Читаем без скачивания Чёрный караван - Клыч Кулиев

30

Сегодняшний день прошел в суете. Началось с большого и шумного совещания. Как оказалось, большевики забросили листовки в казарму индийских солдат — сипаев, а на степах казармы расклеили портреты Ленина. Это было, конечно, чрезвычайное происшествие. Маллесон собрал почти всех офицеров, вызывал по одному и отчитывал как мальчишек, особенно намылил шею коменданту. А сразу после совещания Элен подала официальное письмо Закаспийского правительства.

Письмо окончательно вывело генерала из равновесии. Он последними словами обругал Зимина, затем отправил к нему капитана Тиг-Джонса с приказом сегодня же собрать заседание правительства. Присутствовать па заседании поручил мне. Едва я вернулся к себе в кабинет, чтобы хоть немного собраться с мыслями, как появились Айрапетян с полковником Хачатуряном. Затем пришлось принять Чакан-батыра, этого неумного посланца Джунаида. А теперь мне предстояло отправиться па заседание горе-господ.

Я заранее предчувствовал, что заседание будет бурным. Члены правительства предъявляли британской миссии целый ряд претензий. А мы не были в состоянии удовлетворить их. Самое большее — могли только обещать. Но обещания уже не имели веса. Поэтому генералу не хотелось самому встречаться с членами Закаспийского правительства, и он выдвигал вперед меня.

Заседание началось в точно назначенный срок — в четыре часа дня. Из членов правительства (вернее, членов Комитета общественного спасения) не было только Хаджимурада. Остальные явились в полном составе. Заседание вел председатель комитета Зимин. Оказалось, что он вызвал нескольких специалистов по финансам и торговле. Я написал ему записку, потребовав, чтобы на заседании не было никого, кроме членов правительства. Зимин беспрекословно подчинился, вежливо отослал приглашенных им люден. Приступили к делу. Первым пришлось говорить мне, поскольку заседание было созвано по нашему предложению.

Члены комитета, видимо, догадывались, что разговор предстоит малоприятный: все были подавлены, сидели нахмурясь. Я решил сразу же начать наступление. Достав из папки присланное мам письмо, я, не повышая тона, по совершенно недвусмысленно задал вопрос:

— Это ваше письмо — ультиматум или просьба?

Как видно, все сразу догадались, никто не стал спрашивать, о каком письме идет речь. После довольно продолжительного молчания Зимин со смиренным видом ответил:

— Как говорят на Востоке, «угроза нищего — его просьба», господин полковник. Мы — просители… А какие могут быть ультиматумы у просителя?

На иронию Зимина я ответил иронией:

— А вы не из тех ли просителей, которые ворочают миллионами?

Зимин умолк. Я заговорил еще жестче:

— Послушайте, вот что вы пишете: «Потребовать от представителя правительства Великобритании генерала Маллесона ускорить обещанную денежную помощь. Если в течение пяти дней обещанная денежная помощь не будет оказана, предупредить миссию правительства Великобритании в Асхабаде, что правительство уйдет в отставку и что за все возможные последующие события ответственность несет правительство Великобритании…»

Я бросил в сторону письмо и повторил свой вопрос:

— Это ультиматум или просьба?

Зимин на этот раз ответил более уверенно:

— Это, господин полковник, постановление нашего правительства. Мы сочли нужным через вашу миссию предупредить правительство Великобритании о безвыходном положении, в котором мы оказались. Поверьте, положение труднее, чем можно предположить. Два месяца мы не можем выплатить жалованье ни рабочим, ни служащим. Делегации идут за делегациями. Мы не можем оказать им никакой помощи, кроме пустых обещаний. Что делать?

Ораз-сердар тяжело задышал и добавил:

— Мои конники тоже чуть ли не каждый день поднимают крик. Надо принять меры, пока вода не смыла плотину. Иначе все разбегутся!

Я пристально посмотрел на его потное, круглое лицо и сказал:

— Говорят, вы намерены набрать двадцать тысяч всадников. Как же вы будете их содержать?

Ораз-сердар ответил высокомерно:

— Если понадобится, наберу и сорок тысяч. Но с одним условием: если будет оказана помощь… Если я буду обеспечен оружием и деньгами. Иначе не требуйте от меня нукеров!

— А кто от вас требует нукеров? — Я понял, что вежливостыо ничего не добьюсь. Поэтому заговорил более резко: — Если вам самим они не нужны, можете и тех, какие имеются, распустить. Я гарантирую, что правительство Великобритании за это не будет на вас в претензии. Распустите. Завтра же!

Ораз-сердар сразу притих, покраснел, будто его поймали с поличным. Я продолжал тем же тоном:

— Не забывайте, господа, одного: вы не для нас воюете. Вы свою же судьбу защищаете. Никакой выгоды мы лично не ищем. Мы лишь оказываем вам союзническую помощь. Если вы этого не цените, собираетесь предъявлять какие-то ультиматумы… тогда вы проиграете. Не думайте, что я хочу напугать вас. Нет! Я говорю чистую правду!

Косо поглядев па меня, Ораз-сердар заерзал па месте. Я подумал, хочет сказать что-то. Нет, промолчал, ограничился многозначительным покашливанием.

В разговор вступил Дружкин. Это был наш человек. Недавно я встречался с ним, подсказал ему те слова, которые он должен был произнести. Как я и советовал, он заговорил с надутой важностью:

— Мы, господин полковник, долго совещались за этим столом, прежде чем направить вам письмо, даже наговорили друг другу много неприятного. Не найдя другого выхода, решили откровенно заявить вашей миссии, как обстоит дело. Вопрос стоит так: если в ближайшие дни нам не будет оказана ощутимая финансовая помощь, мы не в состоянии более оставаться у власти!

Я медленно поднял глаза и строго посмотрел на Дружкина. Он, разумеется, понимал, что эта строгость — показная. О наших секретных переговорах никто из присутствующих не знал.

Зимин поддержал Дружкина:

— Мы, господин полковник, не вправе скрывать от вас истинное состояние дел. Если завтра произойдет что-нибудь неожиданное, вы в первую очередь потребуете ответа от нас. А что неожиданное не произойдет, никто из присутствующих поручиться не может. Обстановка сложилась тяжелая. Точнее: опасная… Влияние большевиков среди населения с каждым днем растет. И одна из серьезных причин этого — финансовые трудности. Поэтому я прошу вас — разъясните положение его превосходительству генералу Маллесону. Безвыходность вынуждает нас бить тревогу!

Нам было известно, что финансы Закаспийского правительства в плачевном состоянии. Но у нашей миссии не было лишних денег, чтобы немедленно оказать ему помощь. Каждый раз нам приходилось изворачиваться. И на этот раз я пообещал срочно телеграфировать от имени миссии в Лондон. Кроме того, посоветовал направить людей к генералу Деникину, просить его о помощи. А Дружкин, как мы заранее договорились, предложил еще раз проверить внутренние ресурсы и продавать населению больше ходовых товаров, таких, например, как керосин. В результате более чем двухчасовой напряженный спор закончился, в общем, мирно.

Затем я достал из папки другую бумагу и, глядя в упор на Зимина, сказал, стараясь сохранять спокойствие:

— После безобразий, какие имели место в конце декабря прошлого года, было запрещено проводить в городе собрания и митинги. Об этом существует особый приказ генерала Маллесона. А вы отдали новое распоряжение. Иначе говоря, отменили приказ генерала. Нам хотелось бы знать, по какой причине?

Наступило долгое молчание. Чувствовалось, что атмосфера снова накаляется. По лицам присутствующих было видно, что они с трудом сдерживаются, особенно метали молнии глаза Зимина. Я подумал, что он сейчас вспыхнет. Нет, он перевел дыхание и заговорил сдержанно:

— Я не думаю, чтобы в наших краях можно было найти кого-нибудь, кто больше, чем присутствующие здесь, уважал бы его превосходительство генерала Маллесона. Мы делаем все, что можем, чтобы не обмануть его доверие. Поверьте, господин полковник, в сутки я сплю самое большее три-четыре часа. Остальное время — на ногах. Не могу глаз сомкнуть. Волнения и заботы не дают мне покоя. Вот вы говорите: «отменили приказ генерала». Мы хорошо понимаем, что не имеем права делать этого. Но речь идет о другом: большевики стараются использовать этот приказ как средство борьбы. Куда мы ни придем, рабочие спрашивают: «Где свобода? Где демократия? Где ваша независимость?» Что же нам делать? Мы ведь вынуждены появляться среди населения. Сидя в кабинете, нельзя работать.

Ораз-сердар резко вскочил и буквально с пеной у рта начал:

— Я уже говорил, что надо делать, говорю еще раз: надо прекратить игру в демократию! Надо заставить уважать мундир… Надо поддерживать авторитет армии… Армия в наших руках… Милиция в наших руках… Суд в наших руках… Тюрьмы — у нас… И после этого мы еще пробуем заигрывать с рабочими! Не получится! Если камыш не зажать — руку порежет! А рабочие — это настоящий камыш. Большевистская закваска у них в крови. Надо строго наказывать тех, кто мутит воду. Надо действовать решительнее. Невозможно управлять, если всего боишься!