Том…

И закуриваю.

— Ты просто вшивый любитель анархистов.

Его рука ныряет в карман и вынимает револьвер, который он забрал у меня. Однако прежде, чем он успевает нацелить его на меня, оружие оказывается у Терри в руках. Сам Том лежит на земле. Терри внимательно смотрит вниз.

— Джо сейчас уйдет, Том. Он чист. Вот как это сейчас произойдет. И никакого голосования. Хёрли, занеси его в дом.

Хёрли помогает Тому подняться, и вместе они направляются к двери. Весь путь Том не поднимает глаз от тротуара, слезы гнева и ярости стекают по его щекам.

Я наблюдаю за ним, пока они не скрываются за дверью, затем перевожу взгляд на Терри.

— И все-таки ему еще многому следует научиться.

Он наклоняет голову и пожимает плечами.

— И иногда приходится примерять на себя маску тирана.

— Естественно.

Я киваю ему на руку.

— Это мой револьвер.

Терри смотрит на оружие и затем отдает его мне.

— Будь с этим осторожен.

Я отправляю револьвер в карман.

— Как всегда.

Я направляюсь вниз по улице. Он кричит мне вслед:

— Кстати, как насчет этого «нечто», которое торчало все время здесь и подтирало за собой следы? Ты узнал, кто это?

— Только собираюсь.

— Дай мне знать.

Я останавливаюсь и оглядываюсь назад.

— Чуть не забыл, Предо справлялся о тебе. Не знал, что вы, парни, друг друга знаете.

Терри снимает очки и вытирает линзы о свою фирменную футболку.

— Что ж, проживи с моё, будешь знать не только его.

— Где-то я уже это слышал.

Он вновь в очках. Машет рукой и входит в здание.

За углом Лидия преграждает мне путь.

— Она хочет увидеть тебя.

Я потираю лоб.

— Позже. Мне еще нужно кое-что уладить.

— Когда?

— Скоро.

Она кивает и вручает мне адрес.

— Она многое пережила.

— Как скажешь.

— Конечно, как скажешь ты.

Я направляюсь на запад к авеню Эй, где можно поймать такси.

— Джо.

Я не останавливаюсь.

— Что?

— На полном серьезе, я не люблю мужчин.

Я продолжаю шагать, пусть разговаривает с моей спиной, сколько ей вздумается.

— А нормальных мужчин я люблю еще меньше.

Иду и раздумываю о том, чем мне стоит заняться сейчас.

— Только ты должен вести себя со мной поосторожней в эти дни. Нам еще с тобой много общаться.

Я оборачиваюсь.

— Тогда мне будет на что надеяться?

Она смеется.

— Если ты будешь все еще жив, Джо.

— Проходи, Саймон.

Я вхожу. Сажусь на пол в комнате Дэниела и принимаюсь наблюдать за тем, как он ест. Он сидит, скрестив ноги, и сжимает большим и указательным пальцами крошечную чашку. В нее поместилось бы не больше столовой ложки чего-нибудь с горкой. По мере того как развивается наш разговор, он подносит чашку к губам, окунает их в кровь, а затем облизывает их языком, таким же бледным, как и его полупрозрачная кожа. Он указывает мне на чашку.

— Может, присоединишься?

Я смотрю на крошечный сосуд из топкой меди в его руках.

— Почему бы и нет, может, это из моих запасов.

Он подносит ее к носу и глубоко вдыхает.

— Да, думаю, это так.

Он предлагает ее мне.

— Закончи ее за меня, я уже сыт.

Я принимаю этот крошечный наперсток и глотаю кровь. Она хороша.

— Ты скажешь мне, зачем, Дэниел?

Он кивает.

— Но сначала я задам тебе свой вопрос.

Я пробегаюсь пальцем по дорожке крови, оставшейся на стенке чашки, и слизываю ее с пальца. Затем ставлю чашку на пол прямо между нами.

— Давай же.

— Как это было?

— Что?

Я не свожу глаз с пустой чашки.

— О, я тебя умоляю, Саймон. Можешь строить из себя полную невинность с кем-нибудь другим, но только не со мной. С нами это, знаешь ли, не прокатывает. Как это было?

На ум мне приходят мои последние ощущения: голод, сильнейший голод; спазмы и невыносимое жжение, которые его сопровождали. Я чувствовал себя абсолютно беспомощным. И я чувствовал эту блестящую, невыразимость мирского бытия, когда висел всего лишь на волоске от смерти.