Читаем без скачивания В доме Шиллинга (дореволюционная орфография) - Евгения Марлитт

Донна Мерседесъ подняла руку и указала на дверь.

– Ступайте, – сказала она строго и повелительно. – Впередь прошу меня не безпокоить такими вещами. У меня этимъ распоряжается Якъ, а вы безъ особаго разрѣшенія не должны входить въ мои комнаты.

– Какъ прикажете, – пробормоталъ онъ униженно.

Онъ сунулъ золотой въ карманъ и съ низкими поклонами направился къ двери неудостоенный ни одного взгляда, – донна Мерседесъ отвернулась и смотрѣла въ садъ.

– Болванъ! Дуракъ! Долженъ бы самъ себѣ надавать пощечинъ за свою слѣпоту, – ворчалъ онъ, выйдя оттуда и остановившись за дверью, какъ вкопаный. – Сколько здѣсь можно было бы получить на чай. Ну и промахнулся же я!… Тамъ все настоящее, Фрицъ, – сказалъ онъ шопотомъ конюху, который въ это время раздувалъ жаровни, указывая на салонъ, – все: и драгоцѣнные камни, и золото, и серебро и даже негры! У барыни денегъ, какъ сѣна. Въ тяжеломъ сундукѣ были не книги, теперь я знаю, это было золото! Золото!

А та, про которую онъ говорилъ, разсерженная стояла въ оконной нишѣ; на лицѣ ея выражалась смѣсь удивленія, отвращенія и презрѣнія… Дерзость слугъ въ этомъ нѣмецкомъ домѣ достигла высшей степени, – ея личность, ея гордыя самоувѣренныя манеры ничто не могло внушить уваженія; она безсознательно коснулась оружія противъ этого безстыдства – золота. Это былъ горькій урокъ!… И она пользуется гостепріимствомъ въ этомъ домѣ! Гостепріимствомъ! На ея родинѣ оказывали безграничное гостепріимство, она и представить себѣ не могла, что могло быть иначе, и потому тотчасъ же приняла гостепріимство, предложенное ея брату барономъ Шиллингъ… Она вспомнила объ увезенномъ съ собой ключѣ отъ погреба – баронесса была не только коварна, какъ она тогда подумала, но и скупа… Она вздрогнула отъ отвращенія. He должна ли она поговорить о платѣ? Или отплатитъ болѣе тонко, пославъ хозяйкѣ дома что нибудь изъ своихъ драгоцѣнностей? Но что онъ скажетъ на это? Онъ будетъ хуже прежняго думать о ней…

Она сѣла въ кресло и закрыла лицо руками.

27.

Итакъ страстное желаніе прислуги исполнилось, – хозяйка вернулась; однако злорадство ихъ на слѣдующее же утро смѣнилось общимъ уныніемъ. Нервная раздражительность госпожи, какъ это и всегда бывало, послѣ поѣздки очень усилилась. Къ этому присоединилось еще неудовольствіе на отсутствіе супруга. Она отказалась отъ своего намѣренія ѣхать вслѣдъ за нимъ, послѣ того какъ Робертъ сообщилъ ей, что онъ и мадемуазель Биркнеръ получили инструкціи только на нѣсколько дней и что слѣдовательно, господинъ долженъ скоро вернуться, но это не улучшило ея желчнаго безпрестанно мѣнявшагося расположенія духа, съ какимъ она опять взяла въ свои руки управленіе домомъ. Даже Минку она не хотѣла видѣть и оставила черную бестію въ ея пансіонѣ.

Мадемуазель Биркнеръ, какъ впавшая въ немилость разумѣется и не показывалась въ бель-этажѣ; другіе въ душѣ завидовали ей, потому что, какъ шепотомъ передавалось между прислугой, госпожа такъ смотрѣла, что лучше бы кажется провалиться сквозь землю. Двери всѣхъ комнатъ наверху и даже большого средняго салона были открыты, и въ то время какъ фрейлейнъ фонъ Ридтъ вышивала покровъ, баронесса безпокойно и безцѣльно бродила взадъ и впередъ по анфиладѣ комнатъ. Иногда она тихо говорила сама съ собой, часто останавливалась посреди большого салона и съ злобнымъ смѣхомъ глядѣла на портреты по стѣнамъ, какъ бы насмѣхаясь надъ гордыми господами фонъ Шиллингъ, а портрету стараго барона она нѣсколько разъ уже грозила кулакомъ и бранила его такъ, какъ нельзя было и ожидать отъ такой благородной дамы, – все это подглядѣлъ Робертъ… Иногда чрезъ открытыя окна слышался безумный смѣхъ и вскрикиванія.

– У госпожи баронессы истерика, – спокойно говорила тогда Анхенъ доннѣ Мерседесъ, которая испуганно вздрагивала.

Прислуга же не обращала на это никакого вниманія, всѣ привыкли къ тому, что госпожа страдаетъ истериками.

Жаровни въ сѣняхъ все еще дымились, повидимому они должны были угаснуть только по возвращеніи барона, когда онъ убѣдится, что подвергалъ свою и безъ того болѣзненную супругу очевидной опасности и поставилъ ее въ очень тяжелое положеніе. Ни въ чемъ, впрочемъ, его любимцевъ не безпокоили, только такъ игнорировали ихъ, точно окна нижняго этажа были заперты внутренними ставнями отъ всего внѣшняго міра.

Донна Мерседесъ уходила всегда въ глубь комнаты какъ только видѣла двухъ дамъ, идущими по саду, гдѣ онѣ проходили два раза въ день: утромъ и вечеромъ изъ бенедиктинскаго монастыря. Ея внутреннее состояніе представлялось ей самой загадочнымъ. Конечно, не могла пробудить въ ней ни малѣйшей симпатіи эта женщина, которая, несмотря на свою вялость и слабость, умѣла поразительно и оскорбительно проявлять себя неограниченной повелительницей шиллингова дома и всего живущаго въ немъ. Донна Мерседесъ имѣла причины сердиться на хозяйку дома, которая забывъ всѣ приличія и самыя простыя правила вѣжливости, поступила въ отношеніи къ ней по своему собственному высокомѣрному произволу, и когда она видѣла между деревьями сѣрый шлейфъ, въ ней всякій разъ вспыхивало чувство ненависти, сердце начинало сильно, мучительно биться, и кровь останавливалась въ жилахъ, это безотчетное внутреннее убѣжденіе было ей самой непонятно и смущало ее.

Такимъ образомъ прошли два дня, на третій донна Мерседесъ съ ранняго утра находилась въ нетерпѣливомъ ожиданіи, – сегодня могъ вернуться баронъ Шиллингъ. Привезетъ ли онъ съ собой бѣглянку и вернетъ ли ее къ ея обязанностямъ? Надежды молодой женщины съ каждымъ часомъ уменьшались; сегодня же она была твердо убѣждена, что не увидитъ Люсили до тѣхъ поръ, пока болѣзнь и нужда не принудятъ ее вернуться подъ ея покровительство. Всетаки она съ невыразимымъ напряженіемъ ожидала возвращенія барона Шиллингъ и, такъ какъ онъ заявилъ ей твердо и рѣшительно, что увидится съ Іозе только подъ деревьями сада, то не могла разсчитывать, чтобы онъ пришелъ въ комнаты нижняго этажа, хотя бы даже и привезъ важныя извѣстія.

Поэтому послѣ обѣда около того времени, когда онъ могъ возвратиться, она отправилась въ зимній садъ. Анхенъ между тѣмъ сидѣла у Іозе и разсказывала ему сказки, а маленькая Паула подъ надзоромъ Деборы играла въ сосновой рощицѣ позади мастерской.

Зимній садъ былъ отпертъ, и дверь въ мастерскую также была немного пріоткрыта; садовникъ занимался кактусами и папортниками и должно быть только что ушелъ, – видны были еще свѣжіе слѣды его пребыванія: на полу стояла лейка и зеленый занавѣсъ у стеклянной стѣны былъ совершенно отдернутъ, такъ что видно было всю мастерскую, представлявшую удивительный поражающій видъ!