Читаем без скачивания Бумеранг - Сергей Палий

И ведь все было до чертиков просто.

Кристалл позволял вернуть одно-единственное событие в исходную точку.

Но если сами цацки делали сие в небольшом, так сказать, локализованном масштабе, то этот плод то ли природы, то ли инопланетного разума, то ли человеческого любопытства мог изменить судьбу всей Зоны.

Точнее, это я — мог.

Я мог присвоить все богатства торгашей.

Мог возжелать сверхчувствительности к аномалиям и неуязвимости в лапах мутантов.

Мне сейчас было дозволено практически все.

Я мог отменить выброс 2006 года.

Мог вообще предотвратить катастрофу на Чернобыльской АЭС в восемьдесят шестом: вернуть процветающему некогда краю былую красоту, избавить сотни, тысячи людей от страданий, а мир — от ядерной червоточины.

А еще мог остановить пулю, которая приближалась к голове Латы.

Но — только что-то одно.

Оставался сущий пустяк: выбрать…

Свинцовая пчела двигалась справа налево, все дальше отодвигая штору со слепого пятна памяти, и я начинал различать контуры событий, которые произошли восемь лет назад. Восемь, именно эта цифра была перевернута набок на всех метках, встреченных возле артефактов. Случайно ли, братцы?

Пожелай я сейчас, и не станет больше Зоны со всеми ее аномалиями, тварями, законами и легендами. Не будет относительно мирного Кордона, зараженных окрестностей Янтаря и кишащей разномастными любителями наживы Свалки. Не останется артефактов. Пропадет бар «№ 92» с козлом Фолленом, исчезнут солдафоны и ученые. Не случатся события, не сломаются судьбы, никогда не пойдут больше вольные сталкеры в рейд за хабаром навстречу смертельным опасностям и белесому туману, за которым ждет неизвестность.

Хочу ли я этого?

Нет.

Я человек Зоны, не представляющий себя в иных обстоятельствах, не мыслящий существования без схваток и баланса между жизнью и небытием.

Я — сталкер.

Пуля несмело тронула острым кончиком кожу на лбу Латы, окончательно сдвинув в сторону заслон с моей памяти.

И обрывки, контуры, сполохи разрозненных образов слились в целостное полотно…

Мы поженились ровно через год после знакомства. День в день. Улька мечтала о пышной церемонии и красивом платье, я хотел скромного дружеского торжества и джинсов с футболкой — получилось нечто среднее, аляповатое, но теплое и приятное. Свадьба была чистой условностью, в которой иногда нуждаются современные молодые люди для полноценной жизни. Мы решили не пренебрегать. Несколько месяцев жили душа в душу, путешествовали, радовались каждому новому дню и прошедшей ночи. Улька забеременела, и я впервые познал чувство ожидания чего-то удивительного, граничащего с чудом. Мы строили планы на будущее, спорили, как обставить детскую, ссорились по мелочам и с удовольствием мирились. Мы стали родными друг другу…

Убийство Ульки вынесло меня в прострацию, о которой ни малейшего представления не имеют те, кто не терял самого близкого человека. Через неделю я нашел исполнителя и разрезал на куски в его собственной ванне. Через месяц сжег дотла на заброшенной автостоянке заказчика. И ушел в Зону.

Не обремененный ни любовью, ни ненавистью. Лишенный памяти и мечты…

Пуля уже на миллиметр вгрызлась в голову Латы, ощутив вкус плоти своим мертвым жалом.

На одной чаше весов лежала судьба Чернобыля, на другой — хрупкая жизнь единственного, малознакомого в общем-то мне человека, с которым пару раз случилось переспать.

А посередине висело обнаженное тело памяти.

Уродливое.

Мерзкое.

Распятое наспех.

И когда я поворачивал кисть руки, сдвигая артефакт в грани кристалла и делая выбор, я понял, какое чувство испытываю впервые за столько лет. Ненависть. Моей волей и могущественной силой, которая в тот момент ей подчинялась, двигала страшная ненависть к человеку, посмевшему выстрелить в Лату.

Я вновь был отягощен. Я упивался этим состоянием в мгновения, когда в нестерпимо яркой вспышке поменялось единственное событие, власть над которым мне была дарована.

Ненависть — вот что правит здесь бал, заставляя искать наживы и мстить, яростно сражаться, умирать и воскресать. Ненависть в Зоне движет умами и телами сталкеров, мутантов, сущностями аномалий и буйством выбросов. Всеобъемлющее чувство, которое мы подарили себе, без оглядки на природу, катастрофы и меняющиеся эпохи.

Ненависть, именно и только она, способна в пределах нашего общего, одного на всех Периметра породить любовь.

Пуля остановилась.

Капелька крови упала из ранки и, просвеченная насквозь небесно-фиолетовыми лучами, разбилась об пол.

На микросекунду окружающее обернулось негативом.

И время снова стало ускорять свой бег.

Пуля начала вращаться в обратную сторону… и вдруг, моментально набрав скорость, рванула назад. Она влетела в ствол автомата, с оглушительным хлопком разорвав его на куски, которые превратили череп Анатолия в месиво. Кажется, «чистонебовец» даже не успел сообразить, что произошло.

Лата машинально выставила руки вперед, запоздало реагируя на выстрел. Но смерть уже отвернулась от нее, оставив на память только крошечную ранку в центре лба.

Кирилл растерянно щурился на меня, не решаясь спустить курок, но и не отводя ствол. Впрочем, этой короткой потери концентрации мне было достаточно, чтобы уйти с линии огня и выхватить свой автомат из опущенной руки девушки. Несмотря на покалеченное плечо, я сумел опередить залипшего боевика и быстро пальнул по его не защищенным бронежилетом ногам, практически не целясь.

С воем Кирилл упал как подкошенный, и «Орда» отлетела в сторону. Я быстро подошел к нему, навел ствол на дрыгающуюся голову и сказал:

— А если б твой дружок не выстрелил, все могло повернуться совсем иначе.

— Кретин… Ты хоть понимаешь своим ущербным мозжечком, какое сокровище про…

Я нажал на спусковой крючок, и зародыш ненормативной лексики размазало по полу вместе с языком.

Свечение грани погасло, оставив нас наедине с тусклыми лампочками. Пространство в полумраке будто бы сжалось.

Артефакт торчал из скособоченного столба намертво вплавленным куском породы — бесполезной и потерявшей силу. Что ж, свою функцию эта штуковина выполнила. А Зона лишилась очередной головоломки, разгаданной ее настырными обитателями. Хотя… сложно ли этой заразе подбросить нам еще одну? Да запросто.

Некоторое время мы молчали, не смея двинуться с места и не веря, что все закончилось. Запах озона щекотал ноздри, смешиваясь с пороховыми газами и затхлым душком подвала.

— Прощайте, братцы Кирилл и… Мефодий, — наконец произнес я, чтобы нарушить глухую тишину.

— Значит, я не твоя, да? — негромко поинтересовалась Лата. — Не твоя строптивая деваха, да?

— Только не начинай, а, — попросил я, отходя от погасшего кристалла и садясь на опрокинутый железный шкаф. — Я устал.

— Устал он, — как попугай повторила она, трогая кровоточащую царапину на лбу. — А это еще откуда?

— Птичка на хвостике принесла и забыла, — объяснил я, не желая вдаваться в подробности. — Кстати, хочу тебе признаться: я использовал эту уникальную шнягу. Она оказалась одноразовой. Так что все, приехали.

Лата еще немного потопталась на месте, хмурясь и силясь понять, что же у нее за ссадина образовалась на лбу. Потом она закусила губу и посмотрела на меня долго и внимательно. В ее новом взгляде чего-то не хватало: то ли подозрительности, то ли тревоги, то ли чего-то еще.

Она подошла ко мне и неожиданно нежно провела ладонью по щеке. Опустилась рядом, осторожно взяла мою перевязанную руку, нерв в которой опять начинал постреливать, и сказала:

— Когда я поняла, на что способен кристалл, мне стало страшно. Знаешь, Минор, чего я испугалась больше всего?

— Смерти?

— Нет. Я испугалась, что ты выберешь нечто глобальное. Ну, знаешь, вроде… Пусть не случится взрыва на электростанции. Или еще чего-нибудь в таком духе.

— Я похож на спасителя мира?

— Ни фига. Но все-таки мне было жутковато от мысли, что Зоны вдруг не станет.

— Это же благо, — хитро прищурившись, предположил я.

— Для кого?

После этого вопроса мы опять надолго умолкли.

Черная как смоль восьмигранная призма надвое рассекала косой чертой пространство. Никого и ничего больше не было здесь — в подземелье, куда привел меня путь. Каждый приходит рано или поздно к своему собственному кристаллу, чтобы сделать выбор. И я знаю, почему мой кристалл не отражал свет — он поглощал его, копил многие годы, чтобы высветить темную глубину памяти.

Он черный, мой отработанный кристалл. Черный потому, что собирал воедино всю человеческую ненависть, чтобы обременить ею меня для решающего шага.

А о той его единственной грани, которая недолго, но так ярко сияла небесно-фиолетовыми лучами, я пока не хочу думать. Не так скоро, сталкер Минор, не так скоро.