Читаем без скачивания Леонид Красин. Красный лорд - Эрлихман Вадим Викторович

В ответной телеграмме 30 апреля Ленин потребовал от Чичерина «даже не заикаться» о советских финансовых обязательствах в беседах с представителями союзных держав, не боясь возможного срыва конференции, потому что самым выгодным было бы проведение еще одной конференции через пару месяцев — за это время процесс признания Советской России обещал значительно продвинуться. Завершалось ленинское послание словами: «Личное мнение товарища Красина показывает, что его политика неправильна и недопустима». Выполняя ленинские указания, советская делегация выдвинула встречные, столь же невыполнимые условия: компенсировать ущерб, причиненный иностранной интервенцией в годы Гражданской войны (39 млрд. рублей), обеспечить широкое экономическое сотрудничество на основе долгосрочных западных кредитов и принять советскую программу всеобщего сокращения вооружений, о которой на конференции вообще услышали впервые.

Главным результатом конференции стал советско-германский договор, подписанный делегациями двух стран 16 апреля 1922 года в городке Рапалло близ Генуи (немцы в шутку прозвали его «пижамным», поскольку договорились о его заключении только глубокой ночью). Он полностью восстановил дипломатические отношения между обеими странами и объявил, что они взаимно отказываются от возмещения военных расходов и убытков, причиненных их гражданам революционными событиями. Немецкие претензии составляли 378 млн. золотых рублей, но главное было в том, что их списание давало прецедент другим государствам, которые упрямо пытались получить с России долги. Договор предусматривал развитие взаимных торговых, хозяйственных и правовых отношений на равноправной основе. Германия, первой из крупных европейских стран официально признавшая Советскую Россию, была заинтересована в получении российского сырья и российском рынке для сбыта своей продукции. Кроме этого, она надеялась на помощь Москвы в противостоянии со странами Антанты, которые навязали ей тяжелейшие условия мира и всячески старались ограничить ее восстановление.

Рапалльский договор стал полной неожиданностью для других участников, от лица которых Ллойд Джордж пригрозил изгнать Германию с конференции. Тогда Чичерин твердо заявил, что в этом случае советская делегация тоже уйдет. В итоге заседания продолжились в комиссиях — финансовой, кредитной и других, — где стороны упрямо продолжали гнуть свою линию. На выручку России неожиданно пришли представители американского бизнеса, прежде всего крупный банкир Фрэнк Артур Вандерлип. Приехав в Геную, он заявил в интервью: «Прежде чем у нищего что-то отнять, надо это что-то ему дать». И тут же расшифровал: прежде чем выдвигать претензии к России, Запад должен поспособствовать восстановлению ее экономики, что, собственно, и предлагали сделать советские делегаты. После этого участники конференции выразили готовность предоставить Москве кредиты до признания ею долгов. Назывались даже конкретные суммы: Англия обещала дать 11 млн. фунтов, Япония — 8 млн. иен и т. д.

Первого мая советская делегация на радостях устроила праздничный прием, где Чичерин играл на рояле, а Литвинов с грузинским большевиком Мдивани устроили борцовский поединок. Красин с юмором рассказал по-французски о своих попытках добиться признания Советской власти на Западе. Европейцы вежливо хлопали, а наутро вручили московским гостям новый меморандум Антанты с тем же условием: признать все долги и вернуть национализированные предприятия. Правда, часть долгов обещали списать, но только если Москва откажется от коммунистической пропаганды за рубежом и распустит соответствующие органы, то есть Коминтерн. Правда, на следующий день представителя англо-голландской компании «Ройял датч — Шелл» обвинили в том, что он заключил с Красиным договор о передаче в концессию бакинских нефтепромыслов. После этого на конференции начался конфликт между Англией и Францией, в который включились и другие страны; дело чуть не дошло до развала Антанты.

Чтобы сплотить участников, 19 мая Ллойд Джордж потребовал от Чичерина немедленного принятия меморандума, иначе не будет никакого восстановления отношений и никаких кредитов. В советской делегации царило уныние, но вернувшийся с заседания финансовой комиссии Красин быстро исправил положение. Европейцам 11 мая зачитали встречный меморандум о том, что в торговом соглашении между РСФСР и Великобританией от 16 марта 1921 года, подписанном Красиным и Горном, уже содержится пункт о взаимном прекращении враждебной пропаганды. Теперь Москва предлагала распространить его на все страны Антанты, если, конечно, они в свою очередь прекратят поддерживать противников Советской власти. Делегаты задумались, а тем временем 16 мая торговый договор с Россией заключила Чехословакия, сославшись на германский пример. Англичане и французы поспешили свернуть конференцию, договорившись продолжить обсуждение российской темы летом. Главную заслугу в том, что Москва не сдала своих позиций, пресса отдавала Чичерину, но все признавали, что Красин сделал для этого не меньше.

В воспоминаниях о нем Александр Эрлих — участник конференции, советский торговый агент в Италии — писал: «Энергичные движения и речь его действовали как-то сразу на окружающих его людей. Небольшая подстриженная бородка клинышком и седеющие волосы, пожалуй, придавали ему вид крупного делового человека. Он по своему внешнему виду отличался от других делегатов, приехавших с ним из Москвы. В прошлом, живя долго в Германии, он прекрасно овладел немецким языком, в Англии изучил английский язык и знал довольно хорошо французский. Поэтому как на конференции в Генуе, так и на многочисленных встречах за ее пределами Красин мог активно вести переговоры и изъясняться с нужными ему людьми… В свободное время он был прекрасным рассказчиком бесконечных встреч и историй из своей жизни».

Новая конференция по России состоялась в июне — июле 1922 года в Гааге; советская делегация там была менее представительной, чем в Генуе, но Красин в нее, конечно же, вошел. В Голландии ему не понравилось. «Здесь стоит возмутительная погода: ветер сшибает с ног, на море буря, и само оно имеет вид грязной лужи, страна плоская, дома из бурого кирпича, точно их забыли отштукатурить», — писал он жене. О самой конференции он тоже был невысокого мнения: «Время здесь идет довольно скучно и непродуктивно. Переговоры, да и вся конференция какие-то ненастоящие, и никто не верит, что из них что-либо выйдет или могло бы выйти. Народ сравнительно второразрядный и притом еще без полномочий: могут только рекомендовать те или иные меры своим правительствам, но не решают ничего».

В отличие от Генуи, в Гааге тон задавали представители не правительств, а деловых кругов. Красин рассчитывал, что они окажутся более сговорчивыми, но просчитался: представители «нерусской комиссии» (так называли всех участников, кроме советской делегации) в один голос потребовали от РСФСР возврата всей конфискованной собственности, причем в натуральной форме, что стало бы де-факто возвращением капитализма в советскую экономику. Советские представители во главе с Красиным и Литвиновым в ответ предложили иностранцам концессии — так они получали бы те же прибыли, что и собственники, но под контролем государства. Они соглашались и на сдачу бывшим владельцам их же предприятий на самых льготных условиях, но тщетно. Представители западных стран 14 июля заявили, что Россия не получит кредитов — ни государственных, ни частных, — пока не вернет в полном объеме все долги. Конференция завершила работу 20 июля, так и не урегулировав экономических отношений между Советской Россией и Западом.

Оценивая роль Красина на Гаагской конференции, другой ее участник, Глеб Кржижановский, писал: «Здесь я воочию убедился, каким громадным престижем пользовался красный инженер и красный дипломат т. Красин даже у самых злобных наших противников, с каким превосходным умением умел парировать он разнообразные удары, со всех сторон направлявшиеся против цитадели мирового революционного пролетариата». Выступая в ЦК с отчетом о конференции, Красин заявил: «Гаага с математической верностью доказала необходимость сепаратных соглашений с отдельными странами или наиболее влиятельными капиталистическими группами». Недаром сразу после этого по его инициативе начались переговоры о предоставлении концессии Лесли Уркварту. Как мы знаем, из этого в итоге ничего не вышло — идейная чистота оказалась превыше экономической целесообразности.