Читаем без скачивания 36 рассказов - Джеффри Арчер

Она еще раз взглянула на картины и взяла один из каталогов, лежавших на столе. «Выставка Саммерс» было написано на обложке, а ниже — картина: интерьер их гостиной, через открытое окно виднеется заросший сад, а на подоконнике спит черный кот, не обращая внимания на дождь.

Салли открыла каталог и прочитала вступление на первой странице:

Иногда судьи говорят: в этом году было очень непросто определить победителя. Но когда видишь работы Салли Саммерс, подобная задача становится намного легче. Ее искрящийся талант очевиден для всех. Ей удалось одновременно завоевать обе главные премии школы Слейда: за живопись и за графику.

И я с большим нетерпением ожидаю, как в ближайшие годы сложится карьера художницы.

Это был фрагмент из выступления сэра Роджера де Грэя, когда он два года назад вручал ей в школе Слейда премии Мэри Ришгиц и Генри Тонкса.

Салли листала страницы: она впервые видела репродукции собственных работ. В макете каталога в целом и в каждой его детали чувствовалась рука Саймона.

Девушка бросила взгляд в сторону кабинета: Саймон все еще говорил по телефону. Она решила спуститься вниз и взглянуть на остальные картины: как они смотрятся в рамах? На нижнем этаже галереи было обилие цвета, а взятые в рамы картины были развешены так искусно, что даже Салли увидела их как бы в новом свете.

Обходя зал по кругу, Салли еле сдерживала улыбку удовлетворения. Наконец она развернулась, чтобы подняться наверх, и, проходя мимо стола в центре зала, заметила папку с инициалами «Н. К.». Машинально приоткрыла ее — и увидела подборку весьма посредственных акварелей.

Просматривая жалкие потуги своей соперницы, которые вряд ли когда-нибудь будут выставлены, Салли тем не менее признала: обнаженные автопортреты ей вполне удались. Она уже хотела закрыть папку и подняться к Саймону — и вдруг застыла.

Сама работа была посредственной, но она сразу узнала мужчину, к которому прильнула полуодетая Наташа.

Салли стало не по себе. Она захлопнула папку, быстро прошла через зал и поднялась наверх. Саймон стоял в углу галереи и разговаривал с мужчиной, на плече у которого болталось несколько фотокамер.

— Салли, — сказал Саймон, делая шаг ей навстречу, — это Майк…

Но Салли проигнорировала их обоих и бросилась к двери, слезы текли у нее по щекам. Выскочив на улицу, она свернула направо с желанием убежать как можно дальше от галереи. И остановилась как вкопанная. Навстречу ей, держась за руки, шли Наташа и Тони.

Салли шагнула с тротуара в надежде перебежать улицу, пока они ее не заметили.

Раздался визг тормозов: водитель автофургона опоздал на какое-то мгновение — и Салли бросило на дорогу головой вперед…

Придя в себя, Салли пережила настоящий ужас. Моргнула. Кажется, она слышит какие-то голоса. Моргнула еще раз, но прошло какое-то время, прежде чем она смогла различить что-либо вокруг.

Она лежала в кровати, но это была явно не ее кровать. Правая нога, закованная в гипс, поднята вверх при помощи специального блока. Другая нога под покрывалом, с ней, кажется, все в порядке. Они пошевелила пальцами — да, точно, все нормально. Салли попробовала двинуть рукой, но тут к ней подошла медсестра.

— С возвращением в этот мир, Салли!

— И давно я здесь? — спросила она.

— Уже два дня, — ответила сестра, проверяя пульс девушки. — Но вы быстро восстанавливаетесь. Скажу сразу, не дожидаясь ваших вопросов: сломана нога, ну а синяки пройдут задолго до того, как мы вас выпишем. Да, кстати, — добавила она, собираясь перейти к следующему больному, — мне понравилась ваша фотография во вчерашних газетах. Я уж не говорю о комплиментах вашего друга. Интересно, каково это — быть знаменитостью?

Салли хотела спросить, что, собственно, сестра имеет в виду, но та уже мерила пульс соседки.

Может, попросить сестру подойти потом? Но тут появилась другая медсестра — со стаканом апельсинового сока, который она вложила в руку Салли.

— Давайте начнем с этого, — предложила сестра.

Салли не стала спорить и попыталась втянуть жидкость через трубочку.

— А к вам гость, — сказала сестра, когда Салли опустошила весь стакан. — Он давно уже вас дожидается. Позвать?

— Конечно, — ответила Салли. Ей не очень хотелось видеть Тони, но хоть можно будет узнать, что случилось.

Она смотрела в сторону дверей в конце палаты. Наконец они распахнулись, и появился Саймон. Он направился прямо к ее кровати, сжимая в руках букет цветов.

— Мне очень жаль, Саймон, что все так вышло, — сказала Салли, еще до того как он поздоровался. — Я знаю, сколько сил и средств ты потратил на меня. А я так с тобой обошлась. Получается, все впустую.

— Да уж, — согласился Саймон. — Конечно, стены опустели, раз я продал все в первый же вечер. И ничегошеньки не оставил для старых клиентов: они теперь ворчат.

Рот у Салли широко открылся.

— Ты уж прости, но Наташа на фото вышла просто загляденье, а вот ты — не очень.

— О чем это ты, Саймон?

— О том, что Майк Саллис получил-таки эксклюзив, а ты — перелом, — ответил он, похлопав ее по гипсу. — Когда Наташа наклонилась над тобой, Майк щелкал, не переставая. А потом она сказала такое, что даже я не придумал бы лучше: «Самая выдающаяся художница нашего поколения. Если мир потеряет такой талант…»

Салли рассмеялась: Саймон так точно передал русский акцент Наташи.

— Ты попала на первые страницы почти всех газет, — продолжал он. — «На волосок от смерти» в «Мэйл», «Натюрморт на Сейнт-Джеймс» в «Экспресс». И даже «Шлеп!» в «Сан». Посетители буквально ломились в галерею в тот вечер. Наташа была в черном просвечивающем наряде и как заведенная твердила газетчикам о твоей гениальности. Мы продали все картины. Но еще более существенно другое: серьезные критики из толстых газет уже признали, что у тебя действительно есть некоторые задатки.

Салли улыбнулась:

— Романа с принцем Чарльзом у меня, может, и не вышло. Но, похоже, все в результате получилось как нельзя лучше.

— Ну не совсем, — заметил Саймон.

— Что ты имеешь в виду? — забеспокоилась Салли. — Ты же сам сказал, что все картины проданы.

— Да, проданы. Но если бы ты устроила это происшествие несколькими днями раньше, я бы мог поднять цены минимум на пятьдесят процентов.

— А Тони купил «Спящего кота, который никогда не шевелится»? — тихо спросила Салли.

— Нет. Он, как всегда, опоздал. В картину тут же вцепился один очень серьезный коллекционер. А это значит, — добавил Саймон, заметив, что в палату вошли родители Салли, — что мне нужны еще сорок работ, если мы хотим устроить твою вторую выставку уже следующей весной. Так что тебе надо приниматься за дело как можно скорей.

— Да ты посмотри на меня, — рассмеялась Салли. — Как ты себе представляешь…

— Не прикидывайся такой уж немощной, — прервал Саймон и постучал по гипсу. — Нога у тебя не действует, но с руками-то все в порядке.

Салли улыбнулась и посмотрела на родителей, остановившихся у того конца кровати.

— Это Тони? — спросила мать.

— Слава богу, нет, мама! — рассмеялась Салли. — Это Саймон. И он намного важней. Если честно, — призналась она, — я допустила такую же ошибку, когда увидела его в первый раз.

Любовь на одну ночь

Эти двое мужчин познакомились, когда им было по пять лет: их посадили вместе за одной школьной партой исключительно из-за того, что их фамилии, Таунсенд и Томпсон, шли в классном журнале одна за другой. Вскоре они стали лучшими друзьями, что в их возрасте связывает сильней всех прочих уз. Успешно сдав «одиннадцать плюс», они попали в местную среднюю школу с гуманитарным уклоном, где никакие Тимпсоны, Толли и Томлисоны не смогли вклиниться между ними. Благополучно проучившись семь лет в этом учебном заведении, они достигли того возраста, когда надо устраиваться на работу или поступать в университет. Они предпочли второе — на том основании, что собственное трудоустройство лучше отложить на потом и не вспоминать о нем как можно дольше. При их способностях парни вполне заслуженно получили места в университете Дархэм, на отделении английского языка и литературы.

Жизнь на младших курсах таила в себе не меньше радостей, чем в начальной школе, хоть и несколько иного рода: не столько язык и литература, сколько теннис и крикет, застолья и девушки. К счастью, в последнем из этих пристрастий их вкусы несколько отличались. Майкл, стройный парень с темными курчавыми волосами и шести футов ростом, предпочитал длинноногих грудастых блондинок с голубыми глазами. Эдриен, коренастый малый с прямыми песочного оттенка волосами, питал слабость к миниатюрным, стройненьким, темноволосым и темноглазым девицам. И если Эдриену случалось повстречать где-то девушку, будь то их однокурсница или, скажем, барменша, к которой Майкл испытывал явный интерес — или же наоборот, — каждый из них начинал всячески превозносить достоинства своего друга. Так они прожили в Дархэме душа в душу три счастливых года, приобретя за это время нечто большее, чем степень бакалавра искусств. А поскольку ответы друзей на выпускных экзаменах были не настолько впечатляющими, чтобы дать возможность следующие два года корпеть над написанием «докторского» диплома, им пришлось-таки окунуться в реальную жизнь.