Читаем без скачивания Унесенные ветром - Маргарет Митчелл

Но он не сделал никакой попытки ее поцеловать. Она украдкой поглядела на него из-под ресниц и пробормотала, желая его поощрить:

– Так вы всегда берете свое? Что же вы надеетесь получить от меня?

– Поглядим.

– Ну, если вы думаете, что я выйду за вас замуж, чтобы расплатиться за шляпку, то не надейтесь, – храбро заявила она, надменно вскинув голову и тряхнув страусовыми перьями.

Он широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами под темной полоской усов.

– Мадам, вы себе льстите! Я не хочу жениться на вас, да и ни на ком другом. Я не из тех, кто женится.

– Ах, вот как! – воскликнула она, совершенно озадаченная, понимая, что, значит, теперь уж он непременно начнет позволять себе вольности. – Но и целовать меня я вам тоже не позволю.

– Зачем же вы тогда так смешно выпячиваете губки?

– О! – воскликнула она, невольно глянув в зеркало и увидев, что губы у нее и в самом деле сложились как для поцелуя. – О! – повторила она и, теряя самообладание, топнула ногой. – Вы – чудовище! Вы самый отвратительный человек на свете, и я не желаю вас больше знать!

– Если это действительно так, вам следует прежде всего растоптать эту шляпку. Ого, как вы разгневались! И, между прочим, вам это очень к лицу, о чем вы, вероятно, сами знаете. Ну же, Скарлетт, растопчите шляпку – покажите, что вы думаете обо мне и о моих подарках!

– Только посмейте прикоснуться к шляпку – воскликнула Скарлетт, ухватившись обеими руками за бант и отступая на шаг.

Ретт Батлер, тихонько посмеиваясь, подошел к ней и, взяв ее за руки, сжал их.

– Ох, Скарлетт, какой же вы еще ребенок, это просто раздирает мне сердце, – сказал он. – Я поцелую вас, раз вы, по-видимому, этого ждете. – Он наклонился, и она почувствовала легкое прикосновение его усов к своей щеке. – Вам не кажется, что теперь вы должны для соблюдения приличий дать мне пощечину?

Гневные слова готовы были сорваться с ее губ, но, подняв на него взгляд, она увидела такие веселые искорки в темной глубине его глаз, что невольно расхохоталась. Что за несносный человек – почему он вечно ее дразнит? Если он не хочет жениться на ней и даже не хочет ее поцеловать, то что же ему от нее нужно? Если он не влюблен в нее, то зачем так часто приходит и приносит ей подарки?

– Так-то лучше, – сказал он. – Я оказываю на вас плохое влияние, Скарлетт, и, будь у вас хоть немножко благоразумия, вы бы выставили меня за дверь… Если, конечно, сумели бы. От меня ведь не так просто отделаться. Я приношу вам вред.

– Вред?

– Разве вы сами не видите? После нашей встречи на благотворительном базаре вы стали вести себя совершенно скандально и главным образом по моей вине. Кто подбил вас пойти танцевать? Кто заставил вас признать, что наше доблестное священное Дело вовсе не доблестное и не священное? Кто выудил у вас еще одно признание: что надо быть дураком, чтобы идти умирать за громкие слова? Кто помог вам дать старым ханжам столько пищи для сплетен? Кто подстрекает вас снять траур на несколько лет раньше срока? И кто, наконец, склонил вас принять подарок, который ни одна леди не может принять, не потеряв права называться леди?

– Вы льстите себе, капитан Батлер. Я вовсе не делала ничего такого скандального, а если и делала, то без вашей помощи.

– Сомневаюсь, – сказал он. Лицо его внезапно стало сурово и мрачно. – Вы и по сей день были бы убитой горем вдовой Чарлза Гамильтона, и все превозносили бы вашу самоотверженную заботу о раненых. А впрочем, в конце-то концов…

Но Скарлетт его уже не слушала: она стояла перед зеркалом и снова с упоением рассматривала себя, решив, что сегодня же после обеда наденет шляпку, когда понесет в госпиталь цветы для выздоравливающих офицеров.

До ее сознания не дошла скрытая в его словах правда. Она не отдавала себе отчета в том, что Ретт Батлер вырвал ее из оков вдовства, что благодаря ему она обрела ту свободу, которая позволяла ей снова царить среди незамужних девиц в то время, как для нее все эти утехи давно должны были остаться позади. Не замечала она и того, как под его влиянием уходила все дальше и дальше от всего, чему наставляла ее Эллин. Перемены ведь совершались исподволь. Пренебрегая то одной маленькой условностью, то другой, она не улавливала между этими поступками связи, и тем более ей совсем было невдомек, что они имеют какое-то отношение к Ретту Батлеру. Она даже не сознавала, что, подстрекаемая им, идет наперекор строжайшим запретам Эллин, нарушает приличия и забывает суровые правила поведения настоящей леди.

Она понимала только, что эта шляпка ей к лицу, как ни одна другая на свете, что она не стоила ей ни цента и что Ретт Батлер, должно быть, все же влюблен в нее, хотя и не хочет в этом признаться. И тут же приняла решение найти способ вырвать у него это признание.

На следующий день Скарлетт, стоя перед зеркалом с расческой в руке и шпильками в зубах, пыталась соорудить себе новую прическу, которая, по словам Мейбелл, только что вернувшейся из поездки к мужу в Ричмонд, была в столице последним криком моды. Прическа называлась «Крысы, мыши и кошки» и представляла немало трудностей для освоения. Волосы разделялись прямым пробором и укладывались тремя рядами локонов разной величины по обе стороны от пробора. Самые крупные, ближе к пробору – были «кошки». Укрепить «кошек» и «крыс» оказалось делом нетрудным, но «мыши» никак не хотели держаться, и шпильки выскакивали, приводя Скарлетт в отчаяние. Тем не менее она твердо решила добиться своего, так как ждала к ужину Ретта Батлера, и от его внимания никогда не ускользало, если ей удавалось как-то обновить свой наряд или прическу.

Сражаясь с пушистыми, непокорными локонами и покрываясь от усилий испариной, она услышала легкие быстрые шаги внизу в холле и поняла, что Мелани вернулась из госпиталя. Но Мелани летела по лестнице, прыгая через ступеньки, и рука Скарлетт с зажатой в пальцах шпилькой замерла в воздухе. Что-то случилось – Мелани всегда двигалась степенно, как и подобает соломенной вдове. Скарлетт поспешила к двери, распахнула ее, и Мелани, перепуганная, с пылающими щеками, вбежала в комнату, глядя на Скарлетт молящими глазами нашкодившего ребенка.

По лицу ее струились слезы, капор болтался на лентах за спиной, кринолин еще продолжал колыхаться. Она что-то сжимала в руке, и по комнате распространялся сладковатый удушливый запах дешевых духов.

– О Скарлетт! – воскликнула Мелани, захлопывая за собой дверь и падая на кровать. – Тетя Питти дома? Ее нет? О, слава богу, Скарлетт, я в таком ужасе, я этого не переживу! Мне казалось, я сейчас упаду в обморок, о Скарлетт, дядюшка Питер грозится все рассказать тете Питти!

– Что рассказать?

– То, что я разговаривала с этой… мисс… миссис… – Мелани принялась обмахивать лицо платочком. – С этой женщиной с рыжими волосами, с Красоткой Уотлинг!

– Бог с тобой, Мелли! – Скарлетт была так шокирована, что не могла больше вымолвить ни слова.

Красотка Уотлинг была та самая рыжеволосая женщина, которая привлекла внимание Скарлетт на улице в день ее приезда в Атланту, а теперь стала уже самой известной личностью в городе. Следом за солдатами в город хлынули проститутки, но Красотка Уотлинг рыжей копной своих волос и сверхмодными кричащими туалетами затмевала их всех. Ее не часто можно было увидеть на Персиковой улице или в других благопристойных кварталах, если же она там появлялась, порядочные женщины спешили перейти на другую сторону, чтобы поскорее отдалиться от нее на приличное расстояние. А Мелани с ней разговаривала? Немудрено, что дядюшка Питер был потрясен.

– Я умру, если тетя Питти узнает! Ты же понимаешь, она подымет крик на весь город, и я погибла, – рыдала Мелани. – А я не виновата! Я… я просто не могла убежать от нее. Это было бы так чудовищно грубо. Мне… мне стало жалко ее, Скарлетт. Ты не будешь считать меня слишком испорченной?

Но моральная сторона вопроса меньше всего волновала Скарлетт. Как большинство невинных, хорошо воспитанных молодых женщин, она была полна жадного любопытства по отношению к проституткам.

– А чего она от тебя хотела? Как она изъясняется?

– Ой, говорит она ужасно безграмотно! Но она так старалась выражаться изысканно, бедняжка! Я вышла из госпиталя, смотрю, а дядюшки Питера с коляской нет, ну я и решила прогуляться пешком. А как только поравнялась с эмерсоновским палисадником, вижу – она стоит там и выглядывает из-за живой изгороди! Какое счастье, что Эмерсонов нет в городе – они в Мейконе! А она и говорит: «Извините, миссис Уилкс, можно мне с вами перемолвиться словечком?» Не понимаю, откуда она может знать мое имя? Конечно, я должна была бы убежать от нее со всех ног, но, понимаешь, Скарлетт, у нее было такое грустное лицо и… ну, вроде как умоляющее. И на ней было черное платье и черный капор, и она совсем не была накрашена, словом, выглядела вполне прилично, если бы не эти ее рыжие волосы. И не успела я даже ничего ей ответить, как она говорит: «Я знаю, что не должна бы беспокоить вас, но я пыталась поговорить с этой старой индюшкой, миссис Элсинг, а она выгнала меня из госпиталя».