Читаем без скачивания День разгорается - Исаак Гольдберг

Вместо детей ответил Самсонов:

— Он скоро придет. Вы сообщите мне, что надо, а я ему передам.

— Я только к детям! — сухо отрезала Завьялова. — Ну, детки, я вам в рождество гостинцев принесу! Не дичитесь!..

Когда она уходила, Самсонов рассмеялся.

— Вы что? Чему вы смеетесь, молодой человек? — у дверей обернулась Завьялова.

— Филантропия! — фыркнул семинарист.

— Какой вы невежливый! — закрывая за собой дверь, пренебрежительно кинула Завьялова.

— Рождественские подарочки! Гостинцы! — глумливо передразнивал ее Самсонов... — Кто она такая, ребята, эта барыня?

Мальчик посмотрел на дверь, за которой скрылась Завьялова, и произнес:

— Тетя... Ходит. Нинке гостинцы приносила. Мне...

Печка весело гудела. На улице горело яркое солнце и искрился зернистый, пышный снег.

На улице стояла предпраздничная сутолока. На короткое мгновенье город, обывателя, жителей охватила беспечность. Они забыли о том, что развертывалось кругом и глухо ворчало...

Радуясь солнцу, которое так кстати появилось после ненастья, после холодов и пурги, Галя сидела в своей комнате и отдыхала. В самую пургу ей пришлось бежать на край города с поручением от комитета, она продрогла и вот второй день недомогает. Болит голова, знобит. Товарищи настояли, чтобы она отдохнула, согрелась. После долгих споров она, наконец, согласилась и засела дома, кутаясь в теплый платок, держит в руках книгу, но не читает.

Пробивая искрящийся лед на окнах, в комнату лезет солнце. Кругом тихо: хозяева куда-то ушли. Пахнет чем-то съедобным. На галиной кровати мурлыкает разогретый и сытый хозяйский кот.

Книга в руках лежит без всякой цели. Галя, отдыхая, думает. Выпало свободное время и можно собраться с мыслями. А подумать есть о чем!

В эти два-три месяца Галя быстро выросла и стала совсем-совсем взрослой. Еще в начале этого года все казалось ей таким простым, легким и несложным. И жизнь рисовалась безоблачной и люди все были хорошими и близкими. А оказалось, что жизнь вовсе не так проста и люди очень разные. Оказалось, что в жизни все очень сложно и запутанно и что к самым, казалось бы, простым, привычным вещам и явлениям надо подходить с большой вдумчивостью, с большой осторожностью... Совсем недавно Галя думала, что революция совершается легко и весело. Ну, да, она знала, что борьба требует крови и жертв. Она знала также, что есть две стороны, которые борются горячо и до конца. Но все это представлялось ей в какой-то романтической окраске: борются революционеры под звуки музыки, побеждают красиво и, если нужно, красиво умирают. И еще она представляла себе раньше, что революционеры — это какая-то дружная семья, где нет никаких споров, никаких разногласий, где всех объединяет единое стремление к завоеванию свободы. И сама свобода вставала в ее прежних мыслях такой, какой ее рисовали в книгах о французской революции: прекрасной молодой женщиной во фригийском колпаке, со знаменем в руках. Но вот столкнулась она непосредственно с жизнью, с борьбой, и увидела совсем иное. Сколько раз за последние дни она была свидетельницей ожесточенных споров между людьми, которые, как ей казалось раньше, идут к одной цели и бьют одним оружием! Конечно, она и прежде знала о разногласиях между различными партиями. Знала, что, например, Вячеслав Францевич совсем по-иному представляет себе революцию, чем Павел или те, за кем Павел идет. Знала, что различные партии ведут между собою борьбу за то, чтобы рабочие шли именно за ними. Но ей всегда думалось, что социалистические партии, когда наступит время, забудут о своих разногласиях и станут биться рука об руку против общего врага... Время это, пожалуй, настало, а противоречия между партиями стали еще острее и отчетливей. В первые мгновения, увидев это, Галя растерялась. Она услышала желчные и насмешливые слова Трофимова, возмущавшегося меньшевиками. Она присутствовала при споре Потапова с одним из дружинников об эсерах. Она наткнулась на многое другое и поняла, что была глупой, маленькой девочкой, представляя себе все по-иному...

Ах! Почему она так мало знает? Почему вот теперь, когда надо события и явления воспринимать не только чувством, но и разумом, почему она теряется, как неопытный пловец в бушующем море?

Дружина. Ей дали оружие, ее допустили быть вместе с другими, она испытала такое хорошее и теплое чувство почти полного удовлетворения оттого, что рядом стоящие с ней считают ее настоящим и полноценным товарищем. И в это время, когда и она и те, кто ее принял к себе, так полно и ярко чувствуют и понимают, что не надо рассуждать, что надо бороться, в это время находятся другие, кого Галя считала еще недавно настоящими революционерами, и заявляют, что бороться с оружием в руках — безумие! Кто они такие, эти люди, которые кричат о своем благоразумии? Что такое это за благоразумие? Как это все понимать?..

Развернутые страницы книги, лежащей у Гали на коленях, медленно колышутся. Руки девушки слегка вздрагивают. Она закрывает книгу и кладет ее на стол. Все равно читать не удастся. Слишком много мыслей, слишком много нового, о чем надо подумать. А времени так мало. Кажется еще один час, не больше, может она тут отдыхать. Галя смотрит на часы. Да, час десять минут. А потом надо бежать. Там, в дружине беспрерывное дежурство. Многие никуда не уходят. Многие забыли о том, что у них есть дом, семья, собственные, какие-то личные интересы. А вот о ней побеспокоились: ее уговорили сбегать домой отдохнуть.

Галя мягко улыбается. Какие они все смешные! Они заботятся о ней, как о маленькой. Сначала это ее обижало: ей чудилось под этой заботливостью пренебрежение, отношение больших и сильных к маленькой и слабой. Но, приглядевшись, она поняла, что заботы о ней со стороны новых товарищей самые настоящие, самые искренние. Она подмечала теплые взгляды, которые кидали на нее дружинники-рабочие, она чуяла в их словах, в улыбках, даже в их шутках и насмешках скрытую ласку.

— Какие они смешные! — громко говорит Галя и улыбается. И сама не чувствует, что в ее улыбке прочная и нежная ласка к тем, кого она сейчас называет смешными.

Часы бьют три. Галя начинает торопливо одеваться. За перегородкой голоса: квартирные хозяева вернулись домой. Хозяйка подходит к ее дверям:

— Галочка, вы дома?

— Дома! — отвечает Галя. — Но сейчас ухожу.

— Знаете, к вам какой-то мужчина приходил. Представьте себе, в касторовой шляпе, а ведь зима!

Галя поняла, что приходил Натансон.

— Он ничего не передавал?

— Нет, — охотно откликнулась хозяйка. — Я ему предлагала написать записку. Но он, понимаете ли, такой стеснительный!

Галя вышла из дому, недоумевая, зачем бы это приходил Бронислав Семенович?

На улице солнечный морозец обласкал ее и она перестала думать и о том, что тревожило ее, и о Брониславе Семеновиче.

Совет рабочих депутатов объявлял населению, что не допустит никаких беспорядков, никакого нарушения спокойствия, так как он теперь взял на себя все обязанности по управлению городом. Совет рабочих депутатов предупреждал, что со всеми насильниками и грабителями, со всеми, кто посмеет покуситься на свободы, добытые рабочим классом, будет поступлено по законам революционного времени.

Объявления совета рабочих депутатов красовались на витринах, на заборах, на всех видных местах.

Прохожие останавливались пред ними, внимательно читали и покачивали головами. Некоторые, оглядываясь по сторонам, ругались сквозь зубы, некоторые пытались, когда никого вокруг не было, срывать эти объявления.

Переодетый рабочим, Гайдук прошел мимо нескольких витрин с объявлениями, не останавливаясь. Остановился он в пустынном переулке, где на сером заборе одно из объявлений совета было наклеено видимо наспех и небрежно. Гайдук убедился, что поблизости никого нет и никто его не видит, и быстро и ловко содрал объявление. Сложив сорванный лист вчетверо, он сунул его за пазуху и степенно пошел дальше.

Гайдук чувствовал себя очень плохо. Две недели, как не знает он покоя, потому что на него взвалили совсем новую обязанность. Ротмистр приказал ему охранять пристава Мишина.

Был момент, когда Гайдук чуть не забыл о субординации, о подчинении начальству, о дисциплине. Он весь сжался и вспыхнул, услыхав приказание:

— Займись охраной пристава Мишина. Ухлопают, я знаю, за ним охотятся, так ты устрой все. Да непременно самолично! Понял?

— Понял! — угрюмо ответил Гайдук и, пожалуй, в первый раз в жизни взглянул на ротмистра с нескрываемой злобой.

Он был уязвлен до самой глубины души. Охранять полицейского пристава! Ему, отдельного корпуса жандармов вахмистру Гайдуку, понимающему толк в сложной политике, стоящему, как никак, на охране государственного порядка, быть чем-то вроде телохранителя при полицейском крючке! Было отчего придти в негодование. Негодование это чуть-чуть не вырвалось наружу, но серые глаза Максимова холодно уставились на вахмистра, у вахмистра дрогнули руки, вытянулись по правилам по швам и хриплым голосом Гайдук отрапортовал: