Читаем без скачивания Ходоки во времени. Суета во времени. Книга 2 - Виктор Васильевич Ананишнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дыхание перлей
Нигде и ничего, по истине, не произошло, если смотреть со стороны и видеть умиротворённого Сарыя, пьющего чай большими жадными глотками из блюдца и поглощающего пряники.
Застав Учителя за любимым занятием, Иван обомлел в прямом и переносном смыслах.
Вот ведь как хорошо дома: тихо, уютно, безопасно. Никого не надо тащить, надрываться, ощущать настороженность и страхи: и свои, и чужие.
Тут же, на кухне, столпом спокойствия и незыблемости восседает Учитель, занятый извечным и таким мирным делом – едой. А всякие там экзотики и неприятности, как-то: Кап-Тартар, Предграничье и барьер между мирами, Кахка, Фиман и дурно пахнущий Дигон, неуёмная страсть Ил-Лайды и прилипчивость Таа-Ту-ир-Маны – всё это, из нехороших или хороших снов, мелькнуло во взбудораженном сознании и исчезло, оставив лишь отметку в памяти.
Короче: Ивану стало легко и хорошо на сердце, когда он, взбодрённый горячей и холодной, попеременно, водой, вышел из ванны, а Сарый уже приготовил по всем правилам чай, то есть до нужной черноты и с сахаром, в его литровой кружке. Ему вообще почудилось: что ни говори, а жизнь – вещь прекрасная и удивительная. И всё оттого, что есть в ней, хотя и редко, конечно, такие вот краткие, но такие важные и вдохновляющие минуты.
– Привёл Дигона к нам?
– Угу! – Иван наклонился и потянул носом пар над кружкой, вдыхая и наслаждаясь знакомым запахом.
Сарый с отеческой нежностью посмотрел на него.
– Да, Ваня! В тебе сила!
– Чего это… такие лестные заявки?
– Это не лесть. Сам поразмысли. Ведь те, кто его туда сослал, думали по-другому. Думали, до века выбросили Дигона из нашего мира. А ты им наперекор пошёл. Сила на силу. И одолел.
Сарый, подтверждая значимость высказанного, поднял перед своим носом указательный палец.
– Но как можно сослать ходока? – лениво спросил Иван, он устал и не хотел настраиваться на долгий разговор. – Или выбросить его из нашего мира?
– Как, как? Просто. Лишили чувства ориентировки в поле ходьбы и втолкнули в Кап-Тартар. Куда он оттуда? Вот и выходит – сослали, выбросили.
– Значит, он не сам лишился этого? – Иван отложил пряник. – Кто же такое может сделать? Они же тогда могут сослать и других?
– Наверное, могут, – Учитель отвалился от стола, откинувшись на стену кухни, служившей для него спинкой стула, отсутствующей у табуретки. Лицо его от выпитого чая обильно покрылось бисерками пота. – Но мы о них знаем только со слов самого Дигона. Будто секта какая-то. Школа у них где-то под Коринфом. В Греции… – Сарый подумал и добавил: – А может быть, где-то на севере Африки.
– Симон тоже упоминал о ней. О секте.
Сарый кивнул, но заметил:
– Он знает не больше того.
– Сейчас он остался с Дигоном поговорить и узнать больше. Во всяком случае, когда я уходил, он с ним остался поговорить.
– По мне, – Сарый смахнул капельку с кончика носа, – так лучше туда, к ним, не соваться. У них секта – ну и пусть. Каждый выбирает своё, а чужое должно быть в стороне.
– А как же связь времён и объединение ходоков? – напомнил ученик и вновь взялся за пряник.
– Ваня, ты язва! Ты же понял меня, а язвишь. Да-а… Ещё полгода назад ты был совсем другим.
– Не полгода. Если посчитать…
– Дорога времени не в счёт, – быстро проговорил Сарый. – Это за пределами.
– Я это от вас с Симоном уже слышал. Но она здесь и здесь, – приложил Иван руку к голове и левой стороне груди. – Значит, всё в счёт, и за пределами нет ничего. Тем более дорога времени.
– Да, Ваня… Хорошо, что ты это уже понял.
Они надолго замолчали, занятые своими мыслями и отрывками воспоминаний.
У Сарыя их, этих воспоминаний, было, наверное, порядка на три больше, чем у Ивана, так как лет ученику раз в тридцать меньше, чем Учителю.
Иван отсыпался долго и со снами.
Встал к вечеру следующего дня, едва добежав до туалета.
Выйдя оттуда, заметил, что на кухне сидят Сарый и Симон, а у окна, закрыв его спиной, стоит дон Севильяк.
Триумвират. А вернее – дуэт Учителей плюс дон Севильяк, как необходимый довесок, как значащая деталь, как, в конце концов, замыкающее звено в цепи новой ипостаси Ивана – ходока во времени и КЕРГИШЕТА.
Об Учителях Иван уже кое-что знал, не всё, конечно: их настоящая жизнь пока что была для него, если не за семью печатями, то где-то по другую сторону понятных и известных Ивану событий. Но он с ними больше общался; они его попеременно или вместе наставляли, поддерживали, делились некоторыми мыслями. Между ними и учеником установился некий статус-кво, в принципе, понятный Ивану.
Другое дело – дон Севильяк.
Кто он, откуда, что собой представляет – всё оставалось где-то вне знаний Ивана, вещь в себе, некий фон во всём том событийном мире, где в последнее время занимался и жил Иван.
Учители не то не желали, не то избегали говорить о нём. За исключением, быть может, упоминания Симона, что дон Севильяк «абориген этого мира». Но это ни о чём не говорило. По большому счёту, все они были таковыми.
И иные ходоки – современники и оставившие мир живых в прошлом – также никогда не обмолвились о нём ни словом, не прошлись хотя бы вскользь по поводу очень заметной персоны, каковым был дон Севильяк.
А не заметить его было невозможно, ибо однажды увидевший его навсегда запоминал этот колоритный образ, поскольку редко в человеке сочетались сразу телесная мощь, взгляд ребёнка, артистичность и надёжность, которую можно обрести, положившись на него.
Был эпизод, когда он угодил в мешок Сола. Казалось бы, его имя должно быть у всех ходоков на устах. Но и после такого значимого события дон Севильяк словно выпадал из их бытия и памяти.
Благодаря этому, у Ивана о нём сложилось странное впечатление, что дон Севильяк подобен тени, обязательно присутствующей при всех важных событиях, представляя при этом некую броскую фигуру статиста – не более того…
И он был его Учителем – тоже.
Глядя на гостей – впрочем, какой Сарый гость, если бывает в квартире чаще и дольше хозяина – Иван почувствовал возбуждение от предстоящего разговора. Не на сходку же они просто так собрались. Что они ему сегодня ещё такого наговорят, какие секреты или тайны откроют?
Или о чём ещё промолчат или что утаят?
Трудно первые сто лет жизни, – вспомнил Иван расхожую шутку, а ему только-только тридцать.
Правда, тут как считать.
Зато за их плечами, хоть как считай, – сотни лет. Может быть, поэтому они осторожничают перед его младенческим, по их представлениям, возрастом ученика, пытаются оградить его от взрослого бытия: в меру скучного, с повседневными заботами
