Читаем без скачивания Неамериканский миссионер - Андрей Кураев

Теперь мы тоже боимся. Но страшит нас уже иное. Нас страшит, что вдруг снова нас настигнет наша былая духота. Вдруг какой-то вывих произойдет в душе и в жизни – и мы снова станем рабами.

Да, раб – это не только тот, на ком висят железные кандалы. Самые прочные путы – те, которых не замечаешь. Самая страшная несвобода – это несвобода внутренняя. Контактные линзы сложнее всего найти в своем собственном глазу. Так вот, пока мы были в мире неверия, мы даже не знали, что, по сути, от колыбели нам уже имплантировали в глаза (точнее – в ум и сердце) «контактные линзы», которые вносили существенные искажения в восприятие красок мира. Эти линзы показывали пустоту там, где, как оказалось, было нечто значащее. Они, бывало, уменьшали действительно важное, но благодаря им же что-то мелкое разбухало в размерах и заслоняло Небо.

Идеология и реклама (которая вместо нас придумывает, что нам должно нравиться, кем мы должны быть и чем измерять свой жизненный успех) осторожненько выкрадывали нашу свободу (точнее – даже не позволяли ей родиться). За нас решали, что «молодое поколение» должно выбрать именно «пепси-колу». И вдруг мы открыли, что настоящий выбор – это не выбор между пепси и квасом, между той или другой маркой телевизора. Это выбор между Смыслом и бессмыслицей.

Если моя жизнь – это лишь накопление вещей, если моя мысль погружена в торговые каталоги и телевизионные сплетни,- то и я сам в мире такая же однодневка, как журнал «Товары и цены». И мир даже не заметит исчезновения еще одного «потребителя», «покупателя» и «телезрителя». Тогда это бессмыслица. Тогда уместно задать себе самому последний вопрос: «Почему ты не умер вчера? Почему ты еще живешь? Какой у тебя повод к жизни?».

Смысл жизни человека придает лишь то, что выше нее. Жить можно только ради того, за что не страшно умереть.

А нам твердят: «Ты этого достоин». Чего – «этого»?! Вдруг и в самом деле «это» и есть все то, чего ты «достоин»? Если то, в чем ты измеряешь свою жизнь, ее достоинство и неудачи,- всего лишь товар, то человек оказывается «достоин» быть просто марионеткой в руках рекламы. Чистенькой, пахнущей, ухоженной – но марионеткой.

Вот поэтому для нас вход в Церковь оказался шагом в другое измерение. Возможность посмотреть на самих себя иными, не рекламными глазами. Ведь очевидно, что глаза людей, изображенных на иконах Андрея Рублева, видят другое, чем глаза «дорогих телезрителей». А вы навсегда хотите остаться прежними? Вы не хотите попробовать взять дистанцию от стереотипов и сделать себя другими?

Это самое сложное, что может быть в жизни человека. Мудрецы прежних веков говорили, что неумный человек стремится изменить то, что вне его, умный же старается переменить то, что внутри него. Свободен ли я от самого себя? В моей жизни были минуты и состояния, в которых во мне трудно было бы признать человека. Церковь дала нам возможность покаяния – то есть возможность растождествить себя с теми минутами. Молодой человек, который вставляет себе иглу в вену,- свободен ли он в эту минуту? Или он исполняет веление некоей тяги, которую не может преодолеть? Ради минуты «улёта» он готов разрушить свою жизнь. Это свобода или рабство? Мы, сделав шаг в Церковь, просто сделали выбор: чему служить. Быть рабом минуты или Вечности. Служить тому, что выше нас, или тому, что ниже, скотиннее нас. Искать радости тому, что в нас самих наиболее человечно и высоко (душа, совесть), или же искать кайфа тому, что в нас самих наименее человечно, потому что наиболее физиологично.

Что же касается жизни в Церкви, то жить в ней действительно трудно. Как трудно расти в спорте, в науке или в музыке – так же трудно расти душой. Но этот рост приносит радость перемен. Мы могли бы сказать – радость прикосновения к Богу, но боимся, что окажемся совсем уж непонятными. И все же поверьте: никто из нас не остался бы в Церкви с ее постами и долгими службами, если бы хотя бы изредка не находил в ней такую радость, по сравнению с которой радости «тусовки» оказываются просто безвкусными.

Да, Церковь потребовала от нас отказа, ограничения. Но, отобрав водку или наркоту, она предоставила нам возможность найти внутреннюю свободу, познать самих себя, Бога и… И еще Православная Церковь дала нам возможность перестать, наконец, быть иностранцами в своей собственной стране. То, что мы пережили, одной строкой выразил Константин Кинчев: «Я иду по своей земле к Небу, которым живу». Россия перестала быть для нас «этой страной». Она стала своей – «нашей страной». Мы поняли ее веру, ее боль, ее судьбу. Православие подарило нам Небо и вернуло землю.

Понимаете, если вас тошнит от лицемерия американской политики «двойных стандартов», от их зазнайства, от пошлости голливудской масс-продукции, если в вас зреет протест против глобальной макдональдизации, то самая звонкая оплеуха «дяде Сэму» – это не сожжение звездно-полосатого флага, а осознание себя русским православным христианином. В августе 1991 года главный американский «специалист по России» Збигнев Бжезинский заявил, что после крушения коммунизма у «демократии» остался один враг – Православная Церковь. Что ж, мы гордимся тем, что можем быть костью в горле у «бжезинских».

Мы не хотим быть перекати-поле без корней, без имен (ты уже получил «только твой номер»?), без Родины, без веры. Мы не хотим стыдиться перед нашими мусульманскими сверстниками, у которых есть своя вера и гордость за нее и решимость за нее сражаться, а у нас только американская жвачка. Перестань быть полуфабрикатом, выработанным советской школой и антисоветской телерекламой. Сделай выбор: стань русским. Стань православным!

Если уж все равно религиозные интересы появились в твоей жизни (ибо наверняка ты – как и мы прежде – интересуешься гороскопами, астрологией, «непознанными феноменами», «целителями», магией, йогой и культом вуду), то прояви же самостоятельность. И вместо поклонения некоей the Рower и безымянным «энергиям», которыми насыщены даже нынешние мультики, поинтересуйся же Православием!

Мы тоже когда-то думали, что все религии одинаковы, что «Бог один, а потому все равно, каким путем к Нему идти». Но слишком многие из нас в итоге стали подранками духовной войны. Слишком многие упали в те самые пропасти, существование которых прежде яростно отрицали («эти православные фанатики всех осуждают и все запрещают, но мы не позволим надеть шоры на наши глаза и пойдем своим путем!»). И потому уже не только из опыта нашей радости, но и из опыта нашей боли, не только от нашего нынешнего знания, но и от имени нашей былой дури мы просим вас: не повторяйте наших ошибок!

Звать к себе мы не будем. Церковь – не плац, на который стройными рядами выводят колонны «юных борцов», «всегда готовых» невесть к чему. «Расформированное поколенье – мы в одиночку к истине бредем». Но мы можем свидетельствовать: Православие – это пространство жизни. Здесь можно быть человеком. Здесь обретаешь повод к жизни. Здесь можно думать и можно любить.

Но, по правде сказать, нам было тяжело все время быть одиночками. Было тяжело терпеть недоумения и насмешки своих неверующих товарищей и окрики «верующих» старух. Нам было тяжело таить свою веру и свои находки лишь для себя. Нам стало тяжело быть христианами лишь в храме. И поэтому мы решили встретиться друг с другом. Мы решили показать, что Церковь – это не только старушки, это еще и мы. Мы решили быть не просто православными, а молодыми православными. Получится ли это у нас – не знаем. Но мы готовы пробовать и ошибаться, мы будем пробовать терпеть ошибки свои и своих друзей.

Мы – не секта. Мы просто люди, которые знают, что и в самом деле «над небом голубым есть город золотой». Мы знаем, что эти стихи описывают не придуманную мечту, а Небесный Град, Небесный Иерусалим, о котором говорит библейский Апокалипсис [292] (его автор – апостол Иоанн, тот самый, кого на православных иконах и символизирует «золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый»). Вот в поход к этому Городу мы и собрались. Нам по пути?

О пути не монашеском

Главный итог размышлений русских философов на тему «Церковь и государство» состоит в том, что этот разговор надо вообще перевести в другую плоскость – не Церковь и государство, а Церковь и общество, Церковь и люди.

Во многих традиционных обществах власть жестко иерархична и персонализирована. С одной стороны – царь, с другой – Патриарх или римский папа. Между ними идет диалог, при этом Патриарх выступает в роли духовного наставника царя. Такова традиционная византийская модель. Сегодня нам говорят, что двуглавый орел – это символ евразийства. Мол, головы орла смотрят на Запад и на Восток (очевидно, там и там выпрашивая гуманитарную помощь). Исторически же они означают двойное возглавление единого имперского народа – светской властью и церковной.

О сроднённости христианства с монархической идеей хорошо говорит Мерлин в «Мерзейшей мощи» Клайва Льюиса: когда Мерлин осознаёт, сколь горек тот мир, в котором он пробудился после столетий спячки, он предлагает: