Читаем без скачивания Русская Америка: Открыть и продать! - Сергей Кремлёв

Само восстание 14 декабря реально произошло так, что потомкам остается лишь пожать по его поводу плечами, но потенциально оно было далеко не так незначительно и смехотворно, как это может показаться на первый взгляд.

В дневнике Александра Ивановича Тургенева, историка, археографа, директора Департамента духовных дел иностранных исповеданий, за 1836–1837 годы есть две практически идентичные записи — от 15 декабря и 9 января, о неком пикантном обстоятельстве…

9 «генваря» 1837 года пятидесятитрехлетний Тургенев записал: «Я зашел к Пушкину… Потом он был у меня и мы рассматривали франц. бумаги и заболтались до 4-х часов. Ермол. Орл. Кисел. (в записи от 15 декабря помянут еще и «кн. Менш.». — С.К.) все знали и ожидали: без нас дело не обойдется…»

«Ермол.» — это знаменитый «кавказский» Ермолов… Герой Отечественной войны 1812 года, генерал от инфантерии…

«Кисел.» — это граф Павел Дмитриевич Киселев, проводивший первое расследование заговора, а уже при Николае — автор «реформы Киселева» по управлению государственными крестьянами, сторонник отмены крепостного права…

«Орл.» — это генерал-майор Михаил Федорович Орлов, принимавший капитуляцию Парижа, — самый высокопоставленный, пожалуй, декабрист, наказанный «слегка»… «кн. Менш.» — это светлейший князь Александр Сергеевич Меншиков, правнук петровского «Данилыча», будущий главнокомандующий в Крымскую войну…

Вот кто «знал», «ожидал» и считал, что без него «дело не обойдется…».

Нет, не так все и просто было в выступлении декабристов.

Отвлекаясь (хотя, может быть, и не очень) от темы, я скажу, что, на мой взгляд, этот феномен русской истории так по сей день и не исследован, несмотря на ряд якобы «классических» работ. В моем же исследовании тема декабристов появилась естественным образом — постольку, поскольку оказалось, что она прямо связана с темой Русской Америки, да и темой Дальнего Востока… И далее я буду говорить именно об этой связи и ее влиянии на судьбу РАК при Николае… Однако в скобках сообщу читателю, что, например, австрийско-богемский граф Карл Иозеф Кламм-Мартиниц (Непомука), бывший доверенным лицом Меттерниха и сопровождавший в 1825 году эрцгерцога Фердинанда д'Эсте в его миссии в Петербург, подал Меттерниху ряд записок о событиях 14 декабря, и среди них одну с таким названием, за одно которое лично я перед этим графом снимаю шляпу (которой, правда, никогда не ношу), — «Записка о состоянии общественного мнения относительно событий декабря 1825 г. Изложение морального и политического значения этих событий и их связи с внутренним положением Российской империи»…

И вот там Мартиниц писал: «Заговорщики были неумелы и трусливы в деле, но их проекты были такого рода, что успех первого шага доказал бы на деле правильность их расчетов самым плодотворным образом. Бестужев говорил генералам, которые хулили его 15 (27) — го в приемной императора: «Мы подняли восстание на два часа позже, в этом вся ошибка; иначе вы все стояли бы перед нами на коленях»…»

И Николай это знал и понимал прекрасно! Поэтому все, на чем лежал отсвет декабрьского огня, было ему неприятно лично…

Ну как он мог соглашаться с идеями и планами усиления государственной поддержки РАК, если их выдвигали декабристы Рылеев, Завалишин?

А переступить через себя вообще-то и можно было, и нужно было. Ведь логика созидательного развития державы была на стороне декабристов… Уже в конце царствования у Николая как-то вырвалось — да не при всех, а в дневнике:

«Вступая тридцать лет тому назад на Престол, я страстно желал знать правду, но, слушая в течение тридцати лет ежедневно лесть и ложь, я разучился отличать правду от лжи».

Еще бы! Правду он мог услышать (да и услышал), знакомясь с документами декабристов и их показаниями… Ведь та же «Русская правда» Пестеля давала для размышлений более чем достаточно информации. А декабристы оказались только видимой частью айсберга недовольства и желания действовать. И айсберг этот был в своей «недекабристской», невидимой части достаточно внушительным.

При этом и декабристы, и околодекабристские круги представляли собой — по большей части — не расслабленных мечтателей. Это были гвардейские и армейские офицеры, то есть люди, привычные к оружию. Люди, способные при императоре-реформаторе утвердить идеи и практику реформ — при необходимости — силой оружия же!

На них можно было надежно опереться новому императору — как в свое время не на родовитое боярство, а на энергичных служилых людей оперся Великий Петр… А до него — Иван Грозный.

Высочайшее прощение и приглашение декабристов к сотрудничеству вместо казней и каторги — это была бы как раз та «шоковая терапия», которая благотворнейшим образом встряхнула бы все тогдашнее русское общество.

А флотская часть декабристского движения смогла бы придать совершенно иной вид и русским перспективам в Америке…

Увы, Николай Первый в отличие от Петра Первого не смог и не захотел стать Николаем Великим… Вместо Русской Правды он сам выбрал Лесть и Ложь нессельродов и сановных уродов…

О ДЕКАБРИСТАХ-«американцах» и тех, кто имел касательство как к ним, так и к Русской Америке, надо рассказать особо.

И начать надо, пожалуй, с лейтенанта Завалишина…

Я уже упоминал о нем — как о неустанном хулителе графа Муравьева-Амурского. Но прискорбный факт упорного неприятия Завалишиным заслуг Муравьева не может преуменьшить масштаба личности самого Завалишина.

Дмитрий Иринархович Завалишин, сын младшего сподвижника Суворова, шефа Астраханского гарнизонного полка Иринарха Ивановича Завалишина, родился в 1804 году, умер в 1892-м (и в 1882 году у него родилась последняя дочь Екатерина!). Жил, как видим, долго, хотя в возрасте двадцати двух лет был приговорен к смертной казни, замененной каторгой.

За свою недлинную до 14 декабря 1825 года жизнь он успел столько, что поверить в это сложно. Собственно — почти невозможно… Окончив Морской кадетский корпус в 1819 году, он остался там преподавать астрономию, высшую математику, механику, высшую теорию морского искусства, морскую тактику и, как сообщает Русский биографический словарь, «другие (! — С.К.) предметы».

Уже преподавая в Морском корпусе, он слушал лекции в университете, в горном корпусе и в медико-хирургической академии. Изучил языки английский, немецкий, французский, итальянский, испанский, польский, латинский, греческий и даже еврейский (переведя исключительно «для собственного разумения» Библию с подлинника)… Имел обширные познания в литературе и следил за всем новым в ней и в науке.

Насколько я могу себе представить, особой скромностью мичман-преподаватель не страдал, однако незаурядность натуры и активность мысли были у него налицо… Он был явно упорен и к тому же обладал «пробивными» способностями.

В августе 1822 года Завалишин уходит на «Крейсере» Лазарева в кругосветное путешествие, но по прибытии в 1824 году в Русскую Америку с острова Баранова отзывается в мае в Петербург и «замыкает кругосветку» по суше — через Сибирь… Отозвали его по приказу императора, которому Завалишин осенью 1822 года написал из Лондона письмо с проектом организации некоего «Ордена восстановления».

Впрочем, после Русской Америки, Ситхи, Ново-Архангельска, Форт-Росса, у молодого эрудита возникают также и другие — намного более практические и толковые мысли. Они обогащаются еще и сибирскими впечатлениями. В поездке лейтенант Завалишин знакомится со всеми деятелями Сибири, с промышленниками и по приезде в столицу 3 ноября 1824 года представляет Александру еще и записку о присоединении Калифорнии, занятии Амура и развитии флота.

Предложения Завалишина были далеко не во всем продуманны, но была в них хорошая хватка молодого Бонапарта: мол, надо вначале ввязаться в бой, а там — видно будет… А некоторый избыток избранности в характере энтузиаста мог сослужить русскому делу лишь полезную службу, потому что в далекой Русской и нерусской Америке быть нахалом оказывалось делом чаще всего выигрышным… Конечно, если кроме нахальства имелось еще и трудолюбие. Однако и трудолюбия у Завалишина. хватало…

Завалишин считал, что нам надо с севера подпереть аж зону Сан-Франциско, спустившись к югу до 42° северной широты!

Изучал его записки комитет под председательством Аракчеева в составе: адмиралы Шишков и Мордвинов, а также Нессельроде.

Далее история начинается не совсем ясная. По проекту ордена адмирал Шишков 3 декабря 1824 года сообщил автору идеи, что император находит ее «увлекательной, но неудобоисполнимой»… Скорее всего миссия Шишкова — министра народного просвещения и главноуправляющего ведомством иностранных исповеданий, на том и завершилась.

А как же с Русской Америкой? Увы, мы уже знаем, что с ней дела в России вообще к тому времени обстояли невесело… Мордвинов Завалишина поддержал, Нессельроде не менее решительно возражал…