Читаем без скачивания Другая сторона - Андрей Семенов

В ту же секунду пространство, где только что находился самолет фон Гетца, было прошито парой параллельных стежков — дымный след от очереди, пущенной пушками преследователя по истребителю фон Гетца, ушел в пустое пространство. Конрад хорошо видел эти дымные следы через фонарь остекления совсем рядом, в нескольких метрах от себя и удовлетворенно улыбнулся. В то же мгновение в перекрестье его прицела, совсем рядом, только руку протяни, попал самолет Дьяконова.

Весь!

Он промелькнул в нем от пропеллера до хвостового оперения. Фон Гетц рефлекторно нажал на гашетку, но услышал только сухой щелчок электроспуска. Пушки были предусмотрительно разряжены еще на земле.

Конрад только сжал зубы от досады — семьдесят пятый!

У него украли эту победу.

Дьяконов не поверил своим глазам. Только что этот чертов самолет очень четко просматривался через прицел! Настолько хорошо, что его плоскости как раз лежали на горизонтальных рисках прицельной сетки. Капитан отпрянул от прицела, не обнаружил фон Гетца перед собой и, поняв, что давит на гашетку впустую, моментально, как от горячей сковородки, отнял от нее палец. В то же мгновение он увидел, как сверху наваливается на него перевернутый самолет немца. Его пушки сейчас находятся как раз на той самой оси, которую по инерции неизбежно пересечет он сам. Он все понял. Немец его купил! Он специально подставлял ему свой хвост, чтобы потом, как сопливого мальчишку, подловить и сбить наверняка. Если бы пушки у немца были заряжены, то самолет Дьяконова сейчас падал бы на землю, разрезанный на части кинжальной очередью, выпущенной в упор, а сам капитан не успел бы даже дернуть за кольцо парашюта.

На сотую долю секунды их взгляды встретились, прежде чем самолеты проскользнули мимо друг друга. Взгляд у обоих был злой и разочарованный. У одного оттого, что у него по-жульнически вырвали победу, малодушно не зарядив пушки, у другого — оттого, что этой победой опытный и хладнокровной немец покрутил у него под носом и на глазах всего аэродрома спрятал ее себе в карман.

Дьяконов почувствовал себя глупым щенком, которого только что носом сунули в свое собственное дерьмо. Приземляться ему не хотелось.

Люди, разочарованно опустив головы, стали расходиться по своим делам. Летчики вернулись под плоскость самолета, дожидаясь приземления Дьяконова и фон Гетца. А тот, зайдя на глиссаду, вместо того чтобы посадить самолет, с ревом пронесся метрах в тридцати над полосой, покачивая крыльями в знак победы.

Победа фон Гетца над Дьяконовым была красивой и бесспорной. Это видели все.

Головин с превосходством посмотрел на Героев:

— На сегодня занятия окончены. Всем отдыхать. Кому делать нечего — учите матчасть. Волокушин!

— Я, товарищ генерал! — подбежал комендант.

— Ты где этого фон Гетца содержишь? — спросил Головин вполголоса, отводя его в сторонку.

— Обыкновенно, товарищ генерал, в караулке.

— В кордегардии, значит. Он что же, вместе с отдыхающей сменой живет?

— Никак нет, товарищ генерал. Бойцы сколотили ему выгородку. Вот в ней, стало быть, он и живет. А при нем два часовых, как вы и приказывали. С утра, значит, как Конрад Карлович пойдут на завтрак, они его сопровождают, а после ужина — снова под замок и особый пост при нем.

— При замке?

— Никак нет! При Конрад Карловиче.

— Ну, добре, — согласился Головин. — Содержи Конрада Карловича отменно хорошо. Вольностей особых не позволяй, не забывай, что он все-таки военнопленный. Но и не лютуй. В чем у него нужда будет — обеспечь. А в остальном…

Головин пристально посмотрел на коменданта.

Тот похолодел и притих.

— А в остальном, если ты мне этого немца упустишь или, не дай бог, он у тебя споткнется не в том месте или насморком заболеет, я тебя, Волокушин, на фарш прокручу. Уловил?

— Уловил, — еле выдохнул комендант.

— Свободен.

Отпустив коменданта, Головин направился к своей «эмке» и уже хотел было садиться, как незнакомый голос за спиной остановил его:

— Товарищ генерал, разрешите обратиться?

Головин обернулся. Перед ним стоял летчик в комбинезоне, один из Героев. Из-за комбинезона знаков различия было не видно.

— Обращайтесь, — разрешил генерал.

— Майор Чиркунов, — представился летчик.

— Что у вас, майор Чиркунов?

Головин был мыслями уже совсем далеко от этого аэродрома и от всех аэродромных дел. Он увидел сегодня главное, то, что успокоило его и подтвердило правильность его расчетов. Остальное его не волновало. Поэтому майор Чиркунов не обрадовал генерала, задержав его отъезд.

— Вот, товарищ генерал, — Чиркунов вынул из планшета несколько исписанных страниц.

— Что это? — Головин глазами показал на листы бумаги в руках у майора. — Говори своими словами. Некогда читать.

— Рапорты, — просто объяснил Чиркунов.

— Рапорты? — удивился Головин. — О чем?

— Это я, так сказать, в порядке личной инициативы, — скороговоркой стал разворачивать свою мысль майор. — Так сказать, для укрепления дисциплины. Вот, например, капитан Дьяконов. Он еще до вашего первого приезда загнал повара в котел и завинтил крышку.

— Зачем? — изумился Головин.

— Капитану показалось, что повар готовит не по летной норме, а большую часть продуктов утаивает и потом тайком продает буфетчику на станции.

— А он продает?

— Товарищ генерал! — подивился майор непрозорливости начальства. — А где у нас в армии повара не воруют?

— Ну-ну, — кивнул генерал. — Что дальше?

— А вчера этот самый Дьяконов, несмотря на строжайший запрет, вместе со своим механиком соорудил самогонный аппарат. Теперь почти все члены эскадрильи, включая механиков, просятся в долю и сдают ему пайковой сахар.

— А вы?

— Что «я»? — не понял майор.

— Вы сдаете сахар Дьяконову?

— Никак нет, товарищ генерал. Я устав никогда не нарушаю.

— Уставной, значит, — одобрил Головин. — Молодец! Что еще?

— Лейтенант Свиридов и старший лейтенант Родимцев после отбоя тайком бегают к девкам в деревню. Расшатали колючую проволоку в ограждении и теперь подпирают ее колышками, чтобы форму не порвать. Я их выследил.

— После отбоя? — уточнил Головин.

— Так точно! — воодушевился Чиркунов, радуясь, что все его фискальные потуги и вылазки не пропали втуне, а нашли благодарного слушателя в лице старшего начальника. — А старшина Мусаэльян списанные парашюты режет на лоскуты и продает в ту же деревню или меняет на самогон.

— А зачем в деревне списанные парашюты? Сараи крыть?

— Никак нет, товарищ генерал. Бабы из этих лоскутов шьют себе трусы и, пардон, бюстгальтеры.