Читаем без скачивания Бодался телёнок с дубом - Александр Солженицын

Так судьба повесила ещё и этот труп перед обложкой страдательной книги, объявшей таких миллионы.

Провал был как будто бездный, непоправимый: самая опасная и откровенная моя вещь, которая всегда считалась "голова на плаху", даже если б оглашена по всему миру и тем меня защищала, - теперь была в руках у них, ещё и не двинувшись к печатанью, готова к негласному удушению, вместе со мной. Провал был намного крупней, чем провал 65-го года, когда взяли "Круг", "Пир" и "Республику труда".

А настроение, а ощущение - совершенно другое: не только никакого конца, гибели жизни, как тогда, но даже почти нет и ощущения поражения. Отчего же? Во-первых: сейф на Западе, ничто не пропадёт, всё будет опубликовано, хотя бы пал я сию минуту. А во-вторых: вокруг мечи блестят, звенят, идёт бой, и в нашу пользу, и мы сминаем врага, идёт бой при сочувствии целой планеты, у неё на глазах, - и если даже наш главный полк попал в окружение - не беда! это - на время! мы - вызволим его! Настроение весёлое, боевое, и в памяти: именно с 4-го на 5-е сентября 44-го года у Нарева, близ Длугоседло, мы выскочили вперёд неосторожно и маленький наш пятачок отжимали от главных сил, сжимали перешеек с двух сторон, нас горстка, а почему-то никак не уныло: потому что всё движение - в нашу пользу, размахнутое фронтокрылое движение, и уже завтра мы не только будем освобождены, но на плотах поплывём через реку, захватывать плацдарм.

Ни часа, ни даже минуты уныния я не успел испытать в этот раз. Жаль было бедную опрометчивую женщину с её порывом - сохранить эту книгу лучше меня, и вот погубившую - и её, и себя, и многих. Но, достаточно уже учёный на таких изломах, я в шевеленьи волос теменных провижу: Божий перст! Это ты! Благодарю за науку! Во всём этом август-сентябрьском бою, при всём нашем громком выигрыше - разве бы я сам решился? разве понял бы, что пришло время пускать "Архипелаг"? Наверняка - нет, всё так же бы - откладывал на весну 75-го, мнимо-покойно сидя на бочках пороховых. Но перст промелькнул: что спишь, ленивый раб? Время давно пришло, и прошло, - открывай!!!

Я ещё был пощажён - сколько провалов я миновал: за год до того с "96-м", за полтора - с "Телёнком", когда я был в затменьи, в задушьи, в косном недвиженьи, не способный подняться быстро. А тут - на коне, на скаку, в момент, избранный мною же (вот оно, предчувствие! -начинать кампанию, когда как будто мирно и не надо!) - и рядом другие скачут лихо, и надо только завернуть, лишь немного в сторону, и - руби туда!!! Провал - в момент, когда движутся целые исторические массы, когда впервые серьёзно забеспокоилась Европа, а у наших связаны руки ожиданием американских торговых льгот, да европейским совещанием, и несколько месяцев стелятся впереди, просто просящих моего действия! То, что месяц назад казалось "голова на плаху", то сегодня - клич боевой, предпобедный! Помоги Бог, ещё и выстоим!

Пониманье, обратное 65-му году: после захвата моего архива - кто же ущемлён? я? или они? Тогда, полузадушенный, накануне ареста, я мечтал и путей не имел: о, кто б объявил о взятии моего архива? Объявили через 2 месяца, и прошло в тумане для Запада. А сейчас - я сам, через 2 дня, и на весь мир, и все откинулись: ого! что ж там за жизнь, если за книгу платят повешением?

И что за заклятая полицейская жадность: искать и выхватывать хранимые рукописи? Лежал бы "Круг первый" ещё и ещё, нет, выследили, схватили, взликовали и я пустил его, и через 3 года он напечатан. Лежал бы "Архипелаг" ещё и ещё, нет, выследили, схватили, взликовали - пускаю! Читайте через 3 месяца! Их же руками второй раз решается действие против них!

Оглянуться - так и все годы, во всём: сколько ни били по мне - только цепи мои разбивали, только высвобождали меня! В том-то и видна обречённость их.

3-го вечером я узнал, 5-го вечером посылал не только извещение о взятии "Архипелага" - но распоряжение: немедленно печатать!

И в тот же день - послал и "Письмо вождям". И это было - истинное время для посылки такого письма: когда они впервые почувствовали в нас силу. (Меня в такие минуты заносит, я уже писал. "Письмо вождям" я намерен был делать с первой минуты громогласным, жена остановила: это бессмысленно и убивает промиль надежды, что внимут, а сразу как пропаганда, дай им подумать в тиши! Дал. "Письмо" завязло, как крючок, далеко закинутый в тину. Закинутый, но потянем же и его.)

Буря в газетах, удары по Сахарову больше, но сыпались и по мне, объединяют два имени наших и на Востоке и на Западе, и всё, что он говорил (а я б такое и не вымолвил: "Страна в маске... Хитрый партнёр с тоталитарным режимом... Берут экономическую помощь, с чем справиться не могут (сильно отстают с компьютерами), а зато сохранившиеся силы переключают на войну"), приписывают уже как бы и мне. Достаются мне удары, плашмя, с его плеча, а по другому понять - как гонка за лидером: главное сопротивление среды преодолевать ему, а я подсохраниваю свои силушки. И того не стыжусь: мой бой - впереди, мои-то силы - все, все ещё пригодятся. (А впрочем, гудит западное радио десятикратно в день: преследования, гонения Солженицына - а я этих гонений и не замечаю пока, тьфу-тьфу-тьфу, нешто это гонения по сравнению с лагерной жизнью? Того, что в наших газетах гавкают - я того не читаю, для нервов зэка пустое дело. А остальных гонений с меня и не сослабляли никогда. Я к ним притерпелся.)

За 55 лет это был, я думаю, первый случай, что травимые советской прессой смели отлаиваться. Действия и решительность этой осени потому дались нашей кучке "инакомыслящих" (выступили Турчин, Шафаревич), что были - просто естественным распрямлением затёклой, изнывшей гнуться спины. И ещё потому, что мы поднялись в самом надире, когда уже дальше невозможно было молчать и сносить. Когда уже так было плохо, что просто выстоять - не спасение было для нас, нам нужно было достоять до победы.

В ту же разгарную неделю я отравил на публикацию "Мир и насилие" Эта статья готовилась у меня как конкретное разъяснение моей нобелевской лекции - против западных иллюзий, искажающих пропорций. Она не была целью своей связана с нобелевскими премиями мира, хотя толковала и их. Но когда 31 августа, и самый разгар боёв, я услышал, что нобелевский комитет мира отобрал 47 кандидатов, и среди них Никсона и Тито (я ещё не знал о Ле Дык Тхо!) - я решил обратить статью в форму помехи тем кандидатам и выдвинуть Сахарова на эту премию, в соответствии со смыслом изложенного. К 4-му сентября статья была у меня закончена, 5-го отправлена. А 6-го, за несколько дней до намеченной публикации, я дал прочесть её Сахарову. Это и было наше единственное свидание и согласование за весь встречный бой. Победа прорисовывалась в те дни. И всё-таки нельзя было думать, что уже так близка! - что через день дадут отбой травли, ещё через четыре дня снимут глушение западных передач!

Вступая в этот бой, ни он, ни я не могли рассчитывать на западную поддержку большего размаха, чем она бывала все эти годы: достаточно ощутительная, чтоб оградить нас от ареста и уничтожения, но недостаточная, чтобы влиять на ход дел у нас или за границей. А теперь, как почти и все исторические движения непредсказуемы для человеческого ума, так и накал западного сочувствия стал разгораться до температуры непредвиденной. (Приводимые дальше факты и цитаты скороспешно записаны мною по русским передачам западных радиостанций ещё в период глушения их, не всё расслышано, не каждый день слушано, ни одной газеты за это время я не видел. Даты могут быть с ошибкою в день-два: иногда - день события, иногда - день слушания.)

Уже всю первую неделю, с 24 августа по конец его, "инакомыслящие в СССР" были главной темой всей европейской печати (сюда ведь и процесс Якира-Красина ввалился). Но сверх нашего ожидания на ещё большем накале прошла следующая неделя - первая сентябрьская: в ответ на советскую газетную травлю - там ещё более распихивалось.

"За разрядку напряжённости нам предлагают платить слишком большую цену - укреплением тирании." - "Советская власть опять хочет одурачить западных интеллектуалов. Может быть поэтому Сахаров и Солженицын решили предупредить Запад об опасности" (Би-Би-Си). - "В мрачной обстановке Солженицын и Сахаров бросили свой вызов руководителям советским и западным. Если их заставят замолчать силой - это только докажет, что они говорят правду." Бывший посол Великобритании в СССР В. Хейтер: "Нельзя сотрудничать в разрядке с диктаторским режимом"

В поддержку советских инакомыслящих выступили: 3.9 - канцлер Австрии, 6.9 - шведский министр иностранных дел (это - из правительства Пальме, так до сих пор к СССР предупредительного! - и то было "наиболее резкое высказывание в Швеции об СССР со времени оккупации Чехословакии"), в ФРГ не только христианские демократы, но и президиум с.д. (и только отмалчивался миротворец Брандт), начиная с 7.9 поднял скандал Гюнтер Грасс, до сих пор один из общественных столпов брандтовской Ostpolitik: теперь он назвал её (в "Штерне") политическим безумием: разрядка не должна идти экономическая за счёт областей культуры, он дал вызывающее интервью германскому телевидению.