Читаем без скачивания «Русская освободительная армия» против Сталина - Иоахим Гофман

Великобритания была движущей силой политики выдачи, Соединенные Штаты следовали за ней, хотя и с колебаниями, и, что касается непосредственного применения насилия, в меньших масштабах. Когда в январе 1945 г. вопрос стал актуальным, то начальник объединенной военной полиции Верховного командования союзных экспедиционных сил в Западной Европе генерал-майор Гульон обратил внимание на то, что Соединенные Штаты – по Женевской конвенции – не имеют права передавать военнопленных русских в немецкой униформе в распоряжение Советского Союза [666]. Американское правительство, как упоминалось, хотя и вынуждено было признавать это положение международного права, но тем временем давно нашло путь, чтобы обойти и практически аннулировать женевское ограничительное условие. Оно негласно и самовольно перешло к тому, чтобы отказывать в статусе военнопленных всем тем бывшим советским гражданам в составе вермахта, которые сами не настаивали, что являются немецкими офицерами и солдатами [667]. Кто, подобно подавляющему большинству находящихся в США военнослужащих добровольческих частей, по неведению решительно не претендовал на права военнопленного, тот в результате этого нововведения начиная с 29 декабря 1944 г. депортировался в Советский Союз как больше не находящийся под защитой Женевской конвенции. Лишь малая группа, 154 из 3950 солдат, которые сделали это важное заявление, пока что избежали насильственной выдачи – правда, лишь до тех пор, пока в руках немцев еще находились американские солдаты. Ибо с капитуляцией германского вермахта отпали последние сдерживающие факторы.

Ссылаясь на ялтинскую договоренность, которая, однако, как следует тотчас добавить, представляла собой явное нарушение буквы и духа Женевской конвенции, американское правительство теперь тоже открыто перешло к тому, чтобы передавать бывших военнослужащих вермахта русского происхождения, невзирая на их личные желания, советским властям [668]. 29 июня 1945 г. в США была применена сила в отношении небольшой группы военнопленных, содержавшихся в Форт-Диксе [669]. 12 августа 1945 г. в Кемптене впервые на немецкой земле сотни казаков и солдат РОА, собравшиеся во временной церкви, стали жертвами американских насильственных мер [670]. Тем самым и для остатков РОА, интернированных в Регенсбурге или Платтлинг-Ландсхуте, началась борьба против грозящей выдачи, которая в итоге сменилась полным отчаянием. Сохранились различные письма в официальные инстанции или видным частным лицам, таким как г-жа Рузвельт, вдова покойного президента [671], в которых генерал-майор Меандров, а также его подчиненные в одиночку или коллективно пытались опровергнуть выдвигавшееся теперь и американской стороной обвинение в измене и преступном сотрудничестве с немцами, обнажая мотивы своих действий. Если подытожить содержание этих документов, то получается убедительное политическое оправдание «необузданно» возникшего Русского освободительного движения, к которому все эти люди принадлежали. Эти свидетельства вполне подходят и для того, чтобы обеспечить борцам за свободу, попавшим в столь трагичное положение, понимание историка.

Опережая Солженицына [672], генерал-майор Меандров исходит из вопроса: как же случилось, что лишь советские солдаты всех званий, а не военнопленные других национальностей, организовались для борьбы против своего собственного правительства, причем в масштабах сотен тысяч (или, как мы сегодня более точно знаем, около миллиона) человек? Когда в истории было такое «массовое предательство»? Он вновь и вновь заявляет о своей готовности доказать перед независимым судом, что они были «не бандиты, разбойники, убийцы, не изменники, отщепенцы или нацистские наймиты», а «участники политического движения за лучшее будущее нашего народа». Он ни на мгновение не сомневается в «морально-этической оправданности» этого стремления [673]. Поскольку с этим коренным вопросом нельзя покончить путем простого замалчивания, он, как и другие авторы, стремился сам на него ответить, сообщая о жестокой практике большевистских власть имущих со времен Октябрьской революции. В этой связи напоминается о том, что организованный террор представляет собой постоянное учреждение советской государственности. Прокатываясь с 1917 г. по стране все новыми волнами, он требовал множества жертв. Только насильственная коллективизация сельского хозяйства, преследование и уничтожение крестьян, клеветнически названных «кулаками», и связанный с этим умышленно вызванный голод уничтожили миллионы человеческих жизней даже в плодородных черноземных районах Украины, Кубани и Поволжья.

В письме г-же Рузвельт говорится о 20 миллионах расстрелянных или погибших в концентрационных лагерях – число, примерно соответствующее результатам исследований Конквеста, основанным на научном анализе, который оценивает численность жертв сталинского террора с 1930 до 1950 г., по меньшей мере, в 20 миллионов, но считает вероятной гибель еще 10 миллионов человек [674]. Отмечается, что в Советском Союзе едва ли существует семья, хотя бы один член которой в результате репрессий не лишился своей жизни или, по крайней мере, элементарных человеческих прав. В этом отношении показательно открытое письмо «трех власовцев», почти все близкие которых погибли в концлагерях в тайге, тундре и болотах или от голода и которые спрашивают, как можно любить «родину», причинившую им, как и миллионам других русских, такие страдания [675]. По адресу американцев обращено в особенности указание на подлинное содержание Сталинской Конституции 1936 года, прославлявшейся с огромной пропагандистской помпой и представляющей собой не что иное, как «ложь и обман собственного и других народов». Ни одно из провозглашенных там прав не было реализовано, так что советские люди пребывают в состоянии несвободы и бесправия, как ни в одной другой стране мира. То, что действительно происходит в Советском Союзе, ясно видно по продолжающемуся десятилетиями и приостановленному во время войны лишь по тактическим причинам подавлению христианской и других религий, по преследованию и дискриминации верующих Союзом воинствующих безбожников. Священники, включая отца Меандрова, почти все были расстреляны или депортированы в концентрационные лагеря, церкви и монастыри всюду в стране разорены или осквернены превращением в клубы, кинотеатры, скотные дворы или склады.

Меандров высказывается о политике советского правительства по «подготовке большой войны» [676]. Но одновременно он возлагает ответственность на совершенно несостоятельное тогдашнее руководство Сталина за то, что миллионы красноармейцев, отчасти по русскому солдатскому обычаю храбро сражавшиеся, попали в безнадежную ситуацию, в окружение и, наконец, в немецкий плен. Это вызвало у бесчисленных советских солдат решение окончательно порвать с советским режимом. Решающим ни в коей мере не было желание избежать невыносимых условий жизни в немецких лагерях для пленных. В действительности этот мотив в значительной мере отпал, т. к. условия изменились к лучшему, когда и русским было разрешено вступать в формируемые немцами добровольческие соединения. Напротив, подлинный мотив вытекает из не подверженной теперь влиянию большевистской пропаганды оценки советской государственности. Ведь плен, наряду с угнетающими впечатлениями, дал им и возможность «свободно обсуждать друг с другом прошлое и настоящее», так что во многом негативные индивидуальные ощущения при советском режиме слились у них в общую негативную картину положения на их родине. Последней каплей стала позиция, занятая советским правительством в отношении миллионной массы своих посланных на гибель солдат.

Показательно, что ответственность за бесчеловечные условия, в которых находились советские солдаты в руках немцев, по меньшей мере до весны 1942 г., возлагалась в первую очередь не на германское, а на советское правительство, т. к. оно, не подписав Женевскую конвенцию и не признав Гаагские конвенции о законах и обычаях войны, намеренно лишило своих пленных всякой международно-правовой защиты и совершенно сознательно обрекло их на гибель [677]. Напоминается о словах Молотова: «Советский Союз знает не военнопленных, а лишь дезертиров Красной Армии», как и о приказе № 27 °Cтавки Верховного Главнокомандования от 16 августа 1941 г., угрожавшем всем советским солдатам, которые сдавались в плен, уничтожением и привлечением к ответственности членов их семей. В письме комиссии американской 3-й армии и аналогично в письме г-же Рузвельт почти дословно приводится более поздняя формулировка Солженицына [678]: «Каждое государство в мире, кроме СССР, проявляет высшую моральную и материальную заботу о своих солдатах, попавших в руки врага, заботится о их пропитании и организует почтовое сообщение с близкими через Международный Красный Крест. Только русские, лишенные по произволу Сталина всякой помощи, обрекаются на массовую гибель в лагерях военнопленных и со страхом узнают, что их семьи на родине подвергаются репрессиям и советское правительство готовит им возмездие». Уже советские солдаты, когда-то вернувшиеся из финского плена, были расстреляны или обречены на медленную смерть в концентрационных лагерях. Поэтому у оказавшихся в руках немцев красноармейцев, которых советское правительство предало и покинуло, больше не было иного пути к возвращению на родину, чем «путь вооруженной борьбы» против системы советской власти.