Читаем без скачивания Он уже идет - Яков Шехтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фишл начинал разносчиком, таскался с коробом за спиной по деревням, продавая крестьянам всякую мелочовку. Еле хватало справить субботу, семья-то, нивроку, выдалась немалая: четверо сыновей. Потихоньку встал на ноги, открыл магазинчик, потом ларек на ярмарочной площади, затем стал торговать зерном и лесом.
У каждого человека есть сокровенная мечта, которой он греет свое сердце, сняв носки и улегшись в постель. Праведники думают о том, как лучше выполнить волю Творца, мудрецы продолжают перебирать Учение. Сластолюбцы мечтают о женщинах, скряги – о богатстве, злодеи – о власти и славе. Чем выше человек, тем утонченнее и чище его мечты, а чем ниже, тем в более глубокую пропасть погружается он, смежив веки.
Ведь сказали наши мудрецы: размышление о грехе хуже самого греха. Кажущееся сладким на деле часто оказывается безвкусным, если не горьким. И останавливается человек на самом краю бездны, и возвращается обратно. Но в мечтах… в мечтах мы способны рухнуть в самую пучину, воображая, будто она тепла и уютна, как супружеская постель.
Мечтой Фишла, его неизбывной страстью, его сокровенным желанием был переезд в Иерусалим. Он хотел встречать восход солнца у подножия Храмовой горы, ходить там, где ходили пророки и цари Израилевы, молиться у Западной Стены, каждый день дышать воздухом Святой земли.
Человеком он был простым, прямым и честным. И вера его была такая же, простая и бесхитростная, как угол синагоги. Не зря курувский богач реб Гейче решил отдать свою младшую и любимую дочь за его сына. Айзик в своей семье тоже был самым младшим – как говорят, сыном старости. Его женитьба – последнее, что отделяло Фишла от Святой земли. Он твердо решил передать торговлю старшим сыновьям и, устроив младшего, провести остаток дней в Иерусалиме. Об Айзике речь даже не шла, он и торговля были совершенно несовместимы.
Правда, был в этом сватовстве один деликатный момент. Если Фишла нельзя было назвать по-настоящему зажиточным, то Шейну никак нельзя было назвать по-настоящему красивой. Все портили волосы: прямые и плоские, точно пакля. И цвета они были странного, не черные, не светлые, а белесые. Шейна билась с ними, как Маккавеи с греками, да без толку: завитые, они распрямлялись за полдня, а прическа не держалась и часа.
Но, по мнению родителей, в этой паре все совпадало: младшая к младшему, крышка к ларю, пробка к бутылке, а каблук к сапогу. Дело было лишь за молодыми, понравятся ли они друг другу.
В отличие от своих братьев, быстро вышедших на деловую дорогу, Айзик отличался мечтательным, меланхолическим характером; возможно, потому и засиделся в ешиве почти до девятнадцати лет. Честолюбие его не грело, выучиться на раввина или провести всю жизнь над книгами даже не приходило Айзику на ум. Не те способности, не та память. Искать правду в мелочах, сопоставлять намеки, разбросанные на страницах разных книг, и сводить их в одно целое, чтобы вынести судебное постановление или написать новый комментарий, Айзик не мог. Да честно говоря, и не хотел.
Хорошо давались ему языки. Они словно сами входили в голову, Айзик не учил, а будто вспоминал слова и выражения. Он свободно и без акцента изъяснялся по-польски как поляк, по-русски как русский, не говоря уже про родной идиш, древнееврейский лошен койдеш и арамейский, язык Талмуда. Живи он в большом городе, наверняка бы нашлось применение его способностям, но в маленьком Куруве толку от знания языков было мало. Впрочем, Айзик не стремился отыскать себе лямку. Для чего? Жизнь не требовала, отец полностью обеспечивал его всем необходимым.
Его подлинной страстью и любовью была рыбная ловля, в которой он достиг немалых успехов. Айзик в совершенстве изучил повадки рыб, водившихся в Курувке, и мог часами рассказывать, как выбирать правильной длины и гибкости прут для удочки, как плести леску из конского волоса, из чего делать поплавок и когда самый лучший клев.
Время клева – самая большая тайна, самое главное умение в рыбной ловле. Его определяют по множеству примет, причем каждый рыбак выбирает из них самые верные и держится их со страстью идолопоклонника. Вид и направление дыма костра, краски неба на закате, высота полета птиц, обильность росы, цвет и вид облаков, ясность ночного неба и сила сияния звезд – все это словно буквы в раскрытой книге природы, которые складываются в слова, понятные глазу умельца.
За долгие часы, проведенные Айзиком с удочкой на реке, он научился по одному всплеску определять, какая рыба интересуется его наживкой, по пересвисту или курлыканью узнавать невидимых глазу птиц, отличать травы по запаху и даже задолго до первых капель различать по слуху шум надвигающегося дождя.
И хоть рыбы домой он приносил немало, все смотрели на это занятие как на пустую забаву. Мог ли кто предположить, что в другом месте и в другое время рыбная ловля превратится в главный источник пропитания Айзика и его семьи?
Кроме рыбной ловли он любил лошадей. Курувский водовоз Тевье жил неподалеку, и по вечерам Айзик часто убегал к нему во двор, помогал распрягать лошадку, чистил ее, задавал корм. Ему нравился острый дух конского пота, даже навоз он убирал без отвращения. На фоне своих братьев, крепко взявшихся за торговлю, он выглядел странным, но, возможно, именно из-за этого Фишл любил его больше остальных.
В отличие от предполагаемого жениха, Шейна не отличалась никакими странностями, а была самой обычной еврейской девушкой из зажиточной семьи. Ее готовили стать владелицей большого дома, вести хозяйство, рожать и поднимать детей, быть верной опорой мужу. Взвесив все обстоятельства, Фишл пришел к выводу, что обстоятельная Шейна будет хорошей женой порывистому Айзику, а он вместе с реб Гейче заложит солидную основу достатка новой семьи.
Шейна и Айзик встретились в доме раввина Курува ребе Михла. Его жена ребецн Сора-Броха давно взяла на себя обязанность знакомить молодых людей. Она сидела в горнице, занятая то ли вязанием, то ли другим рукоделием, а юноша и девушка уходили в боковую комнату, оставляя дверь распахнутой настежь. Говорить они могли, разумеется, только шепотом, ведь каждый звук тут же доносился до бдительных ушей ребецн.
Молодые пошептались минут десять, вышли из комнаты, Айзик поблагодарил хозяйку дома, вежливо распрощался и вышел.
– Ну как? – спросила Сора-Броха.
– Да никак, – пожала плечами Шейна.
– Он тебе противен?
– Нет, он вполне милый, застенчивый, улыбка хорошая, – честно ответила Шейна, не понимая, что этими словами решает свою судьбу.
– Ну, это уже немало, – подвела
